Ознакомительная версия.
И она помотала у мужа перед носом толстым пальцем, стараясь, чтобы слова и жест ее были для него очень убедительными…
– Понимаешь, меня с работы попрут, если застукают! – ахнул охранник, алчно обшаривая взглядом накрытый Иваном стол.
На столе в пластиковых тарелках лежало филе жирной селедки, нарезанное крупными кусками, копченое мясо, сыр, маринованные грибы, буханка хлеба. Чуть ближе к стене, прячась за выступом шкафа, стояла запотевшая бутылка водки. На горлышко Ваня нанизал два пластиковых стакана. Он не хотел пить, и матери обещал, что не напьется. Но в интересах дела…
– Не парься, братан! Времени сколько? Восемь тридцать вечера. Кто тебя хватится? Кому ты теперь нужен? Только мне!
– Вот что и страшно-то, – охранник, не сводивший взгляда с накрытого стола, опасливо покрутил шеей, будто чувствовал, как на ней стягивается петля. – Я же не обещал тебе ничего, чего ты так… расстарался-то?!
Ванька еле сдержался, чтобы не обматерить этого толстого парня, который хочет и рыбку съесть, и… в поезд сесть, и чтобы при этом никто ничего не узнал. Так не бывает, дорогой Виталий! Так не бывает! Он ведь единственный, к кому Ивану удалось подобраться. Все остальные без лишних слов указывали ему на дверь. И на все его просьбы просмотреть записи с камер видеонаблюдений, простреливающих периметр терминала и соседней территории, откровенно посылали. Замялся лишь этот толстяк. И Иван вцепился в него клещом. Уже три дня, как он его обрабатывает. Три дня!
Он досадливо поморщился, вспомнив, как разочаровал свою родню.
Мать примчалась домой окрыленной. Тарахтела весь вечер, какие замечательные люди ей попались. Пообещали ей все честно рассказать следователю, ведущему дело Ольги. И при этом снисходительно хмыкала в сторону своего сына Ивана, вернувшегося без результата с семейного задания. У Васьки тоже был результат. И о-го-го какой! Геральд, с его слов, был в восторге.
– Подводишь семью, – тихим голосом подвел черту Василий и посмотрел при этом на брата так паскудно, что тут же захотелось с ним подраться, как в детстве. – А мы на тебя рассчитывали. Но, возможно, в этом не будет необходимости. Если у следователя будут письменные показания Олиных соседей. Если коллеги под протокол подтвердят, что Алекс и Верочка состояли в интимных отношениях и у Верочки был мотив навредить Ольге, то твоя помощь…
Не подтвердили! Ни под протокол и никак!
Соседи в полицию так и не явились, и не отвечали на звонки по телефону, и не открыли дверь матери, когда она повторила свой визит. Коллеги Ольги, узнав, что корреспондент был на самом деле подставным, долго возмущались. И следом, по приказу руководства, объявили Василия персоной нон грата в их фирме.
– Провал! Полный провал! – кипятился Василий, старательно обходя брата взглядом и громко фыркая на мать, не разуверившуюся в людской добродетели и ждущей чуда от Олиных соседей. – Одни гады вокруг! Одни сволочи!
В этом вот Иван был полностью согласен с братом, поскольку увалень Виталик, суетливо ерзающий теперь на стуле перед накрытым столом, был той еще сволочью. Мелочной, трусливой и жадной. Его взгляд перескакивал с тарелки на тарелку, кадык перекатывался под толстыми складками шеи. Виталик шумно сглатывал слюну и опасливо оглядывался на дверь.
– Никого нет, чего ты? – Иван шлепнул новоявленного знакомого по толстому плечу. – Наливай! Потом поговорим!
Виталик все же, прежде чем налить, сбегал на улицу и проверил центральные ворота.
– Все закрыто, – он кивнул на мониторы, на которых прекрасно просматривались участки наблюдения. – Все чисто. Наливай!
Они пили очень медленно, потому что Виталик любил после каждой рюмки поговорить за жизнь и сбегать выкурить сигаретку. Два часа прошло, а у них еще была почти половина бутылки. Одно утешало: Виталик хмелел. Еще через полчаса речь его сделалась бессвязной и он начал клевать носом. У Ивана даже появилась возможность открыть железный шкаф, к слову, запирающийся на обычную защелку. И к радости своей, он там обнаружил стопки дисков, разложенных по месяцам и датам. Взгляд тут же выхватил нужный. Но стоило протянуть руку, как Виталик заворочался. Иван шкаф прикрыл.
– Есть еще чего-нить?
Охранник протянул неуверенную руку к почти опустевшей бутылке, потряс ею, раздалось слабое бульканье. Виталик изрек с печалью:
– Вот так все время… Все хорошее непременно кончается. Ты это, слышь, Ваня, не против, если я допью?
– Без проблем, – нервно улыбнулся тот, у него просто руки чесались от желания побыстрее взять диск. – Допивай.
– Я сейчас допью, а ты давай сваливай. Не дай бог, проверка! Мало того что я в хлам, это еще простят, а если тебя застанут, то мне кирдык! Так что собирайся. – Виталик глянул на Ивана осоловевшими глазами, оперся широкой ладонью о стол, грузно поднялся и вдруг широко улыбнулся. – Ты это… Я тут подумал… Ты возьми, Ваня, зачем пришел. Весь изъерзался. Думаешь, напоил меня, и все? Думаешь, я такой лох, что не видел, как ты в нашей железке шарил? Я не лох, Ваня. Просто… Просто выпить люблю, и ментов не жалую, которые нормальных людей закрывают. Бери и дуй, пока я не передумал. И это… Если что, я тут ни при чем. Не видел тебя и знать не знаю. К слову, пока ты сюда шел, я камеры отключал. И сейчас отключу, пока выходить станешь. Почему? Потому что я не лох, Ваня…
Вот тебе и Виталик!
Иван всю дорогу до квартиры дяди Геры изумленно крутил головой, не замечая, что выглядит нелепо. А нелепо выглядеть он не любил. Но просто он и думать не мог, что Виталик, уткнувшийся пьяной мордой в стол, заметил, как он по шкафу лазил. Думал, что купил его за угощение. А Виталик при прощании ему ровно половину затрат возместил. Вот так-то в людях ошибаются.
Дяди Геры дома не оказалось, окна квартиры – одни из немногих – были черны.
– Ты где, дядя? – позвонил он ему тут же.
– Работаю, – последовал лаконичный ответ.
– А я возле твоего подъезда отираюсь. Замерз, – и Ванька для пущей убедительности громко шмыгнул носом.
– И чего отираешься?
В голосе Геральда не было и намека на жалость или сочувствие по поводу того, что племянник продрог у его дома. Голос его вообще был лишен каких бы то ни было чувств. Глухой, бесцветный и безжизненный. И Ванька впервые за долгие годы дядю пожалел.
– Ты скоро? – вместо ответа спросил он. – Или я завтра зайду?
– Спрашиваю, сегодня зачем приехал?
– Так я… Я диск принес.
– Какой диск? – голос стал чуть тверже.
– С камер наблюдения со складского терминала. Я, правда, его еще не смотрел, не знаю, что на нем. Ну так что? До завтра?
– Я те щас как дам до завтра! – взвыл Гера, тяжело задышав. Может, тут же рванул в галоп? – Стой, где стоишь, я мигом!..
Он точно знал, что парней, задержанных по подозрению в изнасиловании и жестоком убийстве последней жертвы – Наташи, – отпустили под подписку о невыезде. Они в принципе почти не пострадали. Если не считать разрушенного намечающегося семейного счастья, то парни остались при своих. Семей, да, семей лишились. Ну, от одного жена и так постоянно бегала, то к маме, то на сторону. А от второго богатенькая невеста со временем все равно бы отказалась. Не парой они были. Подобный мезальянс недолговечен.
Он туже замотал шарф на шее и поднял край его повыше на лицо. От шумного дыхания под шарфом тут же сделалось тепло и влажно, и ресницы через несколько минут начали склеиваться. Морозец… Долго не простоишь. А милой безмозглой девчоночки все нет и нет. Где же она? Они же договорились. Почему ее до сих пор нет?! Может, что-то случилось с ней по дороге?
Он почувствовал неожиданное волнение и даже жалость, стоило представить ее распростертой и окровавленной на проезжей части. Маленькая, миленькая, наивная глупышка. Верит всему, что видит, верит всему, что слышит. Ну нельзя же так! Нельзя же быть такой глупенькой. Это опасно! Хотя…
Хотя и ум не всегда спасает. Иногда быть умной очень плохо. Очень! Уметь замечать, уметь услышать, уметь вспомнить. Это не всегда безопасно. Это может грозить преждевременной смертью. Мученической смертью.
Он вдруг почувствовал, как низ живота наливается тяжестью, сердце забухало, голова под вязаной шапочкой вспотела.
Где же эта глупая шлюха? Когда она уже явится домой?
Словно отвечая его безмолвным нетерпеливым требованиям, из-за угла дома вынырнули два пляшущих световых сегмента. Они осветили путь малолитражке темно-бордового цвета.
Цвет бургундского, сказал бы кто-то.
Цвет крови, жадно сглотнул он, и выдохнул наконец с облегчением.
Его глупышка, его девчоночка, его очередная жертва вернулась. Интересно, откуда? Ага! Из магазинчика прилетела букашечка. Два тяжелых пакета, из одного торчат перья лука, из другого – крупный рыбий хвост. Дать ей, что ли, приготовить к ужину рыбу? Угостится в приятной уютной обстановке, а потом…
Нет, никогда не изменяй установленному распорядку. Никогда! Этому его учили в школе, этому его учил тренер, которому он потом на выпускном сломал челюсть. Этому его учил отец, которого он очень хотел убить, очень! Но старик сам, видимо, догадался и сдох в один прекрасный момент. И остался он совершенно один в этом мире. Один: вольный, бесконтрольный и счастливый. Но счастье его длилось недолго. Счастье его закончилось в тот самый момент, когда он влюбился. Он безрассудно растратил свое счастье, он поработил его, поработив себя. И долгие месяцы, превратившиеся в годы, страдал и изнывал от невозможности снова обрести себя. А потом нашелся выход! И он был этому очень рад. Вот и теперь настроение быстро исправилось, стоило увидеть, как малышка входит в подъезд, придерживая тяжелую железную дверь коленочкой. Пожалуй, сегодня стоит начать с ее колена…
Ознакомительная версия.
