— Моя прабабушка вывезла из России в эмиграцию такие в точности коробочки из-под конфет «Ландрин», полные швейных принадлежностей. Машинку «Зингер» она купила в Германии, откуда они с прадедушкой отправились в Америку, но мне всегда чудилось в очертаниях этой машинки что-то русское, особенно когда прабабушка шила в свете лампы, по вечерам… Простите, я некстати вас перебил. Продолжайте вести экскурсию, прошу вас, я больше не буду.
— Что вы! — всплеснула сухонькими ручками тургеневская женщина-экскурсовод. — Ведь это так интересно! Значит, вы сын русских эмигрантов в Америке?
— Не сын, а внук. Меня зовут Петр…
Оба смущенно посмотрели на Валентину: экскурсия совсем расстроилась! Но Валентина была рада. Ей было гораздо интереснее послушать о жизни русских эмигрантов в Америке, чем об археологии Мещанской слободы.
Зеленел крутой, пересеченный белеющей на солнце лестницей склон горки. Пахло близким летом, первой уличной пылью, одуванчиками, расцветающими на солнце надеждами. Питер провожал Валентину до метро. Валентина не строила никаких планов в отношении Питера, не пыталась его обольстить, ей просто было весело. Незамысловато, безоблачно весело. Впервые за целый год. Они болтали о чем придется, как давние, встретившиеся после долгой разлуки друзья, переходя от швейных принадлежностей к изменению русской психологии в результате революции 1917 года, от первых воспоминаний к литературным новинкам. Валентина успела много прочесть за время своего свободного от работы бездействия, но привыкла считать свою страсть к чтению за недостаток, потому что Егор, увидев ее за книгой или толстым журналом, принимался ворчать: «Чем глаза портить, лучше бы полы помыла», «А кто суп разогреет?» А вот, оказывается, есть на свете человек, который разделяет ее увлечение и даже некоторые ее мнения по поводу прочитанного. Перес-Реверте пишет увлекательно, но интеллектуализма, который ему приписывают критики, в его произведениях нет. Сорокин — содержание гадкое, однако безукоризненная стилизация то под советскую прозу, то под великую русскую классику доказывает, что он талантлив… Миновав красные арки «Цветного бульвара», они шли по Бульварному кольцу, сами не зная, где остановятся.
— Я замужем, — в момент какого-то суетливого бытового пробуждения от весеннего сна предупредила Валентина.
— А я женат, — ответил Питер.
— У меня двое детей. Сыновья.
— У меня тоже двое. Сын и дочь.
И больше- эта тема не поднималась.
В тот бесконечный просторный весенний день Валентина Князева и помыслить не могла, что встретилась с Питером Зерновым, имя которого, конечно, слышала, но оно для нее представляло пустой звук. Вроде бы это какой-то особый, очень важный журналист, а люди такого ранга никогда не соприкасаются с простыми смертными. У них конечно же есть свои машины, и они никогда не ездят на метро. И не заходят в отдаленные от классического московского центра музеи, чтобы встретить женщину с такими же, как у него, рыжеватыми волосами. Просто так, невзначай…
Несколько встреч спустя Питер ненавязчиво выведал у Валентины ее проблемы с работой и согласился, что женщине с тонким художественным вкусом и независимым мышлением грешно погибать в секретаршах. Печатать на компьютере можно научить каждую, а с литературным вкусом нужно родиться, научить этому нельзя. Похвалы Питера не воспринимались как комплименты, может быть, потому, что он произносил эти слова серьезно, с деловым настроем. Как посмотрит Валя на то, что Питер порекомендует ее в редакцию одного журнала, где требуется корректор? Услышав название журнала, Валя вспыхнула — название было громким, кроме того, ей нравились публикуемые там рассказы и повести. Но справится ли она? Не получится ли так, что ее возьмут по протекции и будут держать из милости? Питер рассеял ее сомнения: редакция не станет держать сотрудника, который не справляется со своими обязанностями, но Валентинины способности выше того, что требуется для этого скромного места. В дальнейшем не исключена возможность служебного роста… Отчего бы не попробовать?
Только спустя неделю в редакции, где Валентина сразу же ощутила себя на своем месте и прижилась, ее спросили:
— А ты кем приходишься Питеру Зернову? Родственница, дворянка?
У пораженной Валентины глаза распахнулись сами собой.
— Питеру Зер-но-ву? А почему вы спрашиваете?
— Ну как же! Ведь он тебя к нам привел!
Валентина стиснула зубы, пережидая первый приступ волнения и ощущая, как на щеки вползает краснота. Потом изобразила нейтральную улыбку и сказала:
— Так, никто. Просто случайная знакомая. Мы встретились в музее и разговорились о литературе.
Самое примечательное, что, отвечая так, она не лгала. Они на самом деле оставались просто знакомыми, и литература составляла главный предмет их продолжавшихся разговоров. Встречи стали редки: Валентина была занята новой работой, Питер тоже то и дело уезжал по служебной надобности. Случайная встреча в музее отступила в прошлое, и Валентине казалось, что все это было всего лишь прелюдией к ее поступлению в редакцию.
Это случилось поздней осенью, примерно год назад. Начало ноября? Нет, конец октября… Перед этим Питер уехал по заданию в одну из исламских стран, о чем предпочитал не распространяться. От Валентины он, однако, не скрыл, что задание опасное. Он может никогда не вернуться назад… Когда Валентина об этом задумывалась, то застывала, точно статуя, как была — с корректурой, поварешкой или детскими колготками в руках. Почему-то раньше она не сознавала, насколько близок ей стал Питер. И когда его не было в ее жизни, она смутно тосковала о нем, но теперь, когда он появился, из мечты стал реальностью, до чего же страшно потерять такого друга!
Вернувшись с задания, Питер впервые пригласил ее к себе, в сталинский дом на Котельнической набережной, где он снимал квартиру. Он бродил по этой чудовищно величественной и нежилой, похожей на офис, квартире, взволнованный, с перевязанным предплечьем, обтянутым грязноватым сетчатым бинтом. Авантюрист, сильный мужчина, он казался совсем другим, чем тот скромный Петя, который на Цветном бульваре вспоминал швейную машинку бабушки. Они чуть-чуть выпили за его возвращение — хорошего вина, совсем немного, всего по два неполных бокала, но, как ни странно, на Питера спиртное подействовало сильней, чем на Валентину. А может, причина заключалась в долгой разлуке, в близости смерти на протяжении почти месяца, и не стоит обвинять вино… Во всей квартире Валентина не увидела ни одной фотографии жены и детей Питера. Возможно, он нарочно их снял. Чтобы облегчить им обоим то, что рано или поздно должно было случиться.
Этот первый опыт супружеской измены Валентина вспоминает словно со стороны. Они с Питером были деликатны и вежливы, как посторонние люди, которые, выполняя учтивый ритуал, боятся сделать больно один другому. Как ни парадоксально, Валентина не страдала от того, что изменяет мужу и что Питер изменяет Норе с ней. Она как бы заменила на посту Нору, которая по какой-то важной причине не могла исполнить свои обязанности. Когда мужчина приходит домой после важного задания, его должна ждать женщина, и так ли важно, кто из женщин это будет? О, женская солидарность! Валентина была бы довольна, если бы Егор в похожем случае не остался одинок… То, что происходило между ней и Питером, сопровождалось с ее стороны внутренними размышлениями, сравнениями, оценками. Ничего похожего на их с Егором постельные столкновения, сопровождающиеся смехом, интимными, непонятными другим, шуточками, откровенными, порой грубыми, ласками, от которых она угорала, улетала в никуда. Как странно. Получается, близость духовная и телесная могут не соприкасаться? Из литературы Валентине было это известно, но то, что познаешь на собственном опыте, кажется далеким от книг, кажется принадлежащим тебе, и только тебе, словно ни с кем на свете до сих пор не случалось ничего подобного.
Начиная с того вечера секс с Питером стал неотъемлемым атрибутом Валентининой жизни… Только ли секс? А может, любовь? Да, она любила Питера, она не могла обходиться без его внимательной ласковости, с которой он исполнял все ее, впрочем скромные, желания, без их интеллектуальных бесед, когда они взахлеб обсуждали все на свете, без их совместных посещений театра и кино. И в то же время она не прекращала любить Егора и также не могла обходиться без его мужской напористости, без их совместных ужинов, когда у нее сердце радовалось при виде того, как основательно он поедает приготовленные ею простые блюда, без рожденных от него и так похожих на него детей. Наверное, такие чувства испытывают только плохие женщины? Развращенные женщины? Валентина не ощущала, что то, чем она занимается, плохо: она делила свою жизнь на часть, принадлежащую Питеру, и часть, принадлежащую Егору, так же, как раньше делила ее по схеме «работа — дом». В некотором роде, она восприняла усложнение жизненных обязанностей как новую разновидность работы. Валентине пришлось отчасти превратиться в разведчицу, резидентшу, чтобы случайным словом или жестом не дать Егору заподозрить, что у нее есть другой мужчина. Еще один мужчина.
