Немного помявшись, как бы не решаясь на какой-то важный для нее шаг, Алевтина вдруг спросила, не имел бы он ничего против, если она передаст с ним одну небольшую бандерольку. Ему позвонят, сами подъедут, а фамилия адресата указана на обертке. Криминала здесь никакого, просто небольшая любезность для некоего Феликса Линнера, с которым отдел зарубежных выставок имеет постоянные контакты в связи с организацией европейских выставочных турне. А живет он в Вене, но это, по сути, совсем рядом. В Европе все близко.
Алевтина принесла свернутую трубочку размером чуть меньше метра, как раз по чемодану, обернутую вощеной бумагой с приклеенной скотчем фамилией. Вадим, ни о чем не спрашивая, тут же сунул трубку на дно чемодана и поверх аккуратно уложил свое белье.
— Я очень рассчитываю на тебя, — ласково сказала Алевтина и, как кошка, доверчиво потерлась щекой о его плечо.
— Не беспокойся, милая, все будет тип-топ. Только пусть он обязательно найдет меня в гостинице «Паннония», я там уже останавливался, неплохо обслуживают. И не особенно, кстати, дорого.
Он крепко прижал ее к себе и поцеловал в кончик не такого уж и торчащего носа.
— Понимаешь, — словно бы оправдываясь, сказала она, — он-то когда еще в Москве будет, а такая оказия, как ты, боюсь, не скоро представится. Сделай это для меня лично, любимый… — почти промурлыкала она.
Он только судорожно вздохнул, проведя руками по ее гибкой и длинной талии, из чего она немедленно сделала вывод, что, если его не остановить, он немедленно уволочет ее обратно в кровать и вот уж тогда действительно никуда не улетит.
— Ну-ну, — успокоила она его, сама невольно заражаясь новым желанием и чувствуя в себе какую-то доселе ей неизвестную, но безумно сладкую власть над мужчиной. И посмотрела, как богиня юности Геба, только что зачавшая от Геракла…
Итак, она курила. Вадим подошел и удивленно уставился на ее пальцы, держащие сигарету.
— Зачем? У тебя такое свежее дыхание — пьешь не напьешься.
Она внимательно посмотрела ему в глаза и не глядя швырнула сигарету в недалекую урну. Как ни странно — попала. Вадим усмехнулся но этому поводу.
— Ты сейчас так меня рассматривал…
— Ага! — охотно согласился он. — Я наконец вспомнил, где тебя впервые увидел. Помнишь, десятка полтора или два лет назад приезжал сюда Метрополитен-музей? Там, на втором этаже, по-моему, прямо при входе на выставку, висело изумительное полотно Джона Сарджента. Забыл уже, как называется. Дама — узкая такая, боком возле стола, в длинном платье. Прелесть. Я несколько раз бегал на эту выставку, все на нее любовался. Только та была шоколадной, а ты — рыжая. Вот и вся разница. Но рыжие лучше. Еще Флобер писал, что они самые страстные, понятно?
— Что мне должно быть понятно? — кокетливо улыбнулась Алевтина, искоса поглядывая на него.
— Насчет страсти. Я сегодня основательно проверил. Флобер оказался, как всегда, прав. И я очень рад этому обстоятельству. А ты?
— Дурак какой… Кто же спрашивает женщину об этом?
— Я. А что?
— Знаешь что, — решительно сказала она, — давай-ка, друг любезный, отваливай в свой Будапешт, а то я сейчас, кажется, сама готова сорвать тебе командировку.
Вадим обнял ее, прижал к себе, придавил чуть-чуть, отчего глаза у нее сделались большими и темными, и, подержав так немного, медленно отпустил.
— Я придумал наконец тебе имя, — сказал на выдохе. — Буду называть тебя «Але-или», в этом есть что-то арабское, знойное.
— Почему так странно?
— А ты прислушайся, как звучит твое имя официально, и поймешь.
— Хм! Любопытно. Такого я не ожидала… Странный ты какой-то… любовник. А может, и не любовник вовсе…
О чем она подумала, Вадим мог только догадываться, потому что ночью, во время одного из возлияний в перерывах между любовью, обронил будто невзначай, что разводится с женой. Усекла, что ли, девушка?.. Однако же хватит здесь отсвечивать. Действительно, пора в путь.
Все последние часы Вадима не оставляло ощущение, что он находится под чьим-то пристальным наблюдением. Оно возникло, собственно, еще вчера, во время гонок от явного преследователя. Кто, зачем? Неужели кто-то все-таки засек его? Но тогда зачем тянут, почему ждут? Связи его выявляют? Но какие тут могут быть связи-то? Разве что вот эта — рыжая… Жаль, что она и в самом деле так связью и останется, хотя даже и не подозревает об этом.
Как он ни старался изо всех сил выглядеть беспечным и естественным, страх постоянно сидел где-то в глубине души, он заставлял невольно вздрагивать то при виде случайно проходящего милиционера, то при слишком пристальном, с его точки зрения, взгляде на него какого-нибудь крепкого паренька, наверняка из этих, из «искусствоведов». И больше всего ему хотелось не растягивать сейчас никому уже не нужную сцену прощания, а побыстрее оказаться в самолете, а еще лучше — в воздухе…
— Ну, подруга дорогая… — придав лицу печальное выражение, глубоко вздохнул он.
— Да-да, — тебе пора, — заторопилась она, заметно с трудом воздерживаясь от каких-то неразумных действий. — Дай я тебя на дорожку поцелую, и иди. Пусть все у тебя будет хорошо… Але-или? Спасибо тебе, милый, я никогда не забуду… А звали ту женщину мадам Готро. Я ведь и сама сто раз в Пушкинский бегала, ах как хотелось быть похожей на нее!..
— Могу тебя обрадовать: вы с ней действительно как родные сестры! — подмигнул Вадим и, выпустив из своих ладоней ее лицо, повернулся и пошел к рукаву, ведущему в самолет.
Через пяток шагов обернулся, взмахнул рукой и приложил пальцы к губам:
— До свиданья! — И совсем тихо добавил: — И прощай, моя дорогая… мадам Готро…
Он сел на свое место и, решив: будь что будет, пристегнул ремни и закрыл глаза.
Наконец хлопнул входной люк, потянуло специфическим кондиционированным воздухом и самолет покатился по рулежной дорожке.
Народу в салоне оказалось немного. Раньше, бывало, очереди стояли дикие за билетами, заранее приходилось заказывать, а теперь все без проблем. Оглядевшись, явной какой-нибудь опасности Вадим для себя не обнаружил. Не было вроде среди пассажиров бравых парней.
Самолет начал разбег. Вадим снова зажмурился и, откинув на спинку голову, стал прислушиваться к своим ощущениям. Он загадал: если поймает момент, когда колеса оторвутся от земли, все будет хорошо, беда минует его.
Угадал. Почувствовал тот миг, когда его начало легонько вжимать в кресло. Ну вот, теперь уже действительно все. Все страхи, все опасности, все нелепые ситуации, в которых он оказывался в последнее время, отошли в прошлое, остались за той туманной дымкой, которая отделяла теперь его от бывшей родной земли.
Он взглянул на свой «Роллскс», подаренный ему Ларисой еще в те дни, когда им больше всего нравилось заниматься сексом в собственном автомобиле, когда они были и молоды, и в самом деле счастливы, принадлежа друг другу… Нет, не время его сейчас интересовало, другое: сегодня уже пятница, четырнадцатое июля. Сегодня они там, в Москве, должны найти труп этого старого дурака, в сущности всю свою жизнь положившего на то, чтобы стать миллиардером, наконец действительно им стать и затем потерять разом все, включая собственную жизнь.
Но его, Вадима, они уже не достанут…
— Давай, Славка, начинай ты, поскольку видел покойного лично и разговаривал с ним. Живым, разумеется, — поправила себя Романова.
— Да, старик, давай как в старые добрые времена, — подхватил Турецкий, — сперва только факты, а выводы потом. Я ж вообще в этом деле пока ни бум-бум.
Пятница, 14 июля, конец дня
— Ну, значит, так. Мне позвонила Шурочка, — кивнул Грязнов на Романову, — и сообщила, что есть нужда применить мои способности…
— Предысторию можешь не излагать, я уже сама все Сане рассказала: о двух звонках Константиниди, о нем конкретно. Особенности характера можно пока тоже не затрагивать, их обсудим отдельно.
— Тем лучше, — согласился Грязнов. — Меньше болтать буду. Итак, позвонил я ему, дайте вспомнить, да, без нескольких минут девять было. Начало было странным. Ты мне сказала, Шурочка, что он знает и ждет звонка, а меня он долго расспрашивал, кто я и зачем он мне, стало быть, нужен. Словом, пришлось объясняться, что все как раз наоборот. Дошло. Из чего, извини, Саня, но я вынужден сразу сделать вывод, что старик был либо чем-то сильно взволнован, причем повод для этого у него появился буквально накануне моего звонка, либо просто давно уже из ума выжил. Идем дальше. Я сказал, что должен встретиться с ним, оговорить условия работы, подписать соответствующий юридический документ, ну, в общем, все, как положено по закону. Но его, по-моему, больше волновала другая проблема, то есть не варианты спасения дочери, а сумма, в которую это спасение ему обойдется. Как бы последние свои, понимаете, копейки старик выкладывал мне. Соответственно вопрос: нельзя ли обойтись меньшими силами, чтоб, так сказать, подешевле… Ей-богу, братцы, очень мне все это странным показалось. И если бы не личная Шурочкина рекомендация, бросил бы я, честное слово, трубку, предварительно послав этого старпера подальше… Езды от меня до Арбата, сами знаете, около тридцати минут. Приехал, поднялся на лифте, позвонил в дверь. Долго никто не отвечал и не открывал. Позже, когда он мне открыл, для чего мне пришлось раскрыть удостоверение и держать его перед запертой дверью, я понял, что сооружение это сейфовое со своими секретами и ни фомкой, ни нашими наборами с ходу его не возьмешь. А смотровые глазки у него в углах заделаны, по перископному способу — остроумно, во всяком случае, хороший мастер придумал. Я такого еще не встречал. Сектор обзора большой. Ладно. В кабинете его я показал наши расценки, заполнил бланки договора, один, как положено, ему оставил. Не нашли при обыске?
