— Но служебный выход обязательно должен быть, верно? Давай за мной, Валюша, и постарайся воздержаться от комментариев…
Он медленно поднялся на крыльцо, открыл дверь, вошел первым. Магазинчик — что-то вроде компактного супермаркета. Полдесятка посетителей, столько же продавцов, полки, забитые товаром. Он шагал вдоль ряда, подглядывая в стекло витрины. «Жигули» остановились напротив входа, выбрались двое, потянулись к крыльцу. Значит, следить за ними больше не будут — в лучшем случае, вежливо попросят следовать за ними. Он ускорил шаг, Валюша едва поспевала. Дверь служебного помещения пряталась в углу — за витриной с копчеными курицами и такой же колбасой. Он направился туда, не раздумывая, распахнул дверь, пропустил вперед ребенка.
— Эй, мужчина, — заволновалась продавщица в отделе колбас. — Сюда нельзя, куда это вы собрались?
— Простите, мэм, очень крупная нужда, — буркнул он. — Если нельзя, но очень хочется…
Они почти бежали по полутемному коридору, мимо каких-то дверей, нагромождений коробок, чуть не сбили грузчика, втаскивающего в магазин упаковку «Пепси-колы». У крыльца стоял фургон под разгрузкой. Они пробежали мимо него, Турецкий завертел головой.
— Туда, — кивнул в просвет между приземистыми зданиями. — Думай, Валюша, что тебе подсказывают фантазия с воображением? Где тут можно отсидеться?
— Нигде, Турецкий, просто побежали, — выдохнула Валюша, вырываясь вперед…
Метров двести они бежали нормальным спринтерским бегом, благо в глуши дворов добропорядочных горожан в этот час было не так уж много. Выбежали на хоккейную коробку, по которой пацаны гоняли мяч и обменивались недетскими выражениями.
— Сюда! — крикнула Валюша, ныряя под сень кустов. Он устремился за ней. Пахло не очень аппетитно, они пробежали мимо парочки металлических гаражей, пустующего «стойбища» бомжей, напоенного изысканными ароматами, маневрировали между крышками погребов. Постороннему зрителю, наверное, могло показаться, что эти двое увлеченно играют: то мужик азартно носится за девчонкой, то девчонка за мужиком.
— Все, Турецкий, больше не бежим, надоело, — Валюша встала, уставилась на него с легким презрением. — Что, уже устал?
— А ты знаешь, сколько мне лет? — он не мог отдышаться, согнулся, уперев ладони в колени.
— А меня это касается? — фыркнула она. — Ладно, иди за мной, и постарайся не дышать, как паровоз.
Чинным шагом они проследовали несколько дворов, выбрались на оживленную улицу. К остановке общественного транспорта подходила маршрутка под номером сорок четыре.
— Поехали, — встрепенулась Валюша, — пара остановок, и нас уже никто не сделает. Только платить придется тебе — у меня в кармане вошь на аркане.
— Я знаю, — усмехнулся Турецкий, переходя на бег.
Они вышли у местного открытого стадиона на проспекте Маршала Конева, перебежали дорогу и несколько минут спустя уже сидели в пустынном скверике — напротив неработающего (и основательно разрушенного) фонтана, украшенного облезлыми грациями. Не успели отдышаться, как зазвонил телефон. Он решил не отвечать, но, все же, ответил — высветились инициалы Нагибина.
— Чем занимаетесь, Александр Борисович? — осторожно осведомился напарник.
— Спортом, — чистосердечно признался Турецкий. — Надеюсь, тебя еще не прибрали в СИЗО, Олег Петрович?
— Типун вам на язык… Ладно, судя по голосу, вы еще на свободе. Слушайте, может быть, нам все-таки свалить отсюда подобру-поздорову?
— Что-то новенькое?
— Да просто предчувствие без ножа режет… Вы ушли, примерно через час нарисовались двое парней с корками местного ОРБ, настойчиво хотели вас видеть. Я сказал, что не имею понятия о вашем местонахождении, они весьма осерчали, хотели забрать меня с собой, не имея на то ни малейшего основания. Вы бы слышали, как я орал, Александр Борисович. Я на тещу так никогда не орал, как на этих идиотов. Они смутились. Больше всего их впечатлило имя Генерального прокурора, которым я владею в совершенстве. Они ушли, чертовски раздосадованные, а я вот сижу, не знаю, как жить дальше. Кстати, спасибо за деньги.
— Это не значит, что ты их должен немедленно пропить. Сиди, Олег Петрович, это лучшее, что ты можешь сделать. Мне не звони, я сам позвоню, когда посчитаю нужным. Если все же возникнет железная причина со мной связаться, набери мой номер, дождись трех гудков, отключись и набери снова. Только в этом случае я отвечу.
— Неужели мы действительно попали в дерьмо, Александр Борисович?
— А куда еще? Это наша родина, товарищ. — Он отключился, задумчиво уставился на телефон, помедлил, набрал Меркулова. Старый наставник и товарищ оказался вне зоны доступа. Как по заказу. Позвонить кому-нибудь в Генеральную прокуратуру? И что он скажет? Подробно опишет свои подозрения, которые к делу не пришьешь? Ответ понятен: работайте, товарищ Турецкий. А свои подозрения касательно работников наших доблестных и неподкупных правоохранительных органов засуньте себе в задницу. Не мудрее ли действительно попробовать хоть в чем-то разобраться?
Телефон забился в руке. Он уставился на него с испугом. Номер абонента закрыт, но, кажется, ясно, кто это может быть. Капитан Махонин, следователь Худобин, кто там еще? Не ведающий, что творится в его конюшнях Короленко? Это явно не Максим Леонович — телефон оперативника был забит в память…
— Отвечать не будешь? — шмыгнула носом Валюша.
Он подумал и покачал головой.
— Не хочется. Кстати, выполни, пожалуйста, просьбу. Позвони кому-нибудь из родителей, скажи, что у тебя все хорошо, но придешь ты, скорее всего, поздно, уехала с подругой за город… в общем, сама придумай, куда ты уехала. И самое главное, чтобы они тебе не звонили, поскольку у тебя садится батарейка. Пусть не волнуются. После этого выключи телефон и смотри на меня преданными глазами.
— Хорошо, — она пожала плечами и посмотрела на него очень пристально. — Я отцу позвоню, хорошо?
Он встал, отправился к фонтану, чтобы не смущать девочку. Пока она объяснялась с родителем, задумчиво смотрел на пыльное каменное изваяние, до которого у городских властей в годы процветания не дошли руки, а теперь уж и подавно не дойдут. Валюша не спросила, почему она должна сделать именно так. Наверное, поняла. Если подступятся к родителям с угрозами, заставят позвонить ей — она приедет, никуда не денется. А если телефон выключен, то сколь угодно можно угрожать и вертеть ножом у горла — акция устрашения теряет смысл, если абонент недоступен.
— Эй, Турецкий! — окликнула Валюша. — Я уже позвонила, смотрю на тебя преданными глазами, можешь возвращаться.
— Все в порядке? — он подошел и сел на лавочку. Она отмахнулась.
— Плевое дело. У меня отец не злой.
Впервые за долгое время он не знал, как себя вести. Любое решение могло стать ошибочным — и даже до принятия оно уже представлялось ошибочным. Как же его угораздило втянуть ребенка в непредсказуемую криминальную историю? Девочка посматривала его исподлобья, ждала, когда же он соизволит открыть рот.
— Девочка, ты влипла в скверную историю, — выдать что-то более уместное он так и не сподобился.
— Нет, Турецкий, — она печально улыбнулась. — Это ты, умник из умников, втянул меня в скверную историю. До сегодняшнего дня меня никто не подозревал. И дальше бы не стали, с какой стати? Я же не полная дура. Но ты вломился в посудную лавку, и все пошло кувырком. Мог бы поизящнее меня подловить.
Он знал, что она права, во всем виноват исключительно он со своей неуклюжестью. Но кто же знал, что у этих парней нюх на его шкуру? Как они смогли их вычислить? Теперь не удастся представить дело случайностью. В том, что Турецкий темнит и кое-что знает, эти люди убедились еще вчера при помощи мелкого технического приспособления. Турецкий сконфуженно молчал.
— Ладно, будешь моим должником, — вздохнула Валюша, — купишь мороженое. Да ты не думай, я не считаю, что ты такой уж неуклюжий. Эти бестолочи из милиции неделю бились и ничего придумать не могли. А ты приехал и сразу понял, что это я. В чем я прокололась?
— Ни в чем, — признался он. — Просто метод есть такой: не можешь найти причастного, исключи непричастных. Старушку Анцигер я сразу исключил. Подозревать такую — себе дороже. Ума не приложу, при каких условиях могло бы произойти такое, что она спрятала Поличного. И как он потом прошел через все стены. Оставались три квартиры: третья, пятая и седьмая. Характерно, что во всех этих квартирах отдельные окна выходят на торец здания. Уйти Поличный мог только здесь. Задняя сторона дома находилась под наблюдением, передняя — тоже, а вот про торец как-то не подумали. А там глухие кусты, если в них свалится человек, то снаружи не заметишь. А потом ему предстоит лишь дождаться удобного случая, перебежать аллейку и утонуть в бурьяне перед бойлерной. А там — поминай, как звали. Ведь милиционеры тоже люди, они не могут держать под наблюдением каждый метр пространства. Словом, было понятно, что ушел он здесь. Но спуститься с третьего этажа как-то проблематично, сколько же простыней навязать надо? А пропащий был мужчиной увесистой комплекции. С четвертого этажа — совсем невероятно. А со второго, обладая желанием — никаких проблем. Сама знаешь — если очень захотеть, можно в космос полететь. После этих нехитрых выкладок я остановился на вашей квартире. Но твою маму я исключил, и знаешь, почему? А потому, что на торец здания выходят только окна твоей комнаты — вот почему. А подозревать причастность сразу обеих — матери и дочери — как-то. сложно, согласись?
