Дежурный предложил каждому расписаться в протоколе. Затем распорядился, чтобы парней задержали до утра. Скрипача и Глеба он приказал отвезти домой «а милицейской машине. А пока скрипач вышел в коридор, чтобы привести себя в надлежащий вид.
Лейтенант что-то записывал в толстую книгу, макая ручку в ученическую круглую чернильницу. В тихой дежурке тикал белый жестяной будильник. Из-под стола вышел сонный тяжелый кот, вытянул лапы и сладко потянулся.
— Скажите, лейтенант, вы помните — на Менделеевской женщина погибла? — проговорил Глеб.
— На Менделеевской? — Лейтенант не поднимал головы. — Что-то припоминаю. Давно было.
— Не так уж… Три месяца и, скажем, двадцать дней.
— А что, вы и там проходили свидетелем? — усмехнулся лейтенант. — Вам везет. Спать надо по ночам, спать.
Он поднял голову и пристально посмотрел на Глеба.
— А с чего вы вдруг спросили?
— Нет, ничего. Просто вспомнил, — спокойно проговорил Глеб. — Сотрудник мой живет на Менделеевской. Рассказывал.
— Пока ничего не слышно. Глухо.
Глеб встал.
— Спокойной ночи, лейтенант.
— Бывайте!
* * *
Во втором этаже детского сада светилось окно, задернутое голубой занавеской.
У самого крыльца, в канаве, покачивался белый игрушечный кораблик.
Глеб притопил его носком ботинка. Кораблик исчез, но через мгновение вынырнул вновь и поплыл. Теперь до него не дотянуться.
За дверью раздался радостный голос Марины:
— Глебушка!
Дверь распахнулась.
На лестнице пахло чем-то съестным. И еще лекарствами.
Забытая кукла валялась на ступеньке, свесив в проем капроновые волосы. Глеб подобрал куклу и подбросил. Кукла лениво перевернулась в воздухе и плюхнулась мягко, как подушка.
— Эй! — крикнул он. — Не стойте слишком близко! Я тигренок, а не киска!
Глеб подхватил куклу и закинул ее на подоконник. Там что-то загремело, покатилось.
— Глеб! Ты что, с ума сошел?
Марина побежала наверх. Широкий халат, скрывавший ее располневшую фигуру, распахнулся.
Глеб захохотал, повиснув телом на перилах.
Марина остановилась на площадке второго этажа.
— Дурень!
— Ну вот, — не успокаивался Глеб. — Сразу и дурень!
— Что с тобой? Ты пьян? — Марина старалась сдержать раздражение.
— Я? Как стеклышко. Ни в одном глазу.
Марина зашла в свою комнату. Громко хлопнула белая больничная дверь.
— Эй! Почему у вас пахнет лекарствами? — крикнул Глеб.
Марина высунула голову.
— Послушай, если ты намерен орать… отправляйся лучше домой. И дай мне спать. Мне в семь детей принимать.
Глеб опустился на ступеньку, положил подбородок на колени. Марина присела рядом.
— Простудишься, — проговорил Глеб усталым голосом. — Тут дует.
— Не простужусь.
Помолчали.
— Извини. Я тут раскричался, — проговорил Глеб.
— Чепуха. Сад пустой.
— Измучилась ты со мной, — пробормотал Глеб.
Марина вытащила из кармана розовый лоскут, разложила на коленях. Лоскут принял форму распашонки.
— Нравится?
Глеб взглянул на распашонку.
— А почему розовая?
— Розовая? Потому что у нас будет девочка. Хочу девочку!
Глеб усмехнулся:
— Чтобы не пришлось… покупать ему мотоцикл?
— Да! — подхватила она четко и раздельно. — Чтобы не пришлось покупать ему мотоцикл!
Глеб помолчал. Вздохнул.
— В таком случае, надо ее приучить правильно переходить улицу. Еще неизвестно — мальчик лучше или девочка.
— Девочка, — прошептала Марина.
Как они давно не говорили об этом! Казалось, прошла вечность. Казалось, что все-все забыто…
Лампочка под матовым круглым шаром мигнула и потускнела — изменилось напряжение в сети.
— Между прочим… кажется, дело о происшествии на Менделеевской сдали в архив.
Глеб вслушивался.
— Что ты молчишь? Говорю, дело, кажется, сдали в архив… Да ответь же что-нибудь!
— Что ответить? Мы с тобой часто мыслим одинаково, Глеб.
— Ты хочешь сказать: именно так я буду через много лет объяснять ему? Или ей? — Глеб скомкал распашонку и сунул в оттопыренный карман Марининого халата.
— Нам надо расстаться, Глеб.
В расстегнутом вороте ее халата виднелась рубашка с чуть надорванной мережкой.
— То есть… как? Ведь я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя… Никогда никого так не любила. Ты знаешь.
— Так в чем же дело, Мариша? Сейчас, когда…
— Неужели ты не понимаешь? — Марина прикрыла глаза. — Тебя успокаивает этот далекий архив? Что не, я тоже не стану тебе напоминать ни о чем… даже своим присутствием. Я уеду из этого города. Завтра же.
— Ультиматум?
— Как ты можешь, Глеб? Это жестоко…
Глеб достал сигареты.
— Закуришь?
Марина отрицательно покачала головой, но рука потянулась к пачке.
— Совсем ты ошалела… С этим садом, с этими детьми. Фанатик!
— Не обманывайся, Глеб. От себя не уйдешь. Еще помучаешься месяц-другой… От себя не уйдешь.
Две сизые струйки папиросного дыма переплелись между собой и потянулись к потолку.
— Значит… расстаться? И надолго?
— От тебя это уже не зависит, Глеб… Я всегда буду рядом.
Глеб щелчком отбросил сигарету в угол и поднялся.
Пошел вниз по лестнице.
— Может, поешь? Я приготовила, — тихо проговорила Марина.
— Нет аппетита. — Глеб не оборачивался.
— Глеб… что сказать маме?
Глеб остановился. Застегнул плащ.
— Вернусь, сам расскажу.
— Это будет не скоро, Глеб.
— Не скоро, Марина.
Белый кораблик уткнулся в крыльцо. Глеб хотел оттолкнуть его носком, но передумал.
Слабый свет за голубой занавеской погас, и вскоре скрипнула дверь подъезда, обозначив в светлом проеме фигуру Марины с накинутым на плечи пальто.
Ленинград, 1975
