Ознакомительная версия.
— Вдохновение — это хорошо, — кивнул головой "трудовик". — Жаль, только, что оно так редко тебя посещает. Что ж, ставлю тебе "пять". Ты свою работу выполнил. Можешь идти домой. Я тебя отпускаю.
Домой я возвращался в приподнятом настроении. Новая жизнь мне пока явно удавалась. До чего же приятно ощущать свои успехи. Я улыбнулся, вспомнив, какими изумленными глазами смотрели на меня одноклассники в столярной мастерской. В прошлой жизни я таких взглядов что-то не припомню. Подождите, голубчики, вы еще не то увидите.
Я шел не торопясь, и с интересом вертел головой по сторонам. Я снова видел наш район таким, каким он был раньше, до этого пресловутого перехода к капитализму в начале девяностых годов. Вон химчистка, вон магазин "Союзпечать", вон кулинария, в которую мы частенько заходили, чтобы купить себе что-нибудь вкусненькое: пирожное, коржик, кекс, или стакан сока. Потом, через несколько лет, их закроют, а помещения продадут под магазины, где станут продавать всякий ширпотреб. Помню, мне даже было грустно, когда они исчезли. С ними словно исчезла и частичка моего детства.
И какая тишина! Давно забытая мною тишина. Дороги практически пустые. Дворы домов свободные. Детворе есть, где поиграть. Не то, что через тридцать лет. Утром и вечером — пробки, разлетающаяся во все стороны пыль, невообразимый шум, создаваемый работающими моторами и нетерпеливо гудящими клаксонами. Во дворах не развернуться. Они битком забиты автомобилями, сигнализация которых начинает неистово сигналить, стоит только подойти к ним ближе, чем на два метра.
Может, я, конечно, всего лишь недалекий обыватель. Может, я не понимаю глубин экономических и политических процессов. Но я скажу так. Да, магазинов в будущем станет больше. Они будут заполнены товарами на любой достаток и вкус. Напрочь исчезнет такое понятие, как "дефицит". Но в те годы, которые с началом, так называемой, "перестройки" окрестят "застоем", тоже были свои бесспорные плюсы. И эти плюсы я явственно ощущал сейчас, когда снова вернулся в это время.
В этот день я удивил не только своих одноклассников, но и собственную мать. Когда она вернулась вечером с работы, квартира сияла ослепительной чистотой. Полы были вымыты, пыль вытерта, мусор вынесен, в раковине на кухне не было ни одной грязной тарелки. Мать буквально не поверила своим глазам.
— Сынок, у тебя что-то случилось? — испуганно произнесла она.
Я чуть не прыснул. Слишком уж это походило на один забавный сюжет из детского киножурнала "Ералаш". В школе объявили "день помощи родителям". Дети после занятий убирались в своем доме, а матери, приходя вечером домой, с перепугу падали в обморок, думая, что это неспроста, и что их чадо натворило что-то ужасное. Школьной комиссии, которая ходила вечером по домам, и проверяла, как школьники выполнили задание по уборке дома, неизменно приходилось оказывать матерям медицинскую помощь, приводя их в чувство. "До чего же все мамы нервные!" — это фраза глубоко запала мне в память. Ее произносила одна девочка в самом конце сюжета.
— Нет, — ответил я, — у меня ничего не случилось. Просто было нечем заняться, и я решил помочь тебе немного по хозяйству.
Мать недоверчиво посмотрела на меня.
— Дай-ка мне посмотреть твой дневник, — сказала она.
Я достал из школьной сумки дневник и протянул ей. Не увидев ничего страшного, мать отложила его в сторону.
— Я тебя не узнаю, — сказала она. — Последние два дня ты стал каким-то другим, как будто тебя подменили.
— А это не я, это Электроник, — пошутил я.
— Какой Электроник? — не поняла мать.
Я прикусил язык. Опять проговорился. Детский фильм "Приключения Электроника", покоривший всю страну, который смотрели все от мала до велика, вышел на экраны где-то в начале восьмидесятых. А в семьдесят седьмом году, в котором я находился, его еще не существовало.
— Да так, — отмахнулся я, и ушел в свою комнату.
— Ведешь себя как-то не так, говоришь не так, — бросила вдогонку мне мать. — Прямо, как взрослый стал. Телевизор почему-то перестал смотреть.
— А что там интересного? — возразил я. — Одна белиберда.
— Как это белиберда? Вчера вечером "Следствие ведут Знатоки" были. Новая серия. Премьера.
— А ну их, — отозвался я.
Как я мог объяснить матери, что новой эта серия является только для нее? И что я видел ее уже десяток раз, равно как и другие серии, которые появятся позже.
Проснувшись на следующее утро, я почувствовал на своей душе какой-то едкий, нехороший осадок. Некая неведомая сила сдавливала ее и лишала покоя. Видимо, это давали о себе знать воспоминания о прошлом, непроизвольно возникавшие в моих мыслях. Ведь сегодня было 24 апреля. Тот самый злополучный день. Я попытался себя успокоить. Чего я, собственно, так разволновался? Ведь то, что произошло тогда, в прошлой жизни, чего я так стыдился, и от чего так переживал, в новой жизни еще не случилось. И не случится. Я этого не допущу. Гребенюка и Андреева в моем доме сегодня не будет. Я приглашу к себе только Славика, и никого больше. И все будет нормально. Все будет хорошо. Так из-за чего тогда нервничать?
Но, тем не менее, несмотря на предпринятый аутотренинг, мне все равно было как-то скверно. Меня томило нехорошее предчувствие, что сегодняшний день обязательно принесет какую-то неприятность.
Я поднялся с кровати, умылся, прошел на кухню, и сел за стол. Мы с матерью стали завтракать. После этого она пошла на работу, а я начал собираться в школу.
— Ты будешь сегодня кого-нибудь приглашать? — спросила мать, уходя.
— Только Славика, — ответил я.
— Я обязательно куплю чего-нибудь к вашему праздничному столу, — пообещала она.
В этот день я уже чувствовал себя несколько увереннее, чем накануне. Я постепенно стал свыкаться со своим возвращением в прошлое. Терзавшие меня ранее сомнения в действительности произошедшего заметно ослабли. Я начинал воспринимать время, в котором находился, не как давно минувшее, а как настоящее, как реальность.
Этот день хорошо сохранился в моей памяти. Все было точно таким же, как и тогда. Мои одноклассники точно так же стояли кучками в коридоре. Гребенюк точно так же оживленно о чем-то рассказывал, сопровождая свои слова забавной мимикой, которая вызывала всеобщий смех. Славик точно так же стоял в углу, и, повернувшись ко всем спиной, задумчиво смотрел в окно. Единственное, что в этот раз было не так, это реакция на мое появление. Тогда она полностью отсутствовала. Моего прихода даже никто не заметил. В этот же раз на меня обернулись.
— Вот он, пришел, наш вундеркинд, — донеслось до моих ушей.
Я подошел к Славику, и поставил свою сумку на подоконник.
— Привет.
— Привет.
— Слушай, ты сегодня вечером свободен? — спросил я.
— Свободен. А что?
— Да у меня именины. Хочу отметить. Может, составишь компанию?
— Составлю, — обрадовался Славик.
Он хотел еще что-то добавить, но его прервал выкрик Гребенюка, обращенный ко мне.
— Смирнов, ты где так научился ящики сколачивать?
Как мне был ненавистен этот чуть хрипловатый голос! Сначала я вообще не хотел ничего отвечать. Но затем рассудил, что это будет неправильно. Поэтому, чуть помедлив, я все же отозвался.
— У Николая Савельевича на уроках труда.
— Может, научишь?
— Без проблем.
Я повернулся к Славику, давая Гребенюку понять, что тема исчерпана. Но тот не отставал.
— Слушай, Смирнов, а ты что, и вправду вчера тот стих так сразу запомнил?
— Вправду, — спокойно, без эмоций ответил я.
У Гребенюка вытянулось лицо. Он явно не привык, чтобы я разговаривал с ним так уверенно. Обычно я виновато улыбался и лепетал что-то несуразное. Он даже немного побагровел.
— А чего это ты так осмелел? — угрожающе, с подчеркнутым превосходством, бросил он, смерив меня глазами с головы до ног. Раньше я не выдерживал такого взгляда. Я смущался, краснел, опускал голову. В этот же раз его взгляд меня даже не задел. Он был мне, словно по барабану. Хотя, если подумать, удивляться здесь абсолютно нечему. Было бы странно, если бы разум взрослого человека спасовал перед наивной, самоуверенной бравадой четырнадцатилетнего подростка.
Мне не хотелось вступать в конфликт. Но и промолчать я тоже не мог. Мое молчание в окружавшей меня подростковой среде неизбежно было бы воспринято, как проявление слабости. Что такое возраст 13–14 лет? Это период, когда разум еще заметно уступает амбициям, что, естественно, сказывается на определении жизненных ценностей.
Я поглядел на распетушившегося Гребенюка, усмехнулся, и, не теряя спокойствия, спросил.
— Дальше что?
Гребенюк открыл рот. Он явно был ошарашен. Других моих одноклассников, включая Славика, тоже охватило недоумение. Они никак не могли понять, что со мной такое произошло. Еще на прошлой неделе я был тихим и покорным. А тут вдруг вздумал бузить. Они ведь не могли знать, что от меня прежнего осталась только внешняя оболочка. И что я, которого они знали раньше, и я, который стоял перед ними сейчас — это два разных человека, с двумя разными уровнями интеллекта.
Ознакомительная версия.
