— А ваши-то домашние где? — поистине бесцеремонно спросил Супрунюк, оглядывая квартиру.
— В отъезде.
Плонский ответил холодно, давая понять, что обсуждать эту тему не намерен. Его жена с дочкой-старшеклассницей бывали здесь лишь наездами, жили в краевом центре в большой пятикомнатной квартире, куда собирался переселиться и он. Но пока что здесь была его работа, и не просто работа, а бизнес, раскручиваемый большими деньгами неизвестного происхождения, для которых он был всего лишь посредником, но на которых собирался сделать свое будущее.
— Не скучаете в одиночестве? Помощница не требуется?
— Не требуется.
— А то я мог бы поспособствовать…
— Прошу, — прервал его Плонский, показывая на стол.
Они сели, подняли рюмки.
— За встречу, — поспешил сказать Супрунюк.
— Мы сегодня уже виделись. Давайте за взаимопонимание. Выпьем по одной и поговорим.
— Между первой и второй не разговаривают.
— Не закусывают.
— Верно. Не разговаривают между второй и третьей. Потом уж…
— Потом забудем, о чем и говорить.
— Не забу-удем.
Выпили, помолчали.
— Да вы закусывайте. Чем бог послал.
— Хор-роший у вас бог, богатый! — воскликнул Супрунюк, обводя глазами стол, на котором были не только дары местной тайги, но и севрюжка в плоских заморских упаковках, и колбаска всякая, и яички с красной икоркой, и что-то в закрытых судках, которые принесли расторопные посыльные из ресторана.
Восклицание намекало на разных богов, и Плонский разозлился.
— Бог у всех один. Один Бог, один начальник, один хозяин…
— Эт точно! — согласился Супрунюк и, уже не чокаясь, не произнося тостов, опрокинул в себя очередную рюмку.
"Не нализался бы раньше времени", — подумал Плонский. И решил сразу перейти к делу.
— Как у вас с финансированием? — спросил он.
По изменившемуся выражению лица собеседника понял: попал в точку.
— Зарплату третий месяц не платят, — пожаловался Супрунюк. И с надеждой посмотрел на Плонского: неисповедимы чиновничьи связи, авось, поможет.
— Не одной зарплатой жив человек.
— А то чем? У меня родня в деревне, так те на подножном корму. А у нас — государева служба.
— Подножный корм и вам не заказан.
— Когда?! Огород времени требует.
— У вас сотни людей дурака валяют.
— Каких людей? — не понял Супрунюк.
— Заключенных.
— Так они все работают.
— Видел я, как они работают.
— Подневольный труд малопроизводителен. Азы марксизма. Но мы бюджетники. Знаете, сколько в Америке тратится на каждого заключенного? Тысяча долларов в месяц. На одного…
Супрунюк матерно выругался и потянулся к налитой рюмке. Выпил один, не предлагая тоста, и уставился на большую полупустую бутылку «Смирновской» погрустневшим взглядом.
— Мне бы такую зарплату.
— Разве это деньги для толкового хозяйственника?
— А что деньги?
— На порядок выше.
— Десять тысяч?! — Супрунюк закатил глаза, мысленно подсчитывая, сколько это будет в рублях. — С такими деньгами спиться можно.
— Спиваются и без денег.
— Это верно. У меня начальник отряда был. Я его все в пример ставил. А как жена сбежала от безденежья, так и спился. Пришлось увольнять.
Было уже совсем темно. Плонский встал, включил свет. Брезгливо посмотрел на всклокоченный лысеющий затылок майора, склонившегося над столом. Не понимал он таких хозяев: власть есть, руки развязаны — делай что хочешь. А они все чего-то ждут. Впрочем, какие это предприниматели? Им нужен хозяин. И этим хозяином станет он, Плонский. Не как администратор-исполнитель, а как подлинный хозяин, собственник этой тайги с ее лесами, рудниками, поселками. И колониями. Колонии-то прежде всего надо прибрать к рукам. Сейчас это просто. Рынок. Начальники готовы заключить договор хоть с чертом, лишь бы деньгу урвать. Надо связать их коммерческими договорами на поставки леса, руды, всяких безделок, которые они там производят. И ковать капитал на дешевой рабсиле зэков…
— Много ли надо заключенному! — сказал он, имея в виду зарплату.
Супрунюк понял по-своему. Всем телом повернулся на стуле, удивленно воззрился на Плонского.
— Да им только давай! У работяг аппетит от работы, а у отказников — от безделья, тоски и злости…
— Но не голодают же.
— А черт их знает! На помойках скольких заставал. Кость найдут, в барак тащат. В зону хоть не заходи, лезут: "Дай, начальник, закурить"… А поглядели бы, как живут! В бараках черно. Спят без постельного белья, ходят в рванье. А где я им возьму? Офицеры, и те бедствуют, разбегаются. На каждого начальника отряда полагается полста душ, а у нас вдвое больше. Скоро заключенные сами себя охранять будут. Раньше-то чем держались?..
— Кто?
— Люди, кто же еще? Порядок был: выслужил пенсию — получай квартиру в городе. Теперь даже не обещают…
— А побеги бывают? — спросил Плонский.
— Давно не было. А вот недавно с поселения, куда вы ездили, сразу пятеро ушли.
— Как пятеро?! — Плонский спохватился, что таким восклицанием выдает себя, и торопливо спросил: — Коллективка, что ли?
— Не похоже. Сначала двое. Один совсем непонятно почему, — ему освобождаться документы пришли. А на другой день — еще трое.
— Может, заблудились? У вас на том поселении вольно гуляли.
— Раньше-то не было побегов.
— Искали?
— Как искать? Вертолетом надо бы, да больно дорог нынче вертолет.
— С собаками по следу.
— Случись это в колонии, пустили бы. А на поселении — какие собаки?
— Привезти из колонии.
— Пока привезешь…
Майор пьяно махнул рукой. Не о том хотелось ему сейчас говорить. Он рассчитывал, что Плонский как-то поможет выкарабкаться из нужды. Это, конечно, не миллионер Березовский, но все же начальник, и немалый, у него связи… К тому же ходят слухи, что и он не сегодня-завтра выйдет в богатеи. И как это у них только получается?..
— Чего жаловаться? — вздохнул Супрунюк. — Слезами горю не поможешь.
Плонский молча сел, налил рюмки. Его мысли были заняты теми тремя, сбежавшими следом за Сизовым и Красюком. Такое совпадение ему не нравилось. Может, узнали про золото? Мало ли что секрет. В зонах секреты долго не держатся…
Он подумал, что надо бы еще наведаться к Дубову, разузнать. Можно же понять, почему ушли те трое — от нетерпения и банальной жажды воли или у них была какая-то цель? Правда, на фоне тех возможностей, какие открывались перед ним на путях приватизации и акционирования, золото Красюка мало значило. Но золото есть золото. Кто не терял головы от его колдовского блеска…
— Все на бюджет надеетесь? Самим надо соображать, — сказал Плонский. Хозяйственная инициатива…
— Что?! — заорал Супрунюк таким тоном, словно перед ним был распоследний зэк. Даже испугал, заставил Плонского умолкнуть. — Мы не работаем, что ли? Но вот ведь какая фигня получается: чем больше работаем, тем больше у нас забот.
— Почему?
— А налоги! А выплаты всякие! С ИТК спрос как с любой коммерческой организации, никаких поблажек.
— А нужны поблажки?
— Вот! — пьяно выкрикнул Супрунюк. И оглянулся, чего-то вдруг испугавшись. Навалился грудью на стол, зашептал: — Спонсоры нужны, деньги, скидки на трудности, на специфический рабочий контингент…
Последние слова ему пришлось повторить трижды, поскольку они никак не хотели выговариваться.
— Деньги даром никто не даст. Дураки перевелись.
— Не даром. Не да-аром. Договоримся.
— Если договориться, то, пожалуй, можно и поискать благодетеля. Получите деньги на все, что вам потребно, а в обмен только одно — право распоряжаться вашей рабсилой…
— Мы такому в ноги поклонимся. Построю и — на колени. Всю колонию раком поставлю, — заорал Супрунюк.
— Это надо вежливо делать, демократически…
— А как же! Построю и вежливо прикажу: становитесь раком, а не то…
Затрещал телефон, стоявший у двери на столике, прервал страстную тираду.
Плонский встал, взял трубку. Он не сразу узнал голос, торопливый, захлебывающийся, спросил сердито:
— Кто говорит?
— Да я это, Костров. Вы просили позвонить сразу, как только…
— Что, поймал?!
Он даже удивился, что не узнал. Костров был местным фанатом-радиолюбителем. Перед ним Плонский поставил задачу — не слезать с волны, на которую может включиться маяк, встроенный в транзистор, переданный Сизову. Заказал это и другим близко знакомым, — в метеослужбе, в воинской части. А сам забыл, закрутился в делах приватизации.
Майор, сидевший за столом, резко обернулся.
— Кто поймал? Кого?
Плонский замахал ему рукой: ешь, мол, закусывай, это о другом.
— Точно на этой волне. Сигналы неровные, с перерывами, но четкие, разъяснил Костров.
— Ошибки нет?
