В день, когда Юлечке исполнилось три месяца, она вышла к Эсфири и пригласила домой. Эсфирь отказалась и, в свою очередь, пригласила Евгению Леонидовну к себе.
Дома у Эсфири Евгения увидела две крохотные комнатки, в одной из которых спал пьяный отец, а в другой, впритык к кровати Эсфири, стояла кроватка Юленьки. Во внучке мать Геннадия увидела то, чего пока не видели другие. Она не пошла в мать красотою, зато поразительно походила на отца. Евгения Леонидовна представила, как такой живой укор будет ходить по Городку год за годом… В конце концов, есть гениальная, народная мудрость — на чужом несчастье счастья не построишь. Мать вернулась домой и посоветовала сыну жениться на Эсфири. А если он этого не хочет, то надо хотя бы перевезти ее сюда, ради Юленьки: у них условия проживания несравненно лучше.
Гена, уставший от всей этой истории, сто раз проклявший день, когда захотел Эсфирь и сумел затащить ее в постель, только махнул рукой. Евгения Леонидовна, женщина далеко не глупая, сама пришла к матери Эсфири, повинилась и предложила Эсфири с малышкой пожить у них месяц «на пробу». Мать согласилась тут же, Эсфирь тоже. Отец попытался заговорить «о чести и достоинстве», но Эсфирь с матерью выделили ему из «НЗ» денег на бутылку, и он побежал хвалиться перед друзьями, как «баба замдиректора, ну та, которая из профкома, сейчас уламывает его дочь переехать к себе».
Эсфирь и Юленьку родители Гены привезли на ведомственной «Волге» и разместили в четвертой комнате, бывшей бабушкиной. Это было в пятницу, а в субботу они вспомнили о непобеленных фруктовых деревьях на участке и с самого утра уехали на дачу.
Геннадий, за полгода привыкший видеть Эсфирь в бесформенной шубе или темном пальтишке, теперь от ее присутствия в квартире терял голову. Располневшая после родов, превратившаяся из подростка в стройную молодую женщину с высокой грудью, теплая, домашняя и в то же время формально ему не принадлежащая, она волновала его теперь куда сильней, чем в пору их знакомства.
До вечера первого дня Гена был подчеркнуто вежлив, до ребенка не дотрагивался и даже не смотрел в его сторону. Эсфирь не обращала на него внимания, варила кашку, гуляла, смотрела телевизор в общей комнате.
Вечером Гена решил снизойти до Эсфири и навестить ее ночью. Он был готов к некоторому моральному и физическому сопротивлению — все-таки они не спали вместе почти год, — но то, что произошло, поразило его гораздо больше, чем возможный отпор.
Эсфирь спала голой. Как только он до нее дотронулся, она изогнулась, обняла его, привлекла к себе, нашептывая пьянящие слова о том, как она скучала и ждала, какой он самый лучший на свете, ласкала его не меньше часа, не допуская завершения с его стороны. Через час, исстонавшись под ним, позволив ему проявить себя таким сексуальным гигантом, что он и сам не ожидал, выжав его до капельки, она спокойно попросила его покинуть «детскую» и через пятнадцать минут заснула. Заснула, не притворяясь, он проверял.
Утром Эсфирь пела на кухне дурацкую детскую песенку, варила кашу и разговаривала с Юленькой в коляске. Геннадий при одном только виде Эсфири почувствовал, как у него побежали мурашки по коже, и он впал в то состояние, которое противоречит гравитации.
Погуляв с ребенком, Эсфирь опять что-то готовила, полоскала, а затем гладила в общей комнате и смотрела телевизор. Ребенок вел себя прилично, не орал, не болел, ел и писал, когда положено. Геннадий попробовал было в «тихий час» подсесть поближе к отдыхавшей в гостиной Эсфири, но та попросила его посидеть около ребенка, пока она сходит в ванную. В ванной она пробыла не меньше часа. Юля в это время проснулась, долго смотрела глупыми красивыми глазами на родного папочку, беззубо улыбнулась и загукала, махая розовыми сжатыми в кулачки руками.
После ванны Эсфирь покормила ребенка, и они с Геной весь вечер осваивали мебель и ковры в квартире в различных сексуальных позах. В воскресенье Гена первый раз в жизни купил упаковку памперсов.
С возвращением родителей Эсфирь сделалась недоступной. Сказала как отрезала: «Постель только через загс». Гена выдержал неделю, после чего достал из коробки с документами паспорт, попросил маму посидеть с дочкой, и они с Эсфирью отправились в загс подавать заявление. Свадьбу играли шумную, отец Эсфири допился до зеленых чертей.
Первые годы жили как все. К этому времени поумирали генеральные секретари, развалился Союз, ввели полусухой закон. Затем умер отец Эсфири, не выдержав очередного запоя. Сразу после рождения второго ребенка, мальчика, умерла мама.
Еще через два года умер отец Геннадия, и это стало рубежом в семейных отношениях. Для Эсфири потеря свекра стала переломом всей жизни. Во-первых, Евгения Леонидовна решила переехать в бывшую квартиру родителей Эсфири, во-вторых, Геннадий, и прежде не отличавшийся ни ангельским характером, ни монашеским поведением, без родителей стал все чаще приходить домой пьяным, а то и вообще не ночевал.
Дети отца не осуждали: он к этому времени очень удачно поучаствовал в приватизации, сделался содиректором тройки фирм, купил первую иномарку и денег приносил домой больше чем достаточно. Дети гордились, что их папа «крутой», а мама красавица. Эсфирь старалась никому не жаловаться на поведение мужа. А Геннадий то пускался в загулы, то заявлялся ночью, вваливался в спальню, молча брал ее силой, а утром нудно выговаривал: мол, сама виновата, женила его на себе. Даже подарки на праздники перестал дарить — разве что букет роз и что-нибудь типа колготок.
Многочисленные скандалы и душеспасительные разговоры у постели уставшего или похмельного Гены помогали только на короткое время. Эсфирь со всех сторон слышала, как широко гуляет ее муж и скольких девок он на сегодняшний день содержит. Вместо очередного скандала она собрала вещи и ушла жить к Евгении Леонидовне, оставив детей мужу. Геннадий ожидал чего-то в этом роде, объясняться к матери не поехал, а нанял кухарку. Тогда обиделись дети и тоже переехали к бабушке.
Геннадию от их переезда стало не по себе. Может быть, это был бы выход — жить отдельно, но Геннадий, как всякий нормальный человек, любил своих детей, хотя общался с ними не часто. Он позвонил матери, и Юленька сообщила, что в этой конуре им четверым очень неудобно, Стас стесняется жить с нею в одной комнате, но домой они не вернутся из солидарности с мамой.
Геннадий почувствовал себя полным дерьмом. Он все-таки приехал к матери поговорить. Дети, увидев отца, бросились ему на шею и побежали собирать вещи для переезда. Мать не стала читать нотаций, но решительно встала на сторону Эсфири. А вот жена опять удивила Геннадия. Проанализировав ситуацию, взвесив свое положение (она тогда только-только стала заведующей библиотекой), представив, как разрыв семьи может сказаться на детях, она поставила Геннадию условие: внешне все останется, как прежде, они будут жить в одной квартире, она останется матерью и хозяйкой, но не женой. Альтернативой Эсфирь предложила развод.
Геннадий этот вариант тоже обдумывал, но он ему не подходил. Ему нравилось, что у него красивый уютный дом, хорошие, отлично воспитанные дети и что его жена умеет принять гостей, что она прекрасная хозяйка и вдобавок красавица. Новые знакомые до сих пор открывали в восхищении рот при виде ее.
Геннадий согласился на новые условия, даже сумма, которую Эсфирь потребовала на хозяйственные расходы, не шокировала его.
Все продолжалось, как прежде, только спал он в кабинете. Правда, в этом плане Эсфири не всегда удавалось выдержать характер, и она сама приходила к нему в кабинет или не выгоняла его из спальни, когда он заходил вечером по какому-нибудь хозяйственному или денежному делу. Геннадий чувствовал, когда она «доходила», и пользовался этим, любил помучить ее пару дней.
А потом в библиотеку вернулся из армии Илья. Эсфирь в первый же день съежилась от его взгляда. На второй день он слишком долго уточнял круг своих обязанностей и напросился на чай в кабинете. На третий день Эсфирь увидела, как он таскает пачки книг из новых поступлений. Илья ходил раздетый до футболки. Футболка на теле смотрелась чисто номинально, называлась борцовкой. Именно тогда Эсфирь осознала, насколько за эти годы располнел и обрюзг Геннадий. А ведь в молодости фигура у него была такая же, и накачанные мышцы, и упругая кожа, только Илья ростом повыше.
Эсфирь уже знала, что хочет этого парня. Вечером у нее был такой вид, какой бывал, когда она хотела Геннадия, но скрывала. Муж понял состояние Эсфири по-своему и пришел ночью в спальню. Эсфирь его не выгнала и была в эту ночь особенно страстной, что Геннадию очень понравилось.
Два года Эсфирь сдерживалась при виде Ильи, хотя он уже в открытую «приглашал в койку», зазывал к себе домой или звонил вечером и предлагал приехать на очередную пустую квартиру. Эсфирь покрывалась гусиной кожей от желания, кусала губы и шла к мужу в кабинет. Геннадий посмеивался над ней, но в постель приходил по первому ее зову.
