с кем! – она стукнула кулаком по ладони. – Эмилио, ты сбрендил? Не мог он этого сделать. Это нелепо до идиотизма!
– Эстебан, это аптекарь Рикардо Нуньез, – сказал Ортега вслух, раз уж его все равно раскусили.
– А! – протянул комиссар, понимая, что такая версия донью Анну действительно не устроит.
Мэр решился на предположение:
– Я ничего не хочу сказать, но… Если спрашивать меня, как свидетеля, о том, кто имел возможность это сделать, то это он.
– И яды в его распоряжении, наверняка, тоже есть, – заметил комиссар. – Он же фармацевт.
– К черту! – выкрикнула Анна Моредо.
– И мотив, – добавил Линарес, как будто не слышал ее реакции. – Все знают про вашу с ним ссору донья Анна. Уж простите.
Рикардо Нуньез, сын, внук и правнук аптекарей, продолжал семейный бизнес, начатый еще в те времена, когда все лекарства изготавливались на месте, собственными руками. Санта-Моника лечилась ими более полутора веков подряд, доверяя семье Нуньез все свои несварения, почечуи, подагры и ипохондрии. Увы, на Рикардо династия должна была прерваться.
Во-первых, из рук вон плохо шли дела. Соперничать с государством в таком вопросе, как медицинские услуги, становилось все труднее. Новые правила, регламентирующие производство и продажу всего – от аспирина до мозольного пластыря – с каждым годом становились все строже и несправедливей. Лицензию фармаколога Рикардо продлевал все с большими и большими трудностями. А, во-вторых, несмотря на более чем солидный возраст, Нуньез был холост и не имел детей – передать свою нищую аптеку ему все равно было некому.
Хоть это и поистине удивительно, но в Санта-Монике его бедам мало кто сочувствовал. Аптекарь был одним из немногих (а то и единственным) из жителей города, к которому остальные относились с антипатией. Нелюдимый, угрюмый бобыль, постоянно сердитый непонятно на что. При этом он еще и торговался из-за каждой копейки – даже если, допустим, был жар у ребенка или требовалось помочь женщине в положении.
Ничего странного, что со временем почти все покупатели его покинули – благо в городе работало несколько сетевых, знакомых всей Испании, аптек, нарваться на грубость в которых шансы были не в пример меньше. Бездушный сварливый сухарь видел в этом лишь происки и козни и ни за что не собирался менять своего отношения к людям.
Единственным его другом была Анна Моредо. К ней он относился с трепетом и любовью со времен их общего детства и юности. И, в соответствии со своим характером, ревновал ее к каждому горожанину – а ведь она была дружна со всеми!
Нуньез был первым, кто примчался навестить Анну в больнице, после аварии. И он не просто «проведал больную», как это сделали многие. Он рыдал от счастья, стоя на коленях у ее постели, и благодарил небо за то, что его единственная любовь осталась жива. Рикардо навещал ее каждый день, по несколько часов, а когда не мог, обязательно звонил, справляясь о здоровье.
В день, когда она снова вышла на дорогу со своим трехногим полосатым стулом под свое рожковое дерево, он явился несколько позже. Зато в весьма необычайном виде и с весьма неожиданной целью.
– Анна! – начал он довольно чопорно для их обычного общения. – То, что с тобой случилось, навело меня на мысль, которую нам необходимо обсудить.
– Конечно, – ответила Моредо. – В чем проблема, Рикардо? Снова перепутал порошок от насекомых с детской присыпкой?
– Нет, и прошу тебя, выслушай меня серьезно. Я принес тебе кое-что. Прими!
В руку Анне Нуньез вложил огромных размеров букет – довольно пошлой пышности, с яркими лентами и кружевным декором.
– Что это? – Анна ощупала букет пальцами. – Цветы?
– Да, – аптекарь встал на одно колено и взял ее за руку. – Анна Моредо…
– Рикардо! – испуганно перебила слепая. – Только… только не говори мне, что ты в костюме… Пожалуйста!
Рикардо смущено потупил взор. Среди наблюдающих за этой сценой раздались смешки. Аптекарь, одернув рукав тщательно выглаженного выходного костюма, с ненавистью полоснул взглядом по глазеющим на него зевакам.
– Рикардо, – продолжила слепая шепотом, – Если ты стоишь сейчас на одном колене, немедленно поднимись, старый дуралей!.. Пока кто-нибудь не увидел!..
Аптекарь покраснел и заскрежетал зубами. Хотя открыто никто из наблюдателей над ним и не засмеялся, но он физически чувствовал, с каким трудом они прячут свои гаденькие улыбочки.
Он попробовал взять ее за руку:
– Анна, постой! Ты несправедлива. Я прошу тебя… Ты…
– Не надо! – Анна выдернула руку и вернула ему букет. – Я не хочу этого. Пусть все останется как есть.
– Анна…
– Я люблю тебя, Рикардо, ты это знаешь давно. Что изменилось? Я стала богатой? Так ты и так есть в моем завещании, не беспокойся!
– Что? – переспросил «жених», не веря ушам. – Что?
– Уже лет десять. Я тебе не говорила, но кому как не тебе в нем быть, на самом деле? Не сомневайся в моей привязанности. Такой будет моя последняя воля, и нет никакой необходимости дублировать ее еще и брачным контрактом…
Букет полетел в дорожную пыль. Рикардо Нуньез с силой впечатал в него каблук парадных туфель, уже не беспокоясь, что могут подумать о нем собравшиеся вокруг зрители.
– Как ты могла такое подумать?! – закричал он так, что слепая вздрогнула. – В твой дом на полном ходу въехала машина. Ты чудом осталась жива! Я чуть не потерял тебя! Это было единственной причиной, по которой я… По которой… Как ты могла…
– Да черт тебя возьми, Рикардо! – перебила его Анна, тоже перейдя на крик. – Ты что разговариваешь со мной впервые? Я так не думаю про тебя, идиот! Это шутка! Но выходить за тебя замуж из-за нескольких синяков я тоже не буду!
– Иди ты к черту, Анна! Всю жизнь я хожу вокруг тебя, как пес, выпрашивающий подачку! Иди ты к черту!
– Так не ходи! Кому ты нужен, старый отшельник? Ты сам во всем этом виноват! Я тут ни при чем!
Рикардо сплюнул на обочину дороги с такой яростью, что поднял фонтанчик пыли. После этого он еще раз пнул цветы – букет полетел через головы зевак, словно это Иньеста сделал передачу на Торреса.
– Об одном ты забываешь, Анна! Одну жизнь ты мне уже должна! И когда-нибудь я за ней приду! Ты мне должна, Анна! Должна!..
Она долго отвечала ему, используя выражения, перед употреблением которых, обычно уточняла: нет ли случайно поблизости не видных ей детей?
– Донья Анна, он ушел, – наконец решился кто-то из толпы вставить свое слово в ее яркую речь.
– Давно?
– Сразу, как бросил букет.
Весть о неудачном сватовстве и последовавшем за ним скандале облетела Санта-Монику
