Когда муж был раздет догола и усажен на полок, немного передохнула. Потом скинула долгополую рубаху и принялась работать веником. В основном
- по больным ногам. Вдруг березовое изделие оживит их, заставит шевелиться?
Назар блаженно похрюкивал. Игриво ухватил грудь жены, удивился.
-- Надо ж, стольких нарожала, а все еще - в силах. Приляг рядком, потолкуем ладком.
В супружеской постели - другое дело, там правит непреодолимое мужское требование. А в баньке - стыдобушка!
Женщина высвободила зажатую в клешне мужа грудь. Миролюбиво пристыдила охальника.
-- Охолонь, Назарушка. Или еще одного пацаненка захотелось. Дак уже исделанных поднимать надоть.
То ли Сидякин усовестился, то ли вспомнил о том, что он уже не добытчик - живет семья на скудную пенсию и малое жалованье сына, но приставать к бабе все-таки перестал.
Обмыв мужа, натянув на него чистые исподники и рубаху, хозяйка снова призвала на помощь безотказного соседа. В результате инвалид был перебазирован в избу на свою, осточертевшую, лежанку. Подкинув в банную печурку еще одну порцию дровишек, заботливая мать накормила младенца, переоделась и села на лавчонку возле ворот - ожидать запаздывающего сына.
Наконец, в конце улицы появился Прохор. Рядом с ним семенила бабка Фекла, угодливо заглядывала в лицо секретарю сельсовета, просительно тыкала искривленным пальцем в какую-то бумажку.
Начальство, с гордостью подумала мать. Вот оженить бы парня, поняньчить внучат, порадоваться.
-- Прошенька, банька готова, чистое бельишко, полотенце. Попаришься повечеряем. Отец ждет, не дождется.
-- Спасибо, маманя, я мигом...
Прошка забрался в крохотный предбанник, сбросил с себя одежонку и с наслаждением окунулся в банное блаженство. Растирался жесткой мочалкой, охлестывался березовым веником. Время от времени плескал на раскаленные камни кваском.
Когда стукнула дверь в предбаннике, не удивился. Мать что-нибудь позабыла, или поставила на лавку ковш с домашней бражкой.
Но это была не мать. В парную вошла крутобедрая, с пышной грудью и с новым веником в руке голая женщина. Фенька.
-- Ложись, младешенек, попарю, - улыбчиво попросила она. - Самому, небось, несподручно.
-- Сподручно, тетя Феня, - загораживая низ живота веником, возразил смущенный парень.
-- Ничего, - не уступила Фенька, - бабе парить мужика привычно. Кому говорено - ложись!
Она насильно повалила Прошку на живот, принялась крепко мять и щипать его спину, потом по нащипанным местам прошелся веник. Действительно, лучше, когда тебя парят, перестав смущаться, про себя согласился Сидякин. Пришел черед поработать над грудью и животом. Опять-таки насильно Фенька перевернула мальчишку на спину. Дрязняше прошлась жесткой ладонью от груди к стыдному месту.
-- Ого-го, - уважительно проговорила она и снова пощекотала низ живота
- А мать сказала - пацан...
Прохор не выдержал - ухватил садистку за полные груди, подмял под себя.
-- Ох, мужичок! - вскрикнула баба, почувствовав, как в нее вторгается твердое инородное тело. - Му-жи-чок, - простонала она через несколько минут...
Мальчишка, впервые познавший женщину, был неутомим. Партнерша, позабыв про свой солидный возраст и про десятки мужиков, которые пользовали ее стареющее тело, не возражала, не пыталась выбраться из-под наседающего парня. Только охала и нахваливала его.
Часа через полтора Фенька, пошатываясь, доковыляла до избы Сидякиных. В избу не вошла - покричала в окошко. Хозяйка мигом выскочила на крыльцо.
-- Ну, как Прошка?
-- Раскупорила. Почуял парень вкус женского мясца, теперича быстрее ожени... Хваткий мужичок, ничего сказать не могу, ажник в пот меня вогнал. Давай плату - поплетусь домой... Устала.
А Прошка без сил лежал в остывающей беньке. Никому теперь он не завидовал - пусть завидуют другие. Обладание женщиной превратило во взрослого мужика. Представил себе удивленную гримасу на лице Семки и покровительственно улыбнулся...
Романов аккуратно сложил письмо, упаковал в потертый конверт. Ухмыльнулся. Седая старина, примитивные нравы. А чему, собственно, удивляться? Разве спившиеся ролители Дашки далеко ушли от тогдашних жителей деревни Степанковки?
Г л а в а 9
В семье Ждановых принято подниматься рано. Глава семьи работал дворником, его жена - уборщицей, и та и другая работа выполнялась, когда жильцы дома и служащие офиса еще спят. Сегодня - воскресение, но сказывается привычка. Ровно в шесть муж и жена уселись за кухонный стол. Дождавшись, когда родители заняли свои места: отец - на табуретке, мать около плиты, Дашка повелительно убрала, приготовленную для опохмелки, непочатую бутылку водки. Уселась напротив непонимающе моргающих алкашей.
-- Ты что раскомандовалась, шалава? - недовольно спросил отец, моргая красными веками. - Бездельничаешь, денег не зарабатываешь и - командуешь. Гляди, возьму ремень - наплачешься. И сосед не поможет.
-- С ремнем не получится, батя, раньше надо было учить, - самолюбиво вздернула головку дочь. - Разговор имеется, предки. На трезвую голову.
-- О чем базар-то, доченька? - заинтересованно, но без родительской нежности, хриплым голосом осведомилась мать. - Может оставим на вечер?
-- Тоже не получится, вечером вы - в лежку... Ухожу я от вас...
-- Как это уходишь? Куда? - всполошилась мать.
-- Дядя Рома в дочки меня берет.
Степан недоумевающе почесал заросший затылок. Без алкогольной подпитки он начисто лишен способности мыслить, тем более, в таком сложном вопросе, как демарш дочери.
-- Это в какие же дочки, да еще при живых родителях? Или дерьмовый сыскарь успел заглянуть тебе под юбку и обрюхатить? Да я его мигом кастрирую, насильника!
-- Не надо так грубо, - миролюбиво заскрипела супруга. - Роман Борисович - мужик понимающий, на девчонку не полезет. Вон сколько давалок по улицам прогуливаются, свистни - гурьбой сбегутся... Послушаем, что скажет Дашенька, обмозгуем. Вдруг доченьке будет сподручней жить у соседа? И нам полегче, не придется кормить да одевать...
Последний довод оказался решающим и Степан смолк. Смотрел на Дащку осоловевшими глазами и потихоньку тянулся к стоящей на полу бутылке.
-- Говори! - таким же, как у жены, сиплым голосом приказал он. Выкладывай!
Монолог Дашки - образец для самых хитроумных дипломатов. Она не упрекала родителей в вечном пьянстве, не ссылалась на побои и скандалы. Упор - на бедность, невозможность нормально одеваться и питаться. Дескать, уйдет она - у родителей повысится уровень благосостояния. А Романов человек обеспеченный, владелец фирмы, денег куры не клюют, он с"умеет создать приемной дочери нормальные условия жизни. И с бывшими родителями рассчитается.
-- Значит, купит тебя с потрохами? - уточнил Степан, завладев, наконец, заветной бутылкой. Зубами сдернул "заглушку" и дрожащей рукой заполнил свой стакан. Потом - стакан жены. - И сколько, к примеру, выложит за тебя?
-- Не знаю. Поговорю, - коротко и расплывчато пообещала Дашка. Она не собиралась советоваться по этому вопросу с будущим "приемным отцом", твердо знала, что алкаши не получат ни копейки. Сейчас главное заручиться их согласием, избегнуть неизбежного скандала. - Думаю, не поскупится.
Оставив родителей одних - пусть обменяются мнениями, будущая дочь Романова принялась собирать свои вещи. Их оказалось значительно больше, нежели она думала. Старые платья и халатики оставлять жалко, они еще могут пригодиться, дырки на кофточке можно аккуратно заштопать, домашние тапочки подшить. А уж о макияжных приспособениях и говорить нечего. Множество флакончиков и бутылочек, остатки губной помады и кремов, вытертые до донышка коробочки с тенями - все это заполнило старый отцовский портфель. Подумав, девушка прихватила с собой и два комплекта поношенного постельного белья.
Когда она вернулась на кухню, разговор там перешел в ругань и взаимные обвинения. Бутылка наполовину опустела, щеки собутыльников налились болезненным багрянцем.
-- Меньше, чем за десять кусков баксов не отдам! - в полный голос орал Степан. - Кормил, поил, наряжал и так просто отдать? Не согласен!
Мать думала более реалистично. В противоположность мужу, она оценивала жизненные блага не в зарубежной валюте - в родных рублях, десять кусков баксов ей ни о чем не говорили.
-- Все, предки, я ухожу, - Дашка предусмотрительно оставила вещи в прихожей. - Последнее что скажу - не вздумайте навещать дядю Рому, качать из него деньги или еще чего. Обращусь в милицию, натравлю дворовых пацанов. Так и знайте!
Опьяневшие родители были не в состоянии думать. На столе появилась еще одна бутылка. Степан завел песню о васильках, супруга визгливо вторила ему. О предстоящей разлуке с "ребенком" ни он, ни она уже не думали. Да и какая разница, где будет спать дочка: дома или на противоположной стороне лестничной площадки. Вот ежели бы она умотала за город, можно бы было возникнуть, применить родительские права...
