— Я.
— Ничего не понимаю, — улыбнулся он. — Ты меня разыгрываешь?
— Нет.
Я набрала в грудь воздуха и начала рассказ. Жемчужный заинтересовался и не стал по своему обыкновению перебивать меня и сыпать шуточками направо и налево. Если у него и были какие-то оценки услышанного, то только молчаливые. Говорила я долго, минут двадцать, а когда закончила, произнесла устало, как в небезызвестной рекламе:
— Все. Я хочу кофе. А ты?
— Налей, — задумчиво бросил Костя.
Я удалилась на кухню, оставив его в одиночестве, а когда вернулась обратно с двумя чашками кофе, он сидел, не изменив позы.
— О чем задумался, детина? — пошутила я.
— То, что ты рассказала, невероятно. — Он взял из моих рук чашки и поставил их на стол.
— Да нет, Костя, очень даже вероятно, — я села.
— Я не то имел в виду, — поморщился он и добавил: — Странно, почему Сашка ничего не сказал мне об этом? Ведь ни словом не обмолвился, сволочь.
— Может, боялся? — предположила я.
— Чего?
— Тебя.
— В каком смысле? — не понял Жемчужный.
— Может, подозревал тебя в причастности к покушениям?
— Не говори глупостей, — отмахнулся Костя. — Мы с детства дружим. Он знает меня как облупленного.
— А вот я — нет.
— Намекаешь на то, что я у тебя под подозрением? — догадался Жемчужный.
— А чем ты можешь доказать обратное?
— Я ничего не собираюсь доказывать, — он отхлебнул кофе. — Это глупо.
— А соображения какие-нибудь есть? — спросила я.
— Никаких, — признался Костя. — У Сашки нет врагов.
Здрасьте, пожалуйста. Даже я успела накопать их целую кучу, а Костя говорит, что нет. Поистине он беспечный человек. На сцене играет и драмы, и трагедии, а в жизни вовсе не замечает проблем. Хотя, может, это и хорошо? Видеть все в розовом цвете?!
— Ты ошибаешься, Костя, — огорошила его я. — В клинике, например, у Александра Михайловича все враги.
— Шутишь? — изумился он.
— Ни капельки.
— Стало быть, убийцу надо искать там, — вынес он решение.
— Необязательно, — усомнилась я.
— А я уверен. У тебя есть какие-нибудь задумки?
— Есть, — ответила я.
— Поделишься?
— Я буду ловить тех двоих на живца.
— Как?
При этом вопросе я помрачнела. Как? Действительно, я ведь еще не говорила на эту тему с Решетниковым, а уже строю далекоидущие замыслы. Он может и не согласиться. Движимый страхом или еще чем-то. Тогда как я буду ловить обладателей салатного «жигуленка»? На себя? Я им не нужна. Меня они хотели прикончить постольку-поскольку.
— Что с тобой? — Жемчужный взял меня за руку.
— Знаешь, Костя, если бы Чиф с дружком охотились за мной, я заманила бы их в ловушку без проблем. А тут вся загвоздка в Решетникове.
— Какая загвоздка?
— Он может отказаться исполнять роль приманки. И будет прав. Дело опасное. Но тогда все полетит в тартарары.
— Как ты сказала? — насторожился Костя.
— Что я сказала?
— Подожди, подожди, — он отпустил мою руку, вскочил с дивана и заходил по гостиной из угла в угол.
— Тебе нездоровится? — участливо спросила я.
— Это гениальная мысль! — воскликнул он и хлопнул себя по лбу. Глаза его светились азартом и счастьем.
— Какая идея? — я тоже встала.
— Наживкой буду я, — гордо изрек Костя.
— Ты? — удивилась я. — А ты-то им зачем?
— Не поняла?
— Нет, — честно призналась я.
— Держи, — как и при нашей первой встрече он сделал едва заметный жест, и в его руке появился прямоугольный листочек.
— Что это?
— Возьми и прочитай.
Я взяла в руки картонный прямоугольник. Это была своеобразная визитка. На ней было написано Костиным почерком: «Константин Эдуардович Жемчужный. Самый разноплановый актер в мире». В нем была неистребимая склонность к мальчишеским выходкам.
— И что? — продолжала допытываться я, хотя уже догадывалась, к чему он клонит.
— Ты ведь сама сказала, что Сашка может не согласиться исполнить роль приманки. Правильно. Ему это и не надо. Он — хирург, а актер — я. Исполнять роли моя прерогатива.
В этой идее, бесспорно, что-то было. Я заинтересовалась не на шутку.
— Ты хочешь изображать Решетникова?
— Ну конечно, — обрадовался он. — Убийцы примут меня за него, будут пытаться ухлопать, и тут-то мы их и накроем.
— А сможешь? — засомневалась я.
— Ты что, читать не умеешь? — Жемчужный светился, как пятиалтынная монета. — Там написано: разноплановый актер. А сыграть человека, привычки и жесты которого мне досконально известны, проще пареной репы.
— Я не об этом.
— А о чем?
— Дело это рискованное, Костя. Я могу пойти на это. Мне не привыкать. В том и заключается моя работа. Ты сам только что говорил. Решетников — хирург, ты — актер, а я — телохранитель. Каждому свое.
— Вот ты и будешь меня охранять во время операции. Разве я не прав?
— А доверяешь? — хитро прищурилась я.
— Ха, спрашиваешь. Ты сама подумай. Ты кто? Телохранительница. Стало быть, я вручаю тебе на хранение свое тело. И ты его будешь хранить. Так?
— Так.
— Вот видишь. От одной этой мысли у меня мурашки по всему телу.
— Я так не согласна, — я приняла его шутливую игру. — Буду охранять твое тело, а вот за безопасность мурашек не ручаюсь.
— Ничего, об этом мы как-нибудь потом поговорим. Сейчас давай о деле, — он снова сделался серьезным.
— Давай, — я тоже горела желанием действовать.
— У меня только один вопрос. Как мы их выманим на меня?
— Надо подумать.
На этот раз в размышления углубилась я, меряя шагами гостиную. Жемчужный сел в свое кресло и, попивая кофе, поглядывал на меня и ожидал решения.
— Есть идея! — сказала я минут через пять.
— Садись, рассказывай, — он указал мне рукой на диван.
Я послушно села.
— Слушаю. — Жемчужный весь напрягся, как канат.
Я вкратце посвятила его в суть дела. Весь мой план был основан на взаимоотношениях Решетникова с Венской. В связи с этим Костя задал мне вполне резонный вопрос:
— А медсестра согласится пойти на такой риск?
— Никакой медсестры на самом деле не будет, — сказала я. — Раз ты будешь играть перед убийцами роль Решетникова, почему я не могу выступить в роли Венской?
— Ничего себе, — Жемчужный загорелся еще больше. — Хочешь потягаться со мной актерским мастерством?
— Ты что, против?
— Обеими руками «за», — для убедительности он поднял вверх руки.
— Тогда начнем. Подожди меня здесь, скоро вернусь.
Прежде чем Костя успел что-либо спросить, я вышла на улицу. Пройдя два квартала и обнаружив наконец работающий телефон-автомат, зашла в будку и по памяти набрала служебный номер Людмилы Венской.
— Алло! — раздалось на том конце провода, когда нас соединили.
— Привет, Люда, это я.
Она узнала меня сразу.
— Что случилось, Жень?
— Ничего особенного, — поспешила успокоить ее я. — Просто ты должна сейчас поехать домой.
— Как это должна? Время еще только четыре часа.
— Ты можешь не спорить?
— Могу.
— Тогда делай, что я тебе говорю. Это необходимо для благополучия доктора Решетникова.
— Хорошо, — сразу согласилась она. — Я поеду домой, и что мне там надо делать?
— Ничего.
— Как ничего?
— Обыкновенно, Люда. Просто поезжай домой и жди меня.
— Ты приедешь ко мне? — спросила она.
— Если назовешь мне адрес, конечно.
— Назову. Записывай.
Она продиктовала свой домашний адрес, но я ничего записывать не стала, просто запомнила.
— Спасибо, — поблагодарила ее. — Скоро увидимся.
— Уже выезжаю, — сообщила она, и, повесив трубку, я вышла из будки.
Погода начинала портиться. Неизвестно откуда набежали тучи и заволокли все небо. Собирался нешуточный ливень. Впрочем, может, это и к лучшему. Может, в пасмурную погоду вероятность того, что убийцы примут нас с Костей за Решетникова и Венскую, увеличится вдвое.
Я вернулась в особняк. Жемчужный курил, стоя у окна.
— Ты все еще в таком виде? — накинулась я на него.
— А что такое? — он критически осмотрел себя в большое стоячее зеркало.
— Тебе пора принимать образ, — пояснила я. — Поднимайся в комнату Решетникова и займись гримом.
— Нет ничего проще.
Мы вместе поднялись на второй этаж и для начала зашли в мою комнату. Там Костя самолично выбрал все необходимое, на его взгляд, из моего походного реквизита и, забрав ключ от комнаты Решетникова, ретировался. Мне вступать в роль Людмилы Борисовны было еще рано. Дожидаясь возвращения Кости, я спустилась вниз и еще раз прокрутила в голове составленный план. В целом осталась им довольна. Если и произойдут какие-нибудь непредвиденные эксцессы, будем импровизировать.
Жемчужный вернулся минут через тридцать. Хотя нет, это был не Жемчужный. В это было трудно поверить, но передо мной стоял сам Александр Михайлович Решетников. Ну, может быть, с небольшими изменениями во внешности. Хотя отображен четко. Висячие усы, крючковатый нос, прическа, стиль одежды. Костя сумел даже передать каким-то образом его худощавость.
