— Есть маленько, — вынужден был признать Соломатин.
— Пошли, провожу, — встал Купин, надевая кепочку.
Шагая рядом с Глебом к кладбищенским воротам, Виктор сказал:
— Вот ты на Ай-яй-яй поглядел и грустным стал, а я тут каждый день на таких любуюсь. Полагаешь, приятно? Не возражай, не надо. Ты думаешь, кладбище там? — он махнул рукой в сторону длинных рядов могил. — Нет, друг мой, кладбище у меня на участке. Кладбище судеб. Из Толика скульптор не вышел, теперь он буковки на надгробиях набивает, из другого хреновый доктор получился, потому как в институте он больше спортом и общественной работой занимался да в колхоз на картошку ездил и потом залечил одного человека до смерти. Нет бы разобраться, почему так учили, а его вышибли в зад коленкой из всех членов и под суд. Теперь отмотал и у меня истопником трудится. Да я и сам неудавшийся архитектор. — Купин помолчал, потом тронул Глеба за рукав. — Слышь, я, честно говоря, думал ты из-за камня приехал.
— Из-за какого камня?
— Не знаешь, стало быть, — вздохнул Виктор. — Камень на кладбищах начал левый появляться, похоже, строительный идет.
— А учетные номера как же? — покосился на него Глеб.
— Я этими делами не занимаюсь, — сделал на своем лице отрешенное выражение Купин. — Ты власть, ты и мозгуй. Только я тебе не говорил ничего. Все, привет!
Пожав Глебу руку, он ушел.
Мирон ввалился к Рунину, тяжело переводя дыхание.
— Один?
— Как всегда, — недоуменно пожал плечами Виктор Степанович, запирая за ним дверь. — Проходи, отдышись.
Войдя в комнату, гость буквально рухнул в кресло. Виктор включил большой вентилятор, поставил на столик бутылку боржоми, стаканы. Мирон молча выпил стакан воды.
— Маячок через Моисея организовал? — спросил Рунин.
— Какой маячок? — неожиданно взорвался Мирон. — Организовал, сидят, ждут! Только чего? Пока всех повяжут?!
— Тихо, тихо! — остановил его Виктор Степанович. — Не шуми. В чем дело?
— Мужик-то этот с пустым ведром, помнишь? — и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Сегодня его мои парни до работы проводили. Знаешь, где он изволит работать? Прямо в главную ментовскую контору пришлепал утречком, как редкое животное, показал постовому красную книгу, а тот под козырек. Все, я ухожу! — Он встал, бросил на стол деньги, разлетевшиеся по полированной крышке разноцветным веером. — Тут все, что осталось.
— Белье дать сменить? Не обделался с испугу? — не предвещавшим ничего хорошего тоном осведомился Виктор Степанович. На брошенные деньги не обратил внимания.
— Дурак ты, Витя! — с горьким сожалением сказал Мирон.
Договорить не успел. Быстро шагнув вперед, Рунин коротко и точно ударил его в челюсть. Рухнувшего на пол гостя подхватил подмышки и легко перетащил в кресло. Налив в стакан воды, плеснул в лицо. Мирон замычал и открыл мутные глаза.
— Не тошнит? — заботливо кладя ему на лоб мокрую салфетку, спросил хозяин. — Ладно, будем считать инцидент исчерпанным. Челюсть цела, сотрясения мозга нет, а за поруганную честь получишь полста. Теперь слушай! — он пододвинул стул, уселся. — Если пацан на ментов работал, то заложил бы нас всех давным-давно. Случайность это, понимаешь? Глупая, дикая, ужасная, но случайность. Поэтому Фомина надо разыскать как можно скорее, осознаешь? Да ты вообще слышишь, что тебе говорят или нет?
— Слышу, — поморщился от не отпускавшей боли в голове Мирон. Наградил Господь Витю кувалдой вместо кулака. За это, что ли, его Оракул любит?
— Сейчас налаживай парней на дело, пусть пошустрят. Хату Фомина смотрели?
— Нету там никого.
— Деньги взяли? — прищурился Рунин. Мирон нехотя кивнул. Виктор Степанович удовлетворенно рассмеялся. — Молодцы, не зря ходили. Чего куксишься?
— Челюсть болит, — трогая лицо рукой, признался гость. Он уже пожалел, что вгорячах кинулся с новостью к Рунину. И что получил: кувалдой по морде! Но куда от Вити денешься, как не вертись, все на него наткнешься.
— Дело превыше всего! — назидательно произнес хозяин, поднимаясь со стула. Подошел к буфету, вынул пачку купюр, бросил Мирону на колени. — Держи, на непредвиденные расходы. И вырой мне мальчишку хоть из-под земли. А насчет милиционера… Я иногда задумывался: почему в стране, где все на благо человека, постоянно приходится доказывать, что ты тоже не животное? Мало доказывать, еще и бороться за право называть себя человеком. Сидишь, смотришь на меня и думаешь: рехнулся Витя! Нет, голубчик! И милиционера нейтрализовать можно, заставить и его доказывать, что он человек, тогда для другого у него времени не останется. Понял?
Мирон, не отвечая, тяжело встал с кресла, спрятал в карман деньги и направился в прихожую.
— Звони три раза в день, — выходя за ним следом, напомнил хозяин. — И поактивней, живей давайте. Только не трогать, когда подцепите.
— Гуманист! — бросил как оскорбление Мирон.
Рунин молча открыл ему дверь и на прощанье похлопал тяжелой ладонью по плечу:
— Кто старое помянет… Звони, я жду.
Закрыв за гостем дверь, он, сгорбившись, прошаркал в комнату, опустился в кресло и, откинувшись на спинку, прикрыл глаза. Сплошные осложнения в последнее время, как нарочно! Не одно, так другое, и теперь еще эта прелестная новостишка!
Виктор Степанович со злым нетерпением ждал звонка Оракула и, когда тренькнул телефон, тут же снял трубку.
— Как дела? — осведомился знакомый баритон.
— Хреново, — Рунин не отказал себе в маленьком удовольствии выдержать паузу. — Милиционер появился.
— A-а, моя милиция, — хихикнул Оракул. — Знаю…
— Народ нервничает. Надо меры принять.
— Примем, — заверил Оракул и зевнул. — Простите, не выспался. Знаете, чем хороша наша система? Развитой бюрократией! Где мальчик?
— Пока не нашли. Думаете, бюрократы нам помогут? — язвительно спросил Рунин.
— Может быть, — пропустил его колкость мимо ушей Оракул. — По крайней мере, когда ищут двое — я имею в виду вас и милицию, — шансы повышаются. Но соседство не очень приятное. Поэтому примем меры. Успокойте и поторопите исполнителей.
— Они делают все возможное и невозможное.
— Им за это платят. Работайте, я позвоню. Надеюсь дождаться наконец хороших вестей.
Услышав короткие гудки, Виктор Степанович сердито бросил трубку — не бегать же ему самому по улицам, высматривая пацана? Найдется паршивец, только вот когда?
Филатова сидела в машине напротив здания института, где училась ее дочь. Днем можно девочку не встречать, но сегодня надо ехать к портнихе на примерку. Дел столько, что остается лишь вертеться белкой в колесе. Николаю теперь все равно, ему уже ничего не надо, в отличие от оставшейся на грешной земле его жены, то есть вдовы. Вдовой, оказывается, быть тяжело. Раньше Нина Николаевна не задумывалась над этим — какой уж у ее Коли возраст, а тут… Сразу навалилась масса тягостных процедур — хорошо еще, Боря помог. Появилась необходимость постоянно думать о деньгах, имеющих отвратительную способность вдруг исчезать: вчера еще были, а сегодня их уже нет. И новых поступлений ждать неоткуда.
Господи, сколько проблем сразу! Чего стоит одно нездоровое любопытство милиции — приходят, выспрашивают, вынюхивают, считая себя в полном праве бесцеремонно вмешиваться в чужую частную жизнь. Еще раз спасибо Усову, взял на себя тяжкую обязанность говорить с бульдогом из уголовного розыска. Как она боялась, что в разговоре упомянут письмо, найденное у покойного мужа в столе, — вдруг Боря не выдержит, скажет. Но обошлось. Пока обошлось, а дальше?
Увидев дочь, выходившую из подъезда институтского корпуса, Нина Николаевна прищурилась, пытаясь разглядеть идущего рядом с ней мужчину: наверное, новый преподаватель?
Но тут она узнала его… Проклятый сыщик! Что ему здесь надо? Почти не помня себя от охватившей ее ярости, Нина Николаевна выскочила из машины, перебежала дорогу.
— Моя мама… — заметив ее, представила дочь Нину Николаевну.
— Мы знакомы, — слегка поклонившись, ответил Соломатин и улыбнулся. Его улыбка подействовала на Филатову, как красная тряпка на быка.
— Что вам надо? — она жалела, что не может стать выше ростом и поглядеть на него с презрением сверху вниз, уничтожающе, высокомерно. — Почему вы постоянно вторгаетесь в нашу жизнь, почему не даете нам покоя?! Отвечайте!
— Помилуйте, — развел руками Глеб. — Разве запрещено разговаривать с вашей дочерью?
— Вам — да! — отрезала Филатова. — Вы не разговариваете, вы допрашиваете, или как там у вас это называется?!
— Ваш муж покончил с собой при достаточно странных обстоятельствах, — осторожно подбирая слова, начал Соломатин. — У нас есть основания для некоторого беспокойства…
