Ознакомительная версия.
— Странный ты сегодня какой-то.
— Почему? — обеспокоился я.
— Не помнишь того, что было несколько дней назад. Разговариваешь как-то не так, не с той интонацией, как обычно. Держишь себя как-то по-взрослому. Как будто тебя подменили. Как будто тело твое, а внутри совершенно другой человек.
— Не говори ерунды, — отмахнулся я. — Это, наверное, от температуры. Ты, когда температуришь, разве не чувствуешь себя как-то не так?
— Вообще-то, чувствую, — согласился Славик, и по его лицу я понял, что он мне поверил. — Ну, давай, выздоравливай.
Я закрыл за ним дверь, вернулся в комнату, сел на диван и вздохнул. Эх, Славик, Славик! Ты даже не представляешь, насколько ты прав. Ты даже не подозреваешь, насколько ты проницателен.
За своим поведением нужно будет внимательно следить. Чтобы несоответствие моей внешней оболочки с изменившимся внутренним содержанием как-то поменьше бросалось в глаза. Как это, все-таки, тяжело, имея сознание и разум взрослого человека, изображать из себя тринадцатилетнего пацана.
На следующее утро я оделся в школьную форму, перекинул сумку через плечо, и пошел в школу.
Мне очень сложно описать свои чувства в этот момент. Они были какими-то необычными. И в этом не было ничего удивительного. Разве можно считать обыденным, когда вдруг оказываешься в далеком прошлом, снова становишься ребенком, снова видишь своих знакомых такими, какими они были раньше, и при этом знаешь их дальнейшую судьбу? Я до сих пор не мог окончательно поверить, что все это происходит наяву, и что все это мне не снится.
Самым трудным для меня оказалось настроиться на то время, в которое я переместился. Воспринимать его не как далекое прошлое, а как настоящее. Все утро я пытался внушить себе, что я как жил, так до сих пор и живу в 1977 году. Что никакого возвращения в прошлое у меня не было, и что вся моя прежняя жизнь — это всего-навсего сон. Увы, но мой разум плохо поддавался такому аутотренингу.
Как я ни старался по дороге в школу не смотреть по сторонам, однако все же не удержался от того, чтобы не бросать взгляды на встречавшихся мне людей. Среди них было столько знакомых лиц! Кого-то из них я видел лишь в детстве, а после уже не встречал. А кто-то, наоборот, отложился в моей памяти уже в более зрелом возрасте. Я даже не предполагал, что мог встречать их раньше. Вот, например, эта девочка с красным бантом и косичкой очень напоминала мне операционистку отделения Сбербанка, куда я заходил оплачивать коммунальные услуги. Она работала там уже лет десять, и успела мне примелькаться. Неужели это она в детстве? А вон тот высокий парень, старшеклассник, станет преподавателем в сельскохозяйственном институте, где я учился. Студенты его не любили. Он был очень вредный, въедливый и занудистый. Не зря же ему дали кличку "Червяк".
Как это, все-таки, странно, вспоминать о людях в прошедшем времени, когда для них самих оно не прошлое, а только будущее.
Смотреть на знакомые лица было до того занимательно, что я забыл о всякой осторожности, и не скрывал своего пристального взгляда. Некоторые его ощущали и оборачивались. Девочка с косичкой, та самая будущая операционистка банка, посмотрев на меня, прыснула. Видимо, она восприняла мой интерес к своей персоне как-то по-своему, и чем-то иным, нежели простое любопытство.
Нет, так привлекать к себе внимание нельзя. Нужно себя сдерживать. Я стиснул зубы, опустил глаза вниз, и, старательно не глядя по сторонам, зашагал дальше.
А вот и школа. Она еще покрашена в желтый цвет. Позже ее перекрасили в синий. Сделали это потому, что школу в обиходе стали называть "желтым домом", как обычно именуют психушки. И учителей это, почему-то, нервировало.
— Где работаешь?
— В двадцать первой школе.
— А-а-а, в "желтом доме"!…
Я бодро взбежал по ступенькам и прошел внутрь. Какая знакомая обстановка! Какой знакомый школьный запах! Длинный коридор с вешалками, на каждой из которых висит табличка с названием класса: 1-й "А", 1-й "Б"… 2-й "А", 2-й "Б", и так далее. Переходя из класса в класс, мы автоматически меняли и вешалки, на которых, приходя в школу, оставляли свою верхнюю одежду. Позже, в начале девяностых, эти вешалки убрали. Одежду стали часто воровать, и оставлять ее без присмотра стало небезопасно. А тогда, в 1977 году, пропажа куртки или пальто была из ряда вон выходящим явлением. Деньги из кармана вытащить могли. Но чтобы унести чужую одежду — такого никогда. Тогда воровство так не процветало, как стало процветать потом. Да и наша техничка тетя Зина за этим строго следила. Это была маленькая, щупленькая старушка с неприятным скрипучим голосом, которую прозвали "Старуха Шапокляк". Как мы все ее боялись! О, а вот и она! Сидит на своем стуле, и внимательно за всеми наблюдает. Тетя Зина выполняла и другую важную работу. Наверное, самую важную для любого школьника. Она еще давала звонки с урока и на урок. Если звонка с урока долго не было, мы обычно ворчали между собой: что там, наша Шапокляк, заснула, что ли? Я только по окончании школы узнал, что в годы Великой Отечественной войны наша тетя Зина была героиней. Сражалась в партизанском отряде, дошла до Берлина, имела множество орденов и медалей. Но в школе она, почему-то, об этом никогда не рассказывала.
Пройдя коридор, я стал подниматься по лестнице на четвертый этаж. Первыми уроками у нас стояли русский язык и литература, а они проходили именно там. Номер классной комнаты, конечно, уже выветрился из моей памяти, но я отчетливо помнил, что она располагалась как раз напротив выхода на лестничную клетку.
Чем выше я поднимался, тем сильнее у меня билось сердце. Причиной этому были не физические нагрузки, а волнение. Сейчас я снова увижу своих одноклассников, с которыми проучился десять лет. Увижу своих учителей, почти все из которых уже умерли. Увижу их такими, какими они были тридцать с лишним лет назад. Кстати, а как звали… точнее, как зовут нашу учительницу по русскому языку и литературе? Имя я помнил. Зоя. А вот отчество напрочь вылетело из моей головы. Зоя Ивановна? Зоя Петровна? Зоя Федоровна?
Поднявшись на четвертый этаж, я остановился и глубоко вдохнул, чтобы хоть немного унять разыгравшееся во мне волнение. Из открытой двери класса доносились шум и голоса. Чтобы не привлекать к себе внимание, я должен войти так, как всегда входил раньше: быстро, ни на кого не глядя, чуть опустив голову. Собравшись с духом, я уже хотел переступить через порог, и тут ощутил легкий шлепок по спине.
— Ну, что, больной, выздоровел?
Я обернулся и увидел Коренева. На его лице играла ироничная улыбка.
— Чем болел? Воспалением хитрости?
— Ага, — улыбнулся я, и мы вместе вошли в класс.
Все-таки не удержавшись от того, чтобы хоть мельком не окинуть взглядом знакомые лица, я стремительно прошел к своей предпоследней парте, стоявшей в крайнем ряду возле окна, уселся за нее, и стал неспеша доставать из сумки учебные принадлежности.
Положив учебник, тетрадку и ручку на парту, я посмотрел на часы. Ровно восемь тридцать. Сейчас должен прозвенеть звонок. Да, спустя тридцать с лишним лет, я снова окунусь в атмосферу школьного урока. Я снова стал учеником. Кстати, за своими наручными часами нужно будет присмотреть. По-моему, у меня их украли именно в седьмом классе. После этого я долгое время ходил без часов. У матери не было денег, чтобы купить мне новые. Те часы, которые висели сейчас на моей руке, являлись своего рода раритетом. Они были очень старые, и принадлежали еще моему отцу. Я случайно наткнулся на них, когда рылся в коробке со старыми вещами, которую нашел в кладовой. Попробовал завести — часы затикали, и моему восторгу не было предела. Я был одним из первых в классе, у кого на руке появились часы, и на первых порах во время уроков меня чуть ли не все спрашивали, через сколько минут звонок. Я очень гордился своими часами, и чувствовал себя весьма значимой персоной. Правда, затем постепенно часы появились абсолютно у всех, и моя значимость поубавилась. А украли их у меня на уроке физкультуры. Кто-то во время урока тайком пробрался в нашу раздевалку, и хорошенько пошуровал в наших карманах. У одних, как и у меня, пропали часы, у других деньги, у третьих что-то другое. Как мне тогда было обидно! Ведь эти часы были одним из очень немногого, чем я мог похвастать перед ровесниками. Да, не самые приятные воспоминания. Но в этот раз часы у меня не уведут. Теперь уж я не оставлю их в кармане пиджака, как тогда.
Зазвенел звонок. Я вздрогнул. Мои уши уже давно отвыкли от него. Все рассредоточились по своим партам. Только после этого я позволил себе поднять голову, и стал украдкой водить глазами по сторонам. Вон Гребенюк, вон Андреев, вон Игнатов, вон Рукавицын, вон Маховец. А вон и Славик. Он сидит за второй партой третьего ряда, вместе с Мошкиной. Обернулся, подмигнул. Я подмигнул в ответ.
Ознакомительная версия.
