Молодой человек пристально взглянул на Серену.
— С виду этого не скажешь.
— Вы не заглядывали туда, куда нужно. — Уайльд чуть-чуть сдвинул правую руку, словно вытаскивая то, что было зажато в его кулаке. — Так что мы пойдем своей дорогой, а вы своей. Мне жаль, но это лучший выход.
Молодой человек повернулся к отцу и братьям; все четверо встали и отошли вглубь оврага. Женщины продолжали свои занятия. Теперь они разбирали палатку, время от времени кидая быстрые взгляды на Уайльда. Он поднялся с места и сел рядом с Сереной.
— Это было очень мило с вашей стороны, мистер Уайльд. Но вы не сможете остановить их, если они решат взять то, что им хочется.
— Может быть на них подействуют мои слова о том, что у тебя между ногами не все в порядке. К тому же они считают, что у меня может быть какое-то оружие. Так или иначе, они возвращаются. — Уайльд поднялся. Серена встала за его спиной. Действительно, много ли у него сейчас осталось сил? Но почему он должен быть слабее, чем эти четверо, которые только что тоже проделали изрядный путь по пустыне?
— Да будет так! — произнес его собеседник. — Мы должны идти в Агадем. Но, как велит Коран, мы оставим вам воды и пищи.
— В таком случае я отгоню те мысли, которые пришли было мне в голову. А если мне удастся добраться до своих, то пошлю вам телеграмму.
Женщины вьючили верблюдов и громкими криками заставляли их подняться. Мужчины поклонились Уайльду и сели верхом, каждый на своего верблюда. Женщины пошли следом. Они оглядывались на Уайльда до тех пор, пока не скрылись за краем ложбины.
— Предлагаю закончить завтрак, раз уж они оказались столь любезны, что оставили его, — сказал Уайльд. — А потом, думаю, ты объяснишь что нам следует делать сегодня днем.
— Сегодня мы должны поторопиться, мистер Уайльд. Они собираются вернуться. И еду они оставили нам только для того, чтобы быть уверенными, что мы пробудем здесь еще некоторое время.
— Вполне возможно, моя дорогая. Но тогда, зачем спешить? Они верхом.
— Их четверо, и они вооружены, мистер Уайльд.
— А ты и представления не имеешь, какое приятное чувство, с точки зрения моей цивилизации, вызывает предположение, что они вернутся назад.
— Они убьют вас.
— Если бы они хотели это сделать, то зачем вообще было уезжать? Я думаю, что они забеспокоились, так как решили, что у меня есть пистолет.
— Они знают, что вы не вооружены, мистер Уайльд. Наверняка проверили, пока вы спали. На самом деле они, конечно, желают убедиться, что поблизости нет остальной части каравана, о котором вы им рассказали.
— И как скоро они могут появится?
— Раз мы одни, и идем пешком, то можем передвигаться только ночью. Они дадут нам время уснуть покрепче. Часа два.
— Значит мы успеем спокойно поесть.
Серена с секунду пристально глядела на него, потом села рядом и помогла доесть кускус.
— Ну что, стало получше? Я мог бы есть еще несколько лет, и все равно не насытился бы.
— Вы странный человек. Инга говорила, что вы профессиональный убийца. Что вы убиваете без шума, без милосердия или жалости, без угрызений совести. Ну, а я вижу, что вы все время шутите и кажетесь вполне счастливым.
Уайльд ногтем вынул мясное волоконце, застрявшее между зубами.
— Попробуй представить себе, милая, что бы творилось в моей черепной коробке, если бы я вел себя по-другому. А теперь скажи, любовь моя, хорошо ли ты переносишь солнце?
— Я не люблю солнца, мистер Уайльд.
— Но оно не сможет вывести тебя из строя за короткое время. Будем надеяться, что меня тоже. Ты не хотела бы раздеться?
Девушка еще раз окинула взглядом ложбину.
— У нас нет времени, а я к тому же очень грязна.
— Веришь, или нет, но я сейчас думаю о разных кинофильмах, которые мне довелось посмотреть. В том числе о боевиках. Ты когда-нибудь была в кино? — говоря все это, Уайльд неторопливо раздевался.
— В Центре Вселенной ничего такого нет. Но Инга рассказывала мне.
— Думаю, что можно бы воспринимать кино как бесконечный университет, предлагающий бесполезные и в общем-то неверные сведения. В кино исходят из предпосылки, что на каждого, кто является специалистом в каком-нибудь деле, приходятся несколько миллионов неспециалистов. — Он опустился на колени и положил свои штаны, тунику и сандалии по прямой, подкладывая снизу камни, которые должны были имитировать неровности тела, накинул на получившуюся куклу свой хайк и, выбрав большой камень, положил его под накидку вместо головы. — Например, мне никогда не приходилось воевать с апачами на Диком Западе, но, думаю, что наши друзья-туареги тоже не имеют в этом деле большого опыта.
Серена сняла свой хайк, и бросила сверху тунику и шаровары.
— Засада?
— Именно так. Если я смогу заставить свои мозги шевелиться в нужном направлении, то, пожалуй, смогу правильно разложить и твои вещи. Просто поразительно, насколько первый же сытный обед за три дня поднимает жизненные силы.
— А что мы можем использовать в качестве оружия?
— Когда припрет, то я что-нибудь придумаю. Пойдем дальше. Полагаю, что они выйдут на край ущелья, чтобы иметь возможность стрелять оттуда. По крайней мере, так поступили бы в кино.
— О, нет, нет, мистер Уайльд. Патроны слишком дороги. Один из них, конечно, пойдет туда, чтобы обеспечить прикрытие. Двое других спустятся вниз, чтобы воспользоваться ножами.
— Дорогая моя, я готов тебя расцеловать. Но ведь их четверо.
— Один должен остаться с женщинами.
— Нет, теперь я просто обязан расцеловать тебя. Поднимемся по ложбине.
Серена кивнула, но вместо того, чтобы пойти по руслу высохшей в незапамятные времена реки, повернулась и полезла по почти отвесной скале, цепляясь пальцами рук и ног за почти невидимые глазу неровности. Вдруг, поднявшись уже выше его роста она приостановилась и повисла, широко раскинув руки и ноги. Из-под ее волос стекали капли пота, собирались вместе в ложбинке спины, сбегали струйкой к ягодицам и время от времени срывались на запрокинутое лицо Уайльда.
— Четыре человека! — воскликнула она. — Они наверняка убьют вас, мистер Уайльд. Но если вы уйдете и оставите меня…
— Можно подумать, что ты мечтаешь провести остаток жизни выплясывая перед неизвестно кем. Если мы уйдем, то уйдем вместе. А теперь пошли дальше.
Она исчезла за изгибом футах в двенадцати ото дна, и Уайльд полез следом за ней. Это заняло у него гораздо больше времени и оказалось довольно болезненно для самой нежной части его тела. Серена стояла на коленях наверху, готовая схватить его за руки и вытащить на ровное место. Он, тяжело дыша, лег на спину на раскаленные камни, а девушка склонилась над ним, распустив волосы, как зонтик.
— Вы поцарапались. Вот кровь. Здесь. — Ее пальцы были очень нежными.
— Надеюсь, что выживу.
— Обитатели леса, которые ходят без одежды, плетут из травы специальные приспособления, вроде ножен; чтобы защитить мужской орган от шипов и всяких других сюрпризов, попадающихся в кустах. — Она закончила обследование. — Только ссадина, серьезного повреждения нет.
— По-моему, это можно было заметить сразу. А теперь давай поищем укрытие.
Девушка подвела Уайльда к валуну, расположенному футах в двенадцати от обрыва; у его подножья росли чахлые кустики. Она присела на корточки, чуть-чуть не касаясь задом земли, и не отрывала взгляда от своего спутника. На ее лбу и щеках выступило несколько капель пота, оставивших темные пятна в слое мягкой песчаной пыли, покрывавшей лицо. Теперь, когда Серена сидела неподвижно, отовсюду слетелись мухи. Они облепили ее, ползали по губам, свисали гроздьями с сосков, словно это были клубничные ягоды из варенья. Она не обращала на них внимания, но Уайльд непрерывно отмахивался от щекочущих прикосновений летающих тварей и колотил себя по бокам и спине. И все же, хотя это было совершенно невероятным, облепившая девушку летучая мерзость даже увеличила ее первобытную привлекательность. Мужчина и женщина некоторое время глядели друг на друга, а затем она протянула руку и притронулась на мгновение к его щеке. Уайльду пришло в голову, что если бы он мог, щелкнув пальцами, одеть эту девочку в короткую юбку, нейлоновое белье, куртку-дубленку, перенести ее в отделанную красным и белым квартиру в Челси, то узнал бы решения старых житейских проблем, над которыми ломал голову много лет.
— Расскажи мне об Инге. И о себе.
— Она появилась у нас два года назад, как и сказала вам. Мои родители умерли. Она была мне как мать. Даже больше. Она научила меня жизни и любви. Когда она появилась, я был девственницей. Я верила своему прадеду, который говорил, что внебрачная связь это грех, что женщина должна идти к мужу, нетронутой другими мужчинами. Она совратила Фодио и Канема, и сделала так, чтобы они совратили меня.
