их как цыганок. С вашими обрядами, вашими обычаями, в вашем клане. Но мне это не нравилось.
— Полюбуйся, как их воспитала ты. Как ты говорила — как нормальных людей?
— Я думала, ты со мной согласен!
Воздух вибрировал от эха ее крика. Мойсес смотрел на жену с жалостью, но жалел он себя.
Соня на мгновение испугалась, что он набросится на нее, но тут же поняла, что перед ней — сломленный человек.
— Ты оторвала меня от родных, — пробормотал он. Голос у него сел, ей показалось, что он сейчас расплачется, как ребенок. Но он справился с собой.
— Никто не заставлял тебя жениться на мне.
— Я отвернулся от своих ради тебя, ради того, чтобы жениться на тебе и завести детей. И посмотри, что вышло. Все было ошибкой. Полная катастрофа.
Соня покачала головой в бесконечном горе. Она не находила слов, чтобы опровергнуть страшную несправедливость его обвинения. Неправда, что все было ошибкой. Неправда, что их брак был катастрофой. Мойсес был счастлив рядом с ней, он радовался, что отделался от клана, от брата, дяди, от вязкого цыганского быта. В минуты экстаза он звал ее «моя любимая гаджо» и покрывал поцелуями. Они вместе создали ивент-агентство, и у них все пошло хорошо, даже очень. До смерти Лары. Это был поворотный момент, который все изменил. Бизнес был заброшен и развалился. В браке возникла трещина, маленькая, почти незаметная вначале, но со временем превратившаяся в пропасть.
Это нечестно, думала Соня. Она смотрела на мужа, на его страшное лицо, на растрепанные волосы, и испытывала только отвращение. Она хотела побыть одна, все обдумать, поплакать вволю. И не собиралась продолжать этот разговор. Но слова вырвались сами:
— Это ты виноват, Мойсес. Ты не умел заботиться о своих дочерях. Ты никогда не признавал, что в них гораздо больше от гаджо, чем от цыган. Ты говорил, что тебе это нравится, но в глубине души злился на то, что их воспитывают не по твоим правилам. Не по твоим правилам из былых веков, не по твоим дурацким порядкам… Когда Лара собралась замуж за гаджо, тебя прямо корежило. Ты ничего не говорил, но я все видела. И из-за свадьбы Сусаны с тобой творилось то же самое.
— Ты сошла с ума.
— Признай это. По крайней мере, наберись мужества признать, что тебе не нравились твои дочери, потому что они были не такими, как ты.
— Я хотел, чтобы они записались в школу фламенко. Это называется, я злился?
— Нет. Но шпионить за ними, чтобы убедиться, что они живут правильно, — безумие. А ты это делал.
— С Сусаной было не все в порядке, но ты не хотела этого замечать.
— Она страдала из-за того, что убили ее сестру.
— Пусть так. Но долг отца — попытаться вернуть свою дочь на правильный путь, если она с него сбилась.
— Наняв частного детектива?
Мойсес впился в нее диким взглядом:
— Любым способом.
— Ну да. Понятно. Думаю, ты прав. Наш брак был катастрофой.
Мойсес кивнул. Он шагнул в ее сторону, и снова Соня приготовилась к нападению. Но он прошел мимо. Через несколько секунд раздался стук в дверь.
— Откуда утечка? — спросила Ческа.
Буэндиа вырвал газету у нее из рук. Он уже все прочел, но хотел огласить те пассажи, которые вызвали у него самое сильное раздражение.
— «Между этими двумя преступлениями есть сходство», — говорит этот ублюдок, но не уточняет, какое именно. Ну и журналистика.
— Ему лишь бы облить полицию дерьмом, — возмущался Ордуньо.
Элена сохраняла спокойствие. Такой у нее был характер: чем тяжелее складывались обстоятельства, тем спокойнее она становилась.
— Мы не будем никого подозревать, Ческа. За каждого из вас я готова отдать руку на отсечение. Уверена: наш отдел ни при чем.
— По крайней мере, его постоянные сотрудники, — сказала Ческа.
Элена пристально посмотрела на нее:
— Что ты хочешь сказать?
— Что я не ручаюсь за Сарате.
Элена покачала головой. То же самое обвинение она слышала сегодня от Рентеро.
— Это не может быть Сарате, ерунда какая-то. Зачем ему сливать в прессу дело семилетней давности?
— Не знаю, но в день, когда эта новость вышла, его нет на работе. Кто-нибудь видел его сегодня утром?
— Здесь ни у кого нет жесткого расписания, я не могу требовать от него, чтобы он появлялся в определенный час.
— Конечно, может, у него грипп и он остался дома. Именно сегодня, — не сдавалась Ческа. — Я ему не доверяю.
— Я доверяю каждому из вас, пока мне не докажут, что вы этого не заслуживаете, — отрезала инспектор.
Марьяхо, сосредоточенно копавшаяся в компьютере и не участвовавшая в разговоре, неожиданно отвлекла коллег.
— Ребята, у нас новости. — Она повернула монитор, чтобы все могли видеть. — Съемка около дома Мойсеса. Это с транспортной камеры.
— У них уже каждый метр под наблюдением, — заметил Ордуньо. — Наверное, неплохо зарабатывают на штрафах.
— Не нарушай, и не будет тебе штрафов, — проворчала Элена. — Покажи, что там, Марьяхо.
— Мне пришло в голову попросить дорожную полицию прислать нам все, что у них есть за выходные по окрестностям дома Макайя. Приготовилась к нескольким часам просмотра. А тут, пожалуйста, — с ходу!
На записи, хоть и не очень четкой, было отлично видно, как мужчина, причем очень крупный, пересекает улицу и садится в белый, видавший виды фургон. Дата совпадала с датой исчезновения Сусаны.
— Это Мойсес? — спросил Буэндиа.
— Конечно, Мойсес, — ответила Элена. — Я спросила его, что он делал в выходные, и он заверил меня, что не выходил из дома.
— Если это действительно он, значит, он тебе солгал. А ложь не предвещает ничего хорошего. Хотите, увеличу? Чтобы не оставалось сомнений?
Увеличенное изображение выглядело хуже, но Буэндиа оно убедило. И тут Марьяхо добавила:
— Фургон очень старый, «Фиат-фиорино», могу поклясться, что 96-го года. Номерной знак виден не очень хорошо. Первая цифра — девять, а вторая похожа на четыре.
— Можешь пробить по номерам, кто владелец этой развалюхи? — спросила Ческа.
— Я уже запросила дорожную полицию, они ответят, как только смогут. Надо набраться терпения.
— Терпение — отныне запрещенное слово, — сказала Элена. — Рентеро очень боялся этого момента, но он наступил. Мы попали в СМИ.
У Буэндиа зазвонил телефон. Эксперт ответил. Все замерли. По его лицу они поняли — что-то случилось.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Пришлите мне предварительный отчет, пожалуйста. Уже? Благодарю.
Он нажал на «отбой», встал и застыл, задумавшись. Он выглядел обеспокоенным.
— В чем дело, Буэндиа? — поторопила его Элена.
— Звонила Клара, из лаборатории.
— Они выделили ДНК?
— Да. Я говорил вам, что в материале, который я извлек из-под ногтя убитой, были фрагменты кожи. Возможно, ее собственной, если она почесалась. Анализ оказался небыстрым, но ответ наконец пришел: кожа не ее. Полный отчет они послали на почту. Можно мне компьютер, Марьяхо?
— А чья? — спросила Ческа.
— Не ее, это важно, — пробормотал Буэндиа, открывая почту и просматривая сообщение. — Это доказывает, что Сусана защищалась от нападавшего. Она поцарапала его, и частичка кожи попала ей под ноготь.
— А когда труп только обнаружили, была версия, что она не защищалась, — вспомнила Элена.
— Выходит, защищалась. А теперь главное. — Буэндиа печально посмотрел на коллег, понимая, какой эффект произведут его слова. — Они уже все проверили. ДНК, которую удалось выделить из фрагментов кожи, найденных под ногтями Сусаны, принадлежит ее отцу, Мойсесу Макайе.
На мгновение все замолчали.
— Мойсес… — сказала Марьяхо. — Я не могу поверить.
— Мы только что видели, как он в ту ночь выходил из дома, — резко сказала Ческа.
— Мойсес вполне подходит под
