Бек наконец дотянулся до виски.
- Так ты считаешь, Градов подготовил побег в одиночку?
- На данном этапе расследования этот вариант представляется наиболее вероятным, Генрих Рудольфович.
- А как быть с рассказом Котова?
- Либо Котов лжет, либо я кругом ошибаюсь. Думаю, завтра смогу ответить вам определенно.
- Завтра... Опять теряем время... Вот что. Отправь-ка ты квалифицированную группу на квартиру Калужского. И сам поезжай... Не верится мне, что профессор не оставил никаких записей, черновиков - только файл. Ищите, как хлеб ищут... Консультантом возьмите Барсова, он может подсказать что-то полезное, все-таки выпускник того же института. Обыщете квартиру - поезжайте на дачу. Полная обработка.
- А если в квартире или на даче мы наткнемся на сына профессора?
- Поговорите с ним, но без особого давления. Вряд ли ему известен пароль к файлу, но насчет черновиков...
Группа из пяти человек подъехала к дому профессора на двух автомобилях спустя полтора часа после того, как Градов закончил разговор с соседкой Калужского и отправился на вокзал к пригородным поездам. Шестым был Барсов. Сначала он упирался, не желая представать перед Антоном в незавидной роли, но приказ есть приказ...
Гости тщетно звонили в квартиру. Пришлось вскрыть дверные замки. Обыскивали каждый квадратный сантиметр. Барсов просматривал папки, тетради, блокноты и гроссбухи, откладывал в сторону - не то... Отложил он и папку Левандовского с иероглифами и схемой расшифровки; правда, удивился, что профессора интересовали древнеегипетские письмена. Он даже не досмотрел записи в папке до конца... А между тем в ней были и записи Калужского, касающиеся криптограммы на оболочке стилета. Изучив содержимое этой папки, эрудированный ученый мог бы вычислить секретный файл...
Если бы Николай Николаевич Барсов был повнимательнее, если бы его не терзали страхи и угрызения совести, судьбы мира могли измениться самым радикальным образом.
Часть вторая
ЭКСПЕРИМЕНТ
1
Утреннее солнце приветствовало Таню в день её рождения - десятый в жизни. Золотые лучи вливались в окна комнаты неудержимым потоком. Таня повернулась на другой бок и натянула на голову легкое одеяло, но разве можно спать, когда первым тебя поздравляет солнце?!
Таня села в постели и протерла глаза. Нашарив ногами тапочки, побежала в ванную, по пути щелкнув кнопкой магнитофона. "Она любит тебя - йе, йе, йе!" - жизнерадостно запели "Битлз". Таня встала под душ, попеременно открывая то холодную, то горячую воду. Вдоволь набрызгавшись, она вышла из ванной и остановилась перед большим зеркалом. Она рассматривала свое тело, прекрасное тело тридцатилетней женщины, рассматривала с изумлением, словно видела впервые. В её синих глазах, обрамленных пушистыми ресницами, тревога сменила эйфорию солнечно-битловского утра. Сегодня ей исполняется десять лет... Но выглядит она на тридцать, а в её мозгу хранится столько сведений, сколько иной академик не накопил бы и к восьмидесяти... Господи, что же дальше?..
Таня накинула халат и высушила феном волосы. Минуту спустя откатилась в сторону створка раздвижной двери, вошла медсестра в ослепительно белом халате. Сестра толкала перед собой столик на колесиках, уставленный тарелками со всевозможными деликатесами. В центре возвышалась хрустальная ваза с одиннадцатью изумительными красными розами.
- С днем рождения, Танюша, - пропела сестра. - Профессор придет поздравить тебя позже. Цветы от него... Он хотел прислать десять роз, но потом передумал, - говорит, четное число - дурная примета.
- Спасибо, Алла Викторовна... А когда зайдет Петр Иванович?
- Ближе к обеду.
Сестра оставила Таню в одиночестве. Таня взяла вазу в руки, поднесла розы к лицу, вдохнула их аромат... И вдруг разрыдалась. Неужели её жизнь так и закончится в стенах лаборатории, неужели профессор Колесников не отыщет способа ей помочь?
Очень давно, годы назад, Таня впервые задалась вопросом: кто она такая и почему живет здесь? Недолго думая, она обратилась к профессору Колесникову. Петр Иванович тяжко вздохнул, присел на краешек стула рядом с Таниным письменным столом и ответил:
- Видишь ли, девочка, все это не так просто объяснить... Мне и самому многое неясно.
- Я имею право знать, - настаивала Таня.
- Ну что ж, такое право у тебя есть... Слушай. Никому не известно, кто твои родители. В девяностом году, вскоре после рождения, тебя подбросили в корзине к дверям отделения милиции, а милиционеры передали в Дом малютки. Там врачи обратили внимание на необычные особенности твоего организма - ты развивалась ненормально быстро, при этом очень часто болела. Врачи сообщили ученым, то есть нам, конкретно мне... Моя группа провела исследования. Ты, Таня, оказалась ребенком уникальным - настолько, что был создан этот лабораторный комплекс. Он существует исключительно из-за тебя.
- В чем же моя уникальность? - Таня затаила дыхание.
- Как бы сказать попроще... Все процессы в твоем организме протекают гораздо быстрее, чем у других людей. Это относится и к физическому, и к психическому, и к интеллектуальному развитию. Индекс интеллекта намного превышает типичный для твоего возраста... Я не знаю, дар это или наказание. Если дар, ты дорого платишь за него.
- Чем?
- Увы, твоя иммунная система... Пояснять, что это такое, не надо?
- Нет.
- Иммунная система очень слаба, и с течением времени становится все слабее... Поэтому тебе нельзя никуда выходить из этого корпуса, где соблюдается абсолютная стерильность. Любая безобидная для обыкновенных людей инфекция убьет тебя.
- Как страшно, - прошептала девочка, закрыв глаза.
Колесников погладил её по волосам.
- Пока ты здесь, ты в безопасности. А в будущем я надеюсь найти средство, чтобы укрепить иммунитет, и тогда...
- Я о другом... О быстром развитии... Профессор, на сколько я обгоняю нормальных людей?
- Трудно сказать... В три, в четыре раза...
- Значит, в двадцать лет я уже буду глубокой старухой... А в двадцать пять умру?
Профессор с минуту размышлял, прежде чем заговорить.
- Таня, я столкнулся с необычайно сложной проблемой, поэтому готового решения у меня нет. Возможно, мне и моим коллегам удастся замедлить эти процессы, ввести их в приемлемое русло, а может быть, все нормализуется само собой... Не впадай в отчаяние.
Сейчас, плача над букетом роз, Таня вспоминала ту давнюю беседу с Колесниковым. С тех пор у неё накопилось множество новых вопросов, но их она уже не спешила задавать профессору. Таня жила с ощущением, что Колесникова и его ассистентов гораздо больше занимает изучение её как феномена, нежели поиск спасительных средств. Они пичкали её информацией из всех мыслимых сфер человеческого знания - история, биология, медицина, высшая математика, физика, химия, электроника, компьютеры... Впрочем, обучение было несколько однобоким, - например, из медико-биологического курса почти начисто исключили генетику и генную инженерию, ограничившись общими сведениями. Зато практическим занятиям по электронно-компьютерным дисциплинам отводилась большая часть времени. Чуть ли не ежедневно Тане предлагались разнообразные тесты, с которыми она неизменно справлялась. Под руководством опытных наставников она тренировалась в спортзале - её обучали восточным единоборствам и зачем-то стрельбе из различных типов оружия, в том числе по движущимся целям со сложными случайными траекториями и скоростями. Когда однажды Таня спросила у тренера, зачем ей нужно уметь стрелять, тот пожал плечами и ответил:
- Разве тебе это не интересно?
Таня промолчала. Она сомневалась, что занятия стрельбой придуманы только для её развлечения, но подходящего объяснения подыскать не смогла. Проверяли реакцию, глазомер? Для этого достаточно компьютера.
И ещё - иностранные языки, современные методы совершенствования памяти, способы форсированного запоминания информации, коммуникативность (навыки общения и умение не теряться в непредвиденных ситуациях), вождение автомобилей, пилотирование самолетов и вертолетов (на тренажерах, с максимальным приближением к реальности), а также многое, многое другое. И бесконечные медицинские обследования, анализы, кардиограммы, энцефалограммы...
Таню тревожили и иные странности. Казалось, её не ограничивают в информации об окружающем мире, но это было не совсем так. Выпуски новостей передавались на её телевизор по кабелю позже времени выхода в эфир, а два или три раза она заметила небрежности, допущенные при монтаже. Ясно, что какие-то сюжеты исключались. Порой ей не приносили очередные номера газет... На её недоумение профессор Колесников реагировал стереотипно:
- Девочка, на свете переизбыток боли и зла... Дорого я заплатил бы за то, чтобы кое-что проходило и мимо меня.
Но сюжет о пожаре в больнице, где заживо сгорели шестнадцать стариков, из программы "Время" не вырезали... Вылазки террористов, войны, преступления, взрывы - все это ей позволялось знать... Так от каких же ужасов её оберегают?!
