Садовой — улицы, на которой располагалось здание телерадиокомпании, и припарковалась. Войдя в вестибюль, я обратилась к дежурному — пожилому мужчине, который сидел в стороне и, казалось, дремал. Однако когда я подошла к нему поближе, то оказалось, что он просто прикрыл веки и из полуопущенных век наблюдал за проходящими по коридору людьми.
— Здравствуйте, мне нужен Седлаковский Григорий Васильевич, — я сразу перешла к делу. — Где его можно найти?
— О-хо-хо, — протянул дежурный, — да кто ж его знает? Он то здесь, то там. Бегает, мечется как угорелый, кричит на всех.
— Но кабинет-то у него есть? — возразила я.
— Кабинет имеется, — согласился мужчина.
— Так где он находится, скажите, пожалуйста, — попросила я.
— Поднимайтесь наверх, там есть дверка, а на ней табличка «Сед-ла-ков-ский», — по слогам произнес дежурный и снова смежил веки.
«Забавный старикан, спит прямо на ходу, хотя делает вид, что стоит, то есть сидит, на страже», — подумала я, поднимаясь на второй этаж.
Еще находясь в самом начале длинного и узкого коридора, я услышала громкий мужской голос, который, не стесняясь в выражениях, кого-то ругал на чем свет стоит. Я пошла на этот голос и вскоре подошла к «дверке» с табличкой, которая извещала, что именно здесь находится кабинет Седлаковского.
— Ты, с…а, вообще можешь что-то сделать по-нормальному, а не через ж…у? Твою мать, ты когда-нибудь уже собираешься работать или как? Уже, мать твою, все сроки прошли! Ты ж без ножа меня режешь!
Через приоткрытую дверь кабинета я увидела щуплого паренька, который стоял перед весьма габаритным мужчиной. Этот мужчина сидел за столом и время от времени стучал по нему кулаком. Парнишка то краснел, то бледнел и тщетно пытался вставить хоть одно слово в яростный поток ругани, который лился из сидящего за столом.
— Но, Григорий Васильевич, позвольте, я вам все сейчас объясню, — запинаясь, пробормотал парень, но тут же был послан по известному адресу.
Молодой человек поспешил ретироваться, он буквально вылетел в дверь, ведущую из кабинета в коридор. Я благоразумно отошла в сторону и решила переждать минуту-две. Попадаться сейчас на глаза разъяренному Седлаковскому было крайне опасно. Молодой человек между тем выронил из рук папку, и из нее посыпались листки бумаги, которые он спешно принялся собирать.
— Василий Григорьевич сейчас не в духе? Он очень злой? — спросила я, подойдя к парню, который уже собрал все листки и положил их в папку.
— И не говорите! — обреченно махнул рукой молодой человек. — Совсем озверел.
Ладно, озверел — не озверел, но поговорить мне с ним необходимо.
Я постучала в дверь.
— Входите, не заперто! — прозвучал ответ на мой стук.
Я вошла в кабинет. Грозный главный режиссер Седлаковский сейчас стоял у окна и, видимо, не торопился поворачиваться ко мне передом.
Я слегка закашлялась, надеясь привлечь к себе его внимание, и мне это удалось. Высокий мужчина с коротко остриженными седеющими волосами, крупным мясистым носом и пронзительными светлыми глазами в очках, взглянув на меня, спросил:
— Вы что, ко мне?
— Да, к вам, Григорий Васильевич, — ответила я и решительно подошла к столу.
Удивленный Седлаковский отошел от окна и тоже переместился к столу.
Я выдвинула стул и села на него. Седлаковский опустился в кресло.
— А вы кто, собственно? — спросил Седлаковский.
Он взял лежавшую на столе ручку и начал ее вертеть между пальцами.
— Меня зовут Татьяна Александровна Иванова, я частный детектив, — отрекомендовалась я.
Седлаковский удивленно посмотрел на меня.
— Татьяна Александровна, мне не нужны детективы, ни частные, ни государственные. И вообще, массовки уже все укомплектованы, больше людей не надо, смета и так по швам трещит, — решительным тоном произнес мужчина.
— Подождите, Григорий Васильевич. Я пришла к вам не для участия в массовках. Я занимаюсь расследованием убийства Константина Александровича Скорострельникова. В связи с этим мне необходимо задать вам несколько вопросов, — не менее решительно сказала я.
— Например? — сказал Седлаковский и выжидательно посмотрел на меня.
— Что вы можете рассказать о Константине Александровиче? — спросила я.
Седлаковский отложил карандаш в сторону и снова посмотрел на меня:
— Татьяна Александровна, какой рассказ о Константине вас устроит больше? В соответствии с общеизвестной еще со времен Древнего Рима традицией: «о мертвых хорошо или ничего»? Или же ну ее, эту традицию?
— Второе, Григорий Васильевич, конечно же, второй вариант, — ответила я.
— Второй так второй, — кивнул главный режиссер. — А вы, Татьяна Александровна, вообще-то имеете представление, чем у нас занимался Константин?
— Нет, Григорий Васильевич, — призналась я. — Мне известно только то, что Скорострельников был продюсером музыкальных программ.
— Хох! — Седлаковский издал какой-то не совсем понятный звук, то ли сдавленный смешок, то ли еще что-то.
— Ну, во-первых, продюсером музыкальных программ Константин не был. Продюсером, скорее, являлась его матушка, Анастасия Владимировна — министр культуры. Она проспонсировала первые выпуски программы сына, благо должность позволяла. Что же касается собственно Константина Александровича, то он был автором всего одной-единственной программы под названием «Растворил я окно». Есть у Сергея Васильевича Рахманинова этот известный романс. Программа названа вроде как отсылка к нему. Но в итоге получилось черт-те что. Правда, у отдельной аудитории эта программа имела успех, — Седлаковский пожал плечами. — Да, справедливости ради, следует признать, что «Растворил я окно», в принципе, не намного хуже других программ данной направленности. В чем-то даже и превосходит их. Короче, этакий винегрет: немного юмора, приглашенные известные личности, популярные музыкальные хиты. Да, все живо и органично переплетается в единое целое. Но, по мне, все это — дешевка из дешевок.
— Так вот, — продолжал Седлаковский, — первые выпуски «Окна» прошли довольно успешно и в штатном режиме. Ну а потом — пошло-поехало. Остальные серии были на грани срыва, потому что Константин начал скандалить с участниками программы, стал влезать в финансовые вопросы, в конце концов, запил по-черному. Кстати, пьяные загулы стали регулярным явлением. Прибавьте сюда домогательства не только к «звездным» участникам программы, фанаткам, но и к женскому персоналу нашей компании. Все это уже стало выходить и за рамки приличия, и за рамки здравого смысла. Конечно, будь Скорострельников, как говорится, из «простых», так он бы вылетел отсюда, как пробка от шампанского. Но должности его родителей… Кстати, тогда еще был жив папа — областной прокурор. Эти обстоятельства никак не сбросишь со счетов. В общем, руководство нашей компании оказалось в непростом положении. С одной стороны, выходки Константина уже вышли за все мыслимые и немыслимые пределы. Но, с другой стороны, «Окно» закрывать было жалко и нецелесообразно: ведь программа нравилась аудитории, и в целом рейтинги у нее были неплохие. Поэтому наш директор пошел на компромисс. Имя Константина по-прежнему
