Ознакомительная версия.
Анина вдруг пробил озноб. В голове замелькали обрывки последних событий, встреча с директором детского дома, где воспитывалась Лариса Головина, знакомство с ее сумасшедшей матерью, его собственные умозаключения – разгадка была близка, она лежала практически на поверхности, дразнила и не давала успокоиться.
Он посмотрел на часы – время позднее, но медлить нельзя. Ему необходимо было, просто необходимо было немедленно поговорить с директором этого злосчастного детского дома, и Сергей Петрович пулей вылетел на улицу.
Глава 11
Элемент неожиданности
В деревне Ивашкино было тихо, безлюдно и диковато. Крюгер подошел к старому покосившемуся дому с резными ставнями и петушком на крыше и прислушался. В доме не спали: еле слышно работал телевизор, сквозь плотно завешанные окна пробивался слабый свет, а из трубы вырывался наружу тонкий дымок. Это был единственный обитаемый дом во всей деревне. Михаил открыл калитку, прошел по заметенной снегом тропинке к крыльцу, увешанному сосульками, и тихо постучался в дверь. В доме послышалось какое-то шевеление, что-то скрипнуло, стукнуло, охнуло, и дверь распахнулась.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался он, и по спине его прошел холодок.
На пороге стояла седовласая старуха в старой, лоснящейся от жира овчинной жилетке и валенках. Старуха была маленькой, сгорбленной, лицо ее покрывали глубокие морщины и некрасивые пигментные пятна, на одном глазу белело бельмо, а вместо губ – темнела узкая щель. Старуха смотрела на него с подозрительной настороженностью и явно что-то прятала за спиной, вероятно, какое-то незамысловатое средство обороны от непрошеных гостей.
– Зачем пожаловал, мил-человек? – неожиданно добродушно спросила бабка и улыбнулась ему. Лицо ее сразу разгладилось, глаза засияли необычным светом, и на душе у Крюгера стало легко и спокойно.
– Я девушку одну ищу, по очень важному делу. Худенькая блондинка с короткой стрижкой. Одета в пятнистый полушубок, – объяснил Михаэль. – Она должна была в вашей деревне появиться. К Алине Репиной должна была зайти.
– Уехала Алинка-то, – сообщила старушка.
– Да, я знаю, но, может быть, эта девушка к вам заходила? Или вы ее видели?
– Не видала такую, – сообщила старушка. – Никого не видала, мил-человек. Ступай с богом – зябко, кости ломит.
– Не видала, значит? – копируя старушечью интонацию, спросил Михаил. – Только врешь ты все, бабка! Следы к дому твоему ведут, и ведут они только в одном направлении.
– Какие такие следы? – изумилась старушка и нахмурилась.
– Да вот же, – указал на снег Крюгер и внимательно посмотрел бабке в глаза. – Ты, бабка, мне мозги не пудри, у тебя эта девочка прячется, а мне с ней нужно срочно поговорить.
– Так это племяшка ко мне в гости приехала, – возразила старуха, – ее это следы. Так что иди с миром, мил-человек. Перепутал ты все.
– Ничего я не перепутал. Нет у тебя никакой племяшки, бабка Клава. Пропусти меня, эта девочка мне позарез нужна, – с угрозой сказал Крюгер и сделал шаг по направлению к старухе.
– Ох, – сокрушенно вздохнула старуха, – видит бог, не хотела я этого!
– Чего? – заинтересованно спросил Крюгер, но ответа на вопрос так и не получил: в руках у бабки что-то мелькнуло, в ту же секунду из глаз его брызнул фейерверк искр, осветив ближайшие окрестности – и все вокруг померкло.
– Сашка, вылазь из-под кровати и иди подсоби! – скрипучим голосом крикнула старуха в комнату.
– Что это с ним, бабушка? – изумленно спросила Сашенька, разглядывая Крюгера, который лежал на снегу, раскинув руки и ноги в разные стороны, и не подавал признаков жизни.
– Оступился маленько и с крылечка упал, – объяснила бабка Клава, элегантно размахивая, как теннисной ракеткой, тяжелой чугунной сковородой. – Не повезло мальцу – скользко. Но, как говорится, на все воля божья. Давай-ка его в дом снесем, не дело на снегу в такой морозец лежать, простудится еще ненароком.
– Ну ты, бабуля, даешь! – растерянно воскликнула Сашенька. – Киллера сковородой обезвредила, и это в твои девяносто пять лет!
– Сработал элемент неожиданности, – гордо уточнила бабка Клава, подхватывая Крюгера под руки и тяжело кряхтя, – ну, что встала, непутевая, хватай его за ноги и в сени тащи.
– Может, здесь его оставим? – робко спросила Саша.
– Делай то, что я тебе говорю, – заворчала бабуся, – мне только замороженных французов во дворе не хватает, прости господи!
Кое-как они втащили Крюгера в дом, положили недалеко от печки на коврик, обыскали карманы, связали ему руки и ноги веревкой и оставили приходить в себя.
– С утра в милицию пойду. Расскажу им все, пусть разбираются, – обреченно сказала Сашенька, засунув в рот конфету.
Они сидели за столом и пили свежезаваренный чай с мятой. В печке потрескивали поленья, было тепло и уютно, только тело сумасшедшего убийцы, лежащего на полу, портило благостную обстановку и невероятно нервировало.
– Ты, Сашка, не горячись. Тут осмыслить все как следует надобно, – по-деловому сказала бабка Клава, мирно потягивая ароматный чаек из большого, украшенного маками блюдца и изредка бдительно поглядывая одним глазом на все так же пребывающего без сознания Крюгера. – Я вот что думаю: нельзя его в милицию-то, как бы международного скандалу не вышло. Пистолета-то при нем мы не нашли, боюся, не поверят нам в милиции, что киллер он. А нас с тобой привлечь могут. Знаю я ихнего брата! Вот, помню я, в тридцать девятом годе, незадолго до войны, муж мой покойный треснул Петьку-тракториста оглоблей по голове, чтоб, значит, имущество казенное не воровал, а тот хилый оказался на голову-то, брык – и все.
– Умер?! – воскликнула Сашенька.
– Да нет. Оклемался спустя полгода, только немного того, глазом одним в сторону носа косить стал.
– И что?
– Да ничего. Глазом-то косил, а колхозные корма еще пуще воровать начал.
– А что с мужем вашим стало? – с интересом спросила Сашенька и закашлялась.
– Посадили моего муженька-то, так в лагере и сгинул, – печально вздохнула бабка и, зачерпнув ложкой варенье, отправила его в рот. Потом внимательно посмотрела на Сашеньку и качнула головой. – Кашляешь больно ты погано. Не занедужила ли? И вона румянец на щеках хворый.
– Все нормально, бабуль. Горло только немного болит. А кашель у меня постоянно, я уже и внимания на него не обращаю.
– Ладно, тогда чай допивай и спать ложись, поздно уже. Адресок-то мне Алинкина матушка оставила свой на всякий случай. Так вот, кажись, этот случай и наступил. Подержу я пока француза у себя, а ты с утра к ним поедешь. Расскажешь все, обсудишь с матушкой, а опосля вместе и порешим, что с этим иродом делать. Ишь ты, и не скажешь про него, что столько людей загубил!
– Баба Клава, а почему ты опять замуж не вышла? – спросила Сашенька и зевнула.
– Так у нас в деревне после войны в живых из мужиков только Петька-тракторист и остался – его из-за косоглазия на фронт не…
– Тихо, баба Клава, – прижала палец ко рту Сашенька. – Во дворе кто-то ходит, снег скрипит!
За окном промелькнула чья-то тень, скрипнула ступенька крылечка, и все стихло.
– Свят, свят, свят, – перекрестилась бабка. – Поздновато для гостей-то. За два часа ночи перевалило.
– Ой, бабушка, это, наверное, друг мой меня ищет. Мы договорились у Алины встретиться, но ее-то нет, – обрадовалась Сашенька и бросилась к входу, но…
– Откройте! – послышалось из-за двери, и Сашенька остолбенела и растерянно посмотрела на бабку Клаву.
Бабка Клава пришла в себя первой, проворно вскочила со стула, сдернула с кровати покрывало, набросила его на тело Крюгера, кинула на него еще пару подушек, тихо дала Сашеньке указание, чтобы та опять залезла под кровать и, ворча себе под нос ругательства, поковыляла в сени. Скрипнула входная дверь, и до Сашенькиного уха долетел ласковый голос бабки Клавы.
– Зачем пожаловал, мил-человек? – спросила она, затем что-то хлопнуло, что-то рухнуло в снег – и все стихло.
– Бабушка, – прошептала Сашенька и прижала ладошку ко рту, чтобы не закричать, из глаз ее потекли слезы, тело задрожало, как в лихорадке…
– Сашка, вылазь из-под кровати и иди подсоби, – раздался скрипучий голос из сеней.
Саша выползла из своего убежища, бросилась на зов и, растеряв по дороге тапки, босая вылетела на улицу. Бабка Клава стояла на нижней ступеньке и элегантно размахивала своей чугунной сковородкой. На снегу, раскинув руки в разные стороны, лежал какой-то мужчина и не подавал признаков жизни.
Они втащили незнакомца в дом, и тут у Сашеньки сдали нервы. Несмотря на уговоры бабки Клавы дождаться утра, девушка выпросила у старухи адрес Алины и ее матери и отправилась на станцию. Ехать предстояло далеко, электричка в нужном направлении должна была проследовать только рано утром, но Сашенька не собиралась ждать: денег у нее было достаточно, чтобы взять такси или попутку. Она миновала деревню, перешла железнодорожные пути, вышла на площадь, растерянно огляделась и, к своему ужасу, поняла, как была не права. Вокзальная площадь была пустынна: ни одной машины, ни одного человека – только она, ее тень на льду замерзшей лужицы, грязновато-желтый отблеск фонарей на снегу – и тишина… От этой тишины заложило уши, стало нечем дышать, она громко закашлялась и вздрогнула, испугавшись собственного кашля. Больно царапнуло легкие, заболела голова, по телу пробежала волна озноба, навалилась слабость, во рту пересохло. Пошатываясь, она добрела до облезлого домика билетной кассы с решетчатыми окошками и постучалась в украшенное морозными узорами стекло. Ей никто не ответил, вероятно, кассирша, воспользовавшись долгим перерывом в расписании между электричками, уехала домой спать. Сашеньке тоже захотелось спать, сон наваливался на нее, накатывал тяжелыми волнами, и у девушки стали слипаться глаза. Но она знала, что спать на морозе нельзя – можно уснуть и не проснуться. Мороз щекотал щеки и ноздри, она окоченела и, чтобы хоть как-то согреться и дотянуть до утра, растерла себе снегом лицо и руки. Снег, как раскаленный уголь, обжег нежную кожу, на минуту ей стало жарко и душно, она даже распахнула полушубок, но вновь стало зябко и очень больно в груди. Мысли как-то странно перемешались в голове, запутались, боль в груди и голове нарастала, спать хотелось все сильнее.
Ознакомительная версия.
