– Я в сыщиков не игра… – увидел стодолларовую банкноту, сунутую под нос, и мгновенно сменил ориентацию. – Понял, шеф, сделаем.
Серая Лёшкина «Ауди» немного попетляла по дворам и закоулкам, объезжая пробки. Водитель «десятки» держался на две машины позади, чтобы не светиться.
Они ехали так долго, что Артём по пути задремал. Снов не было – просто болталась перед глазами рваная серая пелена, за которой начинается небытиё. Артём осторожно коснулся ветхой разорванной ткани, похожей на паутину, чтобы приподнять и заглянуть – что там, впереди… и в этот момент кто-то сильно тряхнул его за плечо.
– А! – сказал он, вынырнув из сна с широко распахнутыми дикими глазами.
– Приехали. – Водитель «десятки» указал глазами на небольшую стекляшку со светящимся логотипом «Макдоналдса».
Серая «Ауди» стояла на стоянке перед входом.
– Там он, – сказал водитель. – Мне подождать или как?
Артём потряс головой, разгоняя остатки сна, и выглянул в окно. Увидел широкую улицу, расцвеченную вечерними огнями, но её не узнал.
– Где мы?
– Волгоградский проспект.
Артём прокрутил в голове адреса общих с Лёшкой знакомых, однако ничего не нарыл.
– Давно он туда зашел?
– Минут пять назад, – ответил водитель.
– Один?
Молчаливый кивок. Артём прошелся взглядом по стоянке, заполненной автомобилями. Безнадёжно: он никогда не запоминал чужие номера. Сыщик из него, как из дерьма пуля.
– Так мне подождать? – повторил вопрос водитель.
– Подождать. – Артём вышел из машины, надвинул на лоб бейсболку и двинулся к ярко освещённому входу.
Народу внутри было предостаточно. Лёшку Артём увидел сразу: он сидел в углу за столиком и нетерпеливо стучал пальцем по гладкой пластмассовой поверхности. Потом, словно спохватившись, убрал руки со стола, взял салфетку и тщательно – один за другим – вытер пальцы.
Артём тихо фыркнул. Зазвездил Лёша. Помнится, в их комсомольской юности культпоход в ресторан «Ёлочка» с вечными пельменями в меню считался верхом шика!
Он дождался, когда Лёша повернется к огромному окну, и скользнул по лесенке на второй этаж. Здесь людей было гораздо больше, чем свободных столиков, но Артём этому порадовался. Спрятался за большим фикусом в кадке возле перил и стал рассматривать одинокую Лёшкину фигуру в просветах между большими глянцевыми листьями, казавшимися такими же пластмассовыми, как столики.
В одиночестве Лёша пребывал долго: минут пятнадцать. А потом заулыбался, привстал и замахал рукой. Артём быстро посмотрел на входную дверь. Высокая стройная девушка в джинсах, куртке и бейсболке озиралась кругом в поисках кавалера. Увидев Лёшу, она перестала озираться и пошла к его столику.
Лёша подвинул ей стул галантно, словно в ресторане. Девица села спиной к Артёму, положила локти на стол и нагнулась к Данчу. Тот начал говорить, временами поглядывая по сторонам. Очевидно, повествует о визите Артёма и попытке записать разговор. Кто эта девица и почему Лёшка с ней откровенничает? Насколько Артём знал однокурсника (а в этом смысле он его знал хорошо), Лёша баб тихо презирал и ставил на четвёртое место в списке удовольствий после удачной сделки, хорошего вина и рыбалки.
Лёша выговорился, настала очередь дамы. Артём метался за фикусом и бесился оттого, что не видит её лица. Девица явно молодая, судя по фигуре и высокой упругой груди. Длинные волосы спрятаны под бейсболкой. Козырек надвинут на лоб. Чёрт, чёрт, чёрт.
Разговор длился недолго – минут двадцать. Потом девица встала и пошла к выходу, Лёша пошёл следом.
«А у нее хорошая фигура», – подумал Артём, спускаясь по ступенькам. Постоял за дверями, ожидая, пока Лёша с девушкой сядут в машину. Серая «Ауди» тронулась с места. Артём выскочил из стекляшки и бросился к ждущей его «десятке».
– Снова за ними? – спросил водитель.
Артём кивнул. Сердце болталось где-то в гортани, мешая дышать. Минут через пятнадцать водитель произнес:
– По-моему, они едут обратно. К тому же дому.
– Приедем – увидим, – отозвался Артём.
Он мучительно пытался понять, отчего девичья фигура кажется ему такой знакомой. Все Лёшкины девочки, которых он видел, были одинаковы: худые, высокие, с силиконовой грудью четвёртого размера и томными коровьими глазами. Эта девица была сделана по другим лекалам. Вроде всё на месте, однако присутствует индивидуальность.
Обратная дорога заняла около часа. Лёшкина машина въехала во двор и припарковалась на отведенный участок. Когда девушка выбиралась наружу, её мобильник выскользнул из кармана джинсовой куртки и со стуком упал на асфальт. Девушка наклонилась и нашла аппарат. Когда она выпрямилась, свет фонаря упал на её лицо. Артём тихо ахнул от неожиданности.
– Да, – сказал водитель философски, по-своему истолковав его реакцию. – И такое бывает. Главное, не делать глупостей. У меня, к примеру, три развода, и ничего, живу.
Лёша открыл дверь подъезда и негромко окликнул:
– Жанна!
– Иду, – отозвалась девушка Артёма.
Данч дождался, когда она поднимется по ступенькам, галантно пропустил даму вперёд и закрыл дверь.
– Теперь куда? – спросил водитель.
Артём провел ладонями по лицу, словно отгоняя наваждение.
– Домой, – сказал он тихо. – Больше некуда.
«К нам приходят, когда либо буйня, либо биздец. Так вот: биздец мы не лечим, а буйня сама пройдет».
Вспоминая бессмертное высказывание неизвестного медика, Пилигрим ехал в болельню, где обретался Дедал каждый будний день.
Работать в новеньком здании, выстроенном в форме ёлочной шишки, Дедал начал с тех пор, как детишки навороченных родителей, получив в подарок дипломы и сертификаты о высшем медицинском образовании, после неудачной вивисекции свалили из медицины в управление оной (а чего, вы думаете, в стране такая буйня с медициной творится?). Пять лет назад Дедал наконец принял давнее предложение состоятельного камрада и сменил зарплату на оклад в частной клинике. Точные размеры оного Пилигрим не вызнавал – как-то неудобно было. Зато точно знал, что оклад позволяет Дедалу ежегодно загорать на островах, отовариваться в хороших бутиках, раз в полгода менять надоевшую (сан)технику и раз в год надоевшую машину. Что, впрочем, не мешало ему в состоянии легкого подпития произносить пламенные речи на тему: «Какую страну развалили, сволочи!»
В каком-то смысле Пилигрим рос сыном полка. Мать училась, батяня работал, в садике были сквозняки, поэтому Дедал таскал его с собой повсюду: и на кафедру, где преподавал, и в болельню, где лечил человеков от импотенции и прочего сглаза. То, что две эти вещи завязаны между собой, малолетний Пилигрим усвоил твёрдо; ни один пациент не мог произнести двух абзацев без слезливого вступления: «Доктор, ну прямо сглазили меня!» Правда, с появлением на экранах гуру Кашпировского пациентов у Дедала поубавилось. Со всех концов страны полетели благодарные письма, типа, спасибо вам, дорогой доктор Кашпировский, раньше у меня с женщинами ничего не получалось, а теперь они мне не нужны – всё рассосалось. Дедал исходил ненормативом, наблюдая за лечебными сеансами шаманов, по очереди тусующихся в зомбоящике. Пилигрим впитывал, ибо был натурой любознательной и высокообучаемой.
Мама считала, что цинизм как форму мировосприятия сын приобрёл в раннем возрасте, якшаясь с медицинскими студентами. Вполне возможно. В студенческой среде Пилигрим считался своим парнем, ибо вовремя просился в туалет, был вполне самодостаточен (мог, например, часами сидеть над гинекологическим атласом, листая картинки с изображениями неверного положения эмбриона в утробе), легко запоминал всякие прикольные феньки и без запинки воспроизводил их по просьбе восхищённой публики. Например: «If you want to drink and fuck – welcome to the наш лечфак»! Когда Пилигрим исполнил феньку дома, реакция предков была прямо перпендикулярной. Мама вскрикнула и бросилась к телефону – скандалить с Дедалом. Пилигрим примерно полчаса слышал её нервные выкрики: «Никогда не отпущу к тебе ребёнка!», «Ты хоть знаешь, чему его там учат?», «Кошмар, кошмар!» Когда крики достигли своего апогея, батяня подобрался к младенцу с блокнотом и ручкой и шёпотом попросил:
– Сынок, повтори ещё раз. Только негромко.
Пилигрим повторил – жалко, что ли? С тех пор батяня стал его постоянным стенографистом (если есть такая мужская специальность). Малолетнему Пилигриму внимание льстило, и лишь повзрослев, он понял, почему довольно занудный в быту батяня пользуется на работе репутацией завзятого остряка.
Болельня, где работал Дедал, находилась в центре города. Пилигрим вошёл в затемнённый холл с холодно поблескивающими мраморными полами и поздоровался со знакомыми охранниками.
– Дед здесь? – спросил он культурно, ибо Дедал учил не фамильярничать в присутствии персонала.
