А вот лицо хозяина кабинета окружающей обстановке не соответствовало. Лицо выдавало пристрастие к выпивке. Можно было поспорить, что очень недавно Рудновский опрокинул стаканчик сорокаградусной и эта доза — не последняя за сегодняшний день. Как и не первая.
Он поднялся, одернул дорогой, но сильно мятый пиджак и протянул для приветствия руку:
— Здравствуйте.
— Добрый день, Владимир Сергеевич. Рудновский задержал ладонь Губанова в своей, чуть прищурился:
— Кажется, мы раньше встречались?
— У вас хорошая память. Мы встречались всего один раз, очень давно. В девяносто третьем, в Москве.
— Точно-точно!
Во время октябрьских событий девятилетней давности оба были командированы своими ведомствами в столицу.
Рудновский улыбнулся:
— Ну, тогда мы точно найдем общий язык! Присаживайтесь.
— Спасибо.
— По коньячку?
Вопрос был риторическим. Не дожидаясь ответа, отставной генерал наклонился, достал из тумбы стола пузатую бутылку и два стакана. Щелкнул кнопкой селектора:
— Света! Организуй нам закусочку.
Губанов не жаловал алкоголь и даже на официальных мероприятиях часто игнорировал выпивку. Но сейчас отказываться было нельзя, и он изобразил на лице одобрение.
Секретарша управилась быстро. Наверное, постоянно держала под рукой нехитрый набор: шоколад, лимончик, конфеты с разной начинкой. Не дожидаясь, пока она выйдет, Рудновский налил по первой:
— За деловое сотрудничество!
Вторая и третья последовали очень быстро. К удивлению Губанова, Рудновский плохо «держал удар». Наверное, организм уже настолько проспиртовался, что для достижения привычного состояния достаточно было понюхать пробку. Лицо Рудновского стало пунцовым, глаза заблестели, забегали, движения приобрели ненужную суетливость.
«Да, недолго ты просидишь в этом кресле, — подумал Губанов. — Солидные фирмы не жалуют алкоголиков. Странно, что тебя вообще приняли на работу. Видать, ты в свое время кому-то сильно помог…»
— Владимир Сергеевич, давайте перейдем к делу, — Губанов осторожно прервал хозяина, трепавшегося о своей службе в милиции. — Как вам известно, генерал Вадим Арцыбашев за ликвидацию международного террориста Кемаля посмертно представлен к званию Героя России. Однако есть некоторые обстоятельства, которые требуют дополнительной проверки. Сами понимаете, много я сказать не могу. Я возглавляю комиссию, которая проводит своего рода внутреннее расследование.
Рудновский пренебрежительно махнул рукой:
— Герой России! Ха! Да о России он думал в последнюю очередь! То же мне, нашли героя!
— Обстоятельства его гибели…
— Э-э-э, оставьте эту идеологическую болтовню для курсантов! Мы-то с вами знаем прекрасно, что и сволочь, и дурак могут одинаково красиво нарваться на пулю. Правда, Вадима дураком не назовешь. Из нас троих он единственный всегда знал, чего хочет. И почти всегда добивался.
— Трое — это кто? — мягко уточнил Губанов, наполняя стаканы.
— Мы вместе учились. Дружили с первого курса. Я и двое покойничков. Толя Картаев и Вадим Арцыбашев. Ни один из них своей смертью не умер… Значит, и мне суждено?
Они выпили. Рудновский опустил голову, тяжело задышал. Вялой рукой взял дольку лимона, занюхал. Когда посмотрел на Губанова и заговорил, последнему показалось, что отставной генерал хряпнул не пятьдесят грамм, а половину бутылки. Еще одна доза — и бывший мент уйдет в аут.
— Вадима сильно Афган изменил. Что-то там произошло… Что-то такое, о чем он нам никогда не рассказывал. Но мы-то это чувствовали!
— Война всех меняет…
— Нет, — Рудновский упрямо покачал головой. — Я видел много мужиков, которые там побывали. И там, и в Чечне. Вадим от них отличался. У него совсем другая история… Какая? Он никому ее не рассказывал. Ни-ко-му! Но она его все время давила. Всегда! Особенно в последнее время. А началось все с того, что с зоны Толика Картаева сдернул один урод. Некто Константин Разин… Толика за этот побег так отымели, что для него стало делом чести найти беглеца. Я, как мог, ему помогал. Разин этот сделал пластическую операцию, новые документы. Ничего не помогло! Мы его задержали. Бля, да мне иногда кажется, что лучше бы это не делали!
Губанов внимательно слушал. То, что говорил сейчас отставной генерал, сильно расходилось с официально принятой версией.
— …Разин захватил вертолет. Убил Толю Картаева, его племянницу и еще несколько человек. Скрылся опять. Я бросил все силы, чтобы его отыскать. Какая была разработка! Предусмотрены любые нюансы. Рано или поздно, но он должен был попасться в капкан. А он снова ушел. Он ушел… И меня «ушли». Из-за него. И, падлой буду, Вадик Арцыбашев приложил к этому руку. Чем-то ему этот Разин приглянулся. Он, как в тему въехал, свои капканы расставил. Просил меня с федеральным розыском повременить. Дескать, этим помешать ему можем! А на самом-то деле, он просто приготовиться не успел. Я, старый дурак, поверил. Вадик мне подкидывал информацию кое-какую, адрес сдал, где этот Знахарь отлеживался — адрес, естественно, был пустой к тому времени, как мы его навернули. Но я-то думал тогда, что Вадик на моей стороне! Это я уже позже допер, что у него в том деле свой интерес был. Своя игра. У пенсионеров, знаешь ли, много времени на раздумья. Вот и я начал в детали вникать. Прикинул хрен к ветру, и догадался. Так что никакой Вадим не герой, не вешай мне лапшу на уши. Играл свою игру и заигрался. Думал, наверное, что от пули заговоренный. А оказался, как все. Мы-то с Толей Картаевым хоть дело делали, давили всякую сволоту, а Вадим под шумок карманы набивал. Герой, говоришь? Ну-ну! Не знаю, жив Разин сейчас или нет, но Вадим добрался до него, я в этом железно уверен. И запомни самое главное — Рудновский так навалился на стол, что заскрипело дерево, — Арцыбашев погиб из-за Знахаря. Террористы там оказались случайно, а вот Разин в курсе всей темы. Найди его… У меня теперь руки коротки, а ты можешь. Найди! Живого или мертвого, но отыщи…
Десятью минутами позже Губанов вышел из кабинета и мягко закрыл за собой дверь. Кроме секретарши, в приемной сидели двое мужчин. Один читал какие-то документы, другой нервно барабанил пальцами по папке с бумагами. Губанов направился к девушке, встал, своей спиной загораживая ее от посетителей, чуть наклонился и тихо сказал:
— Владимиру Сергеевичу нездоровится. Он сильно устал. Обеспечьте шефу покой.
Светлана понимающе кивнула. Выходя из приемной, Губанов слышал, как она говорит посетителям:
— Господин Рудновский сможет принять вас только после обеда.
* * *
С момента разговора с Милюковым прошла почти неделя.
И, наконец, на шестой день, в четверг, телефон на столе генерала Губанова зазвонил, и, сняв трубку, он услышал голос Милюкова:
— Товарищ генерал, разрешите прибыть для доклада?
— Конечно, Сергей Иванович, жду вас с нетерпением.
— Есть, — отозвался Милюков, — через пять минут буду.
Губанов повесил трубку и нервно потер ладонями друг о друга.
Он почувствовал возбуждение.
Что-то будет. Точно.
Милюков не станет просить аудиенции по мелочам.
И, желая сделать умнице подполковнику приятное, Губанов включил кофеварку, чтобы сразу угостить его бразильским контрабандным кофе. Как и двадцать лет назад, левый кофе был лучшим из того, что можно было купить даже сейчас, когда прилавки ломились от дорогих и престижных продуктов.
Войдя в кабинет Губанова, Милюков отдал честь, но генерал отмахнулся и, выйдя из-за стола, протянул подполковнику руку.
Он давал понять, что ценит исполнительного и понимающего все с полуслова сослуживца и что, не зная еще, с чем именно Милюков пришел, он уже уверен в том, что тот принес ему безусловно ценную и нужную информацию.
Усадив Милюкова в кресло для уважаемых посетителей, Губанов подошел к забурчавшей кофеварке и, обернувшись к Милюкову, сказал:
— Ну что, Сергей Иванович, по кофейку?
— Можно, Александр Михайлович, — согласился Милюков.
Он потянул носом и спросил:
— Бразильский?
— А как же! — ответил Губанов, — таможня не только берет добро, но иногда и раздает его.
— Понятно, — сказал Милюков и улыбнулся.
Разлив кофе по фарфоровым чашкам, принесенным из дома, Губанов поставил одну из них перед Милюковым, а вторую, обойдя стол, — перед собой.
Милюков понюхал кофе и одобрил его:
— Хороший кофе.
— Да и чайханщик — ничего, — усмехнулся Губанов.
Пожалуй, с реверансами было покончено и настало время переходить к делу. Тонко чувствуя это, Милюков сказал:
— Ну, пока кофе остынет немножко, позвольте мне, Александр Михайлович, вкратце изложить вам суть моего отчета. Вы, естественно, изучите его сами, а сейчас я хотел бы познакомить вас с его, так сказать, квинтэссенцией.
