Статья как статья. Но откуда этот наглый, наступательный тон? «Купить Россию…» Слова, как никакие другие, показывающие, что нет мира между крупными державами. Ядерные боеголовки дремлют, оставив мечты о гала-концерте с уничтожением человечества, но экономическое оружие не менее действенно, чем боевое. Крупный капитал — не единственная, но значительная сила в развитых странах. Иными словами, по-русски: кто платит, тот и музыку заказывает.
С общественными организациями, о которых вечно твердил в своих статьях Питер, уповая на то, что они помогут русским возродить истинное самоуправление, тоже не все гладко. В современной России такие организации — что они не особенно скрывают — существуют на деньги благотворителей с Запада, вроде печально известного Сороса, и, соответственно, проводят политику, которая угодна им. При чем же здесь Россия и русскость? Натуральный тебе, товарищ, зарубежный шпионаж! Да, именно шпионаж…
Ах, мистер Аткинс, мистер Аткинс! В самом факте разговора по-английски не было ничего криминального. Разве американский гражданин не имеет права поговорить с соотечественником на языке родной страны? Однако любопытный расклад получается… Сразу после беседы с пресс-атташе американского посольства Зернову позвонил сам Андрей Викентьевич Пантелеев, шеф всемогущего Министерства федеральной безопасности (ФСБ — СВР). В разговоре Пантелеев укорял Зернова в том, что если раньше его книга о глобальном мошеннике Корсунском «Сицилиец у власти» служила интересам России, то последние публикации о состояниях «Золотой сотни» искажают имидж российского государства в глазах иностранцев, которые не хотят делать инвестиции.
Что же это за человек, который, с одной стороны, выступал на стороне крупного американского капитала, который смеет указывать даже американскому правительству, а с другой — выполнял задания ФСБ? Неужели двойной агент? Любовь к Америке — и любовь к России… С одной стороны, проясняются некоторые неясности, с другой — все запутывается: убить его могли и те, и другие. Александру Борисовичу совершенно не хотелось влезать в шпионские хитросплетения, но, кажется, без этого не обойтись. И он дал себе слово непременно расспросить старого знакомого Питера Реддвея. Глава Антитеррористического центра и, что важнее, бывший заместитель директора ЦРУ и способен просветить Турецкого насчет того, был ли Питер Зернов связан с этой грозной конторой!
Ранние пробуждения никогда не были принадлежностью любимого образа жизни Гали Романовой. Но сегодня утром, когда в кромешной тьме в ее сны, скорее напоминавшие теплое беспамятство, ворвалось безапелляционно нарастающее «пи-и… ПИ-и-и… ПИ-И-И-И» кварцевого будильника, ей показалось, что лучше было бы не просыпаться. Совсем. Никогда. С отвращением придавив рычажок будильника, Галя поняла, что в Москве гораздо хуже, чем в Ростове-на-Дону. Жизнь не радовала, не веселила. Ненавистная ноябрьская тьма! Ненавистное общежитие! Вчера Иркины гости допоздна шумели на кухне, куда Галя не смеет и носа показать, орали пьяными голосами, без конца крутили на магнитофоне одну и ту же популярную песню, которая Гале поначалу нравилась, а теперь ее тошнит от этого пошлого мотивчика, от этих примитивных слов. «Раз таракан, два таракан. Здесь таракан, там такаран…» Кто только такую чушь в эфир пускает? Злость помогла Гале разлепить глаза. По домашней ростовской привычке, она едва не вывалила в коридор в ночной рубашке, но, вовремя сообразив, что находится не дома, накинула поверх ночнушки халат и только тогда побрела в ванную, спотыкаясь и наталкиваясь на стены, дезориентированная, как неудачно оживленный зомби. В ванной полно пара, зеркало, все в белых веснушках зубной пасты, запотело, на полу лужи, к раковине прилип обелокуренный волос… И эта неряха Ирка еще смеет жизни учить? Зальет соседей снизу, а отвечать заставит Галю. Вот погодите, Галя ей все выскажет, все…
Но Ирки поблизости не было, а теплый душ с ароматным мылом в виде арбузной дольки (это гигиеническое излишество Галя приобрела вчера, чтобы хоть чем-то себя подбодрить) помог прийти в хорошее настроение. Честно говоря, Галя не умела долго злиться: она девушка горячая, но отходчивая. А впереди ждет утренний чай с сырными крекерами на кухне, которая полностью в ее распоряжении, потому что Ирка ушла на работу еще раньше, а после ждет работа, ужасно сложная, но интересная, которую Галя полюбила заранее и к которой начинает понемногу привыкать. И, уже трясясь в полуподвешенном состоянии в набитом по-утреннему салоне автобуса, глядя в окно, за которым над быстро пробегающими мимо домами занимался рассвет, опер Романова оптимистично подумала, что все-таки жизнь хороша, несмотря на будильники.
На работе, в МУРе, ее ждали. Здесь уже успели оценить и ее хлебосольство, благодаря которому сотрудники питались домашними ростовскими консервами, и ее трудолюбие, не позволяющее отказываться от любой, самой неблагодарной работы.
— А у нас для тебя, Галочка, сюрприз, — одарил начинающего опера начальственной улыбкой сам Вячеслав Иванович Грязнов. — Надо допросить по делу Зернова неких Князевых, из квартиры которых звонили Питеру в вечер убийства. Ниточка толстая, основательная. Канат, можно сказать, а не ниточка. Действуй.
Допрос еще в годы университетской учебы был одной из сильных сторон профессионализма Гали Романовой. Ее склонность к полноте, карие глаза с коровьей поволокой и манера выслушивать человека так внимательно, словно перед ней находился ее родственник или любимый, производили неотразимое впечатление на самых нервных свидетелей. А те, кто были действительно виновны, расслаблялись, думая, что такой дуре можно скормить любое фуфло, и вовсю ораторствовали, забывая о естественной осторожности, и вот тут-то внешне безобидная Галя проявляла свою цепкую хватку, ловя их на противоречиях почище «детектора лжи», потому что, как выше было сказано, она действительно умела внимательно слушать, Галя набрала номер телефона, с которого был сделан роковой для Питера Зернова звонок, предполагая, что в такое время дома никого не застанешь, все но работе. Но трубку тотчас взяли. Откликнулся женский голос:
— Але?
— Здравствуйте, с вами говорят из Московского уголовного розыска. — Галя попыталась, насколько возможно, подавить украинское «гыканье» и прибавить строгости в интонации. — С вашего телефона позвонили…
— Ма-ам! — истошно завопили в трубке, и Галя сообразила, что ошиблась, приняв голос детский, возможно, мальчика-школьника, за женский. — Ма-а-ам, подойди сюда, тебе из милиции звонят!
Не выдержав собственного крика, ребенок закашлялся и никак не мог остановиться.
— Что за глупости, какая тебе милиция, — нарастая, пробился к Галиному слуху другой голос, приближаясь издалека. — Алло, Валентина Князева слушает!
— Здравствуйте, Валентина! — После того как женщина представилась, дело пошло на лад. — Меня зовут Галина Романова, я работник МУРа. — Может быть, следовало сказать «сотрудник», а не «работник»? А, как уж сказала, так тому и быть! — С вашего номера был произведен звонок иностранному журналисту Питеру Зернову, который стал причиной… это… его смерти…
— Я понимаю, — лихорадочно перебила Галю невидимая и неведомая Валентина Князева. — Я, наверное, должна приехать к вам и все рассказать. Я обязательно это сделаю. Только не сейчас. Мой старший сын болен, может быть, это воспаление легких, я вызвала врача. Когда врач придет…
— Вам удобно, — спросила Галя, — чтобы я приехала к вам домой?
— Да… Конечно. Если вы не боитесь заразиться.
Галя не боялась заразиться детскими болезнями, она боялась только одного: что ей не удастся услышать от Валентины Князевой ничего полезного. Валентина согласна поговорить, и это хороший признак, но то, что она расскажет, может не иметь с убийством ничего общего…
Так сложилось, что в этот день служебная судьба мотала Галю по окраинам. Из общежития на Петровку, 38, с Петровки на «Петровско-Разумовскую», откуда пришлось добираться маршруткой до указанной Валентиной улицы. Примостившись на крайнем кресле, где ей оттаптывали ноги все входящие и выходящие (Галя не привыкла к московскому транспорту и все боялась пропустить нужную остановку, подозревая, что водитель проигнорирует ее и вовремя не затормозит), она искаженно видела через стекло кабины водителя и боковую дверцу жилые дома — серые, без балконов, с трубами, оставляющими ржавые следы по фасаду, и однообразными окнами, похожими на старческие непроглядные мутные зрачки. Может быть, на нее повлияло неудачное пробуждение и глухой ноябрьский день, но Гале пессимистически подумалось, что в таких домах должно происходить много убийств на бытовой почве. Вот так подкатит у жильца такого района что-то к сердцу, и воткнет он кухонный нож в горло жены, ребенка или соседа, а потом только головой сокрушенно покачает: «И что на меня нашло-то? Сам в толк не возьму…» А просто все сошлось — нож, район и ноябрь.
