— А вы уже и это узнали? Что он заядлый рыбак? — довольно рассмеялся Турецкий, окончательно снимая общую напряженность.
— Ну а как же ж? — обрадовался мэр. — Добра висть всегда впереди бежит! Так если не будет возражения с вашей стороны, я тогда распоряжусь.
— Не будет, — ответил Турецкий, поднимаясь. — Рад знакомству, господа. И прошу — задело! Президент ждать не любит, уж это я могу вам доложить по собственному опыту... Павел Петрович, я, пожалуй, готов с вами. Захватите? А то я машину, вы слышали, отпустил, а в вашем городе еще не ориентируюсь. Вот мы сразу и начнем, не откладывая дела в долгий ящик, верно?
Затырину ничего не оставалось, как состроить любезную улыбку.
У Александра Борисовича была сейчас, собственно, одна главная цель — малость припугнуть. Но не до такой степени, чтобы жертвы почувствовали себя загнанными в угол и решились бы огрызаться, а чтобы показать «верхнюю» власть. Которая, во-первых, всегда видится в отдалении от нее неопределенной и непредсказуемой, и, во-вторых, в этой самой непредсказуемости, что хорошо известно руководителям с холуйским типом мышления, всегда могут найтись варианты — приемлемые либо спасительные в той или иной степени. Вот и пусть они пока ищут для себя эти самые варианты, полностью сосредоточившись на нем, конкретном Турецком, или не менее конкретном Грязнове, который наверняка приедет уже завтра, и не мешают работать остальной группе.
Поэтому Александр Борисович, садясь в машину Затырина, меньше всего думал о том, какие мысли ворочаются в голове у подполковника. Он же наверняка ни черта не делал. И что никаким документам не дан ход, Турецкий тоже не сомневался. Было интересно, как станет выкручиваться подполковник. Он, кажется, большой проходимец — этакий провинциальный ловелас, значит, умеет выпутываться из скользких ситуаций.
С папочкой под мышкой он шел по коридору за начальником и ловил на себе, мало сказать, колющие взгляды. Видно, уже догадывались, кто прибыл и по чью душу. И каждый, поди, желал взглянуть на того человека, от решения которого в какой-то степени зависела или могла зависеть его собственная судьба. А это означало, что каждый тут все-таки чувствовал себя виновным — в противном случае чего бояться? Или они вообще ничего не боялись и провожали его взглядами из чистого любопытства?
Вошли. Затырин поинтересовался, чего бы хотел выпить Турецкий — чаю или кофе? Александр Борисович попросил минеральной воды.
— Сделаем, — с готовностью согласился подполковник и тут же отдал распоряжение по телефону. А затем сел напротив и уставился на гостя в ожидании вопросов.
— Я что-то должен? — спросил Турецкий. И «догадался»: — А, вы, наверное, хотите узнать, с чего начнем? А давайте с начала событий. Итак...
Александр Борисович вынул из папки несколько бланков протоколов допроса, достал авторучку и приготовился писать.
— Итак, вопрос первый: с чего началось? С конфликта с троими милиционерами. Давайте по порядку, рассказывайте. А ваши сотрудники пусть тем временем принесут материалы. Слушаю и записываю.
— Я сейчас выйду и дам соответствующее указание, — подполковник поднялся, но словно ждал разрешения.
— А что, телефонов тут нет?
— Надо же объяснить.
— Ну тогда валяйте, — кивнул Турецкий.
Подполковника словно вымело из кабинета. Через
несколько минут вошел рослый сержант — принес бутылку нарзана и чистый стакан. Положил рядом открывалку. Турецкий посмотрел на сержанта. Обратил внимание на полоски пластыря телесного цвета на лбу и скуле. Спросил:
— Как служба?
— Нормально, — недовольно протянул тот, обнажив зубы, и на верхней челюсти, с боков, сверкнули золотые фиксы.
— Спасибо за водичку, я сам открою. Свободен, — холодно сказал Турецкий.
Он вспомнил, что в одном из заявлений по поводу драки с милиционерами фигурировал сержант с клыками золотых зубов. И пластыри, и зубы указывали на то, что это именно он и приходил. Как же его фамилия? Вспомнил, самая подходящая — Малохоев! Небось подполковник направил его — познакомиться. Мало ли...
— Это тот самый Степан, которому больше других досталось? — небрежно этак спросил Турецкий у вернувшегося с несколькими папками Затырина.
— Вы про кого?
— А вот воду приносил. С золотыми зубами.
— Похоже, вы говорите о нем. Пострадал парень.
— Да? А что, напарники у него были такие же слабаки, как он?
— Да нет, нормальные. Могу позвать.
— Потом. И до них дойдет очередь. А эти бандиты, которых они собирались брать, как всегда, из бывших тяжелоатлетов? Слоны?
— Да какие там слоны!.. — Подполковник чуть даже не сплюнул.
— Тогда ничего не понимаю... Трое здоровяков милиционеров, я ж видел — у Степана вашего кулак как кувалда, не смогли справиться с двумя обычными гражданами, которые, как утверждается, были еще и в совершенно пьяном состоянии? И больше того, позволили им, едва стоящим на ногах, избить себя, обезоружить да вдобавок доставить в отделение? Подполковник! Вы за кого меня держите? Вам не стыдно?
— Нет, подождите, а кто это вам заявил, что тех было только двое? Знаете, сколько там народу собралось? Целая толпа!
— Да что вы говорите? Ну давайте внесем в протокол это ваше показание... — сказал Турецкий, записывая. —
Нет, все-таки у меня остаются сомнения. Так и кажется, что никак не могло того быть. Или вы, Павел Петрович, забыли про собственные протоколы? Тогда давайте вспомним вместе. Валяйте выкладывайте.
И Затырин был вынужден подчиниться. Уже продуманная им комбинация с документами рушилась на ходу.
— Вот, — он не очень уверенно протянул через стол несколько исписанных листков. — Это заявления от пострадавших.
Турецкий взял, углубился в чтение. Читал он медленно, что-то помечая у себя в блокноте. Закончил с одним, занялся другим, потом третьим. Отложил все три в сторону.
— Это хорошо, что вы мне дали их почитать, Павел Петрович. Но я просил не эти. Мне нужны заявления Теребилина и Сороченко. А также их жен и пятерых свидетелей. Давайте, чего вы ждете? Этак мы никогда с вами не закончим.
Возникла пауза. Затырин молча и бесцельно перебирал бумаги в папке, но видно было, что делал это чисто формально, никаких других заявлений у него просто не было. И тогда Турецкий пришел ему на помощь:
— Может, забыли? Может, вы, Павел Петрович, давно уже передали их в прокуратуру для дальнейшего расследования и возбуждения уголовного дела по факту нападения и так далее? Или эти документы уже отправлены в область — по требованию областного прокурора? Вы вспомните.
— Ах ну да, конечно! — обрадовался подсказке подполковник. Он даже звонко шлепнул себя по лбу, коря за непростительную забывчивость. — Естественно, у меня тех заявлений и быть не может! Вы абсолютно правы, Александр Борисович! Уф-ф, ну просто гора с плеч, — искренне готов был покаяться он.
— Ну вот видите, — хмыкнул Турецкий, — все, оказывается, можно вспомнить, когда очень надо. Давайте запишем и это ваше показание... Но вы не огорчайтесь, мы с вами их искать сейчас и не будем, просто отмечаем их отсутствие у вас, указываем причину и... идем дальше. Видите ли, ко мне в Москву уже давно поступили копии всех этих материалов. Генерал как раз и захватит их с собой, когда приедет сюда, а вы потом вместе с ним и решите, что там законно, а что нет. Пустяки, пойдем дальше...
Таким иезуитским способом, не повышая голоса, не заставляя Затырина злиться, ибо и повода не было, Александр Борисович за час-полтора самым натуральным образом вынул из него душу.
Пришлось-таки Затырину рассказывать, как были задержаны «обидчики», как не совсем, мягко говоря, достойно вели себя в милиции с женщинами — одна беременная, другая — депутат, как затем среди ночи по звонку от помощника губернатора их пришлось выпустить и извиниться перед ними. Турецкий все старательно фиксировал на бумаге.
У подполковника голова шла кругом — все, оказывается, уже знал этот проклятый москвич! А прикидывался простачком! Но вопросы задавались, и на них надо было отвечать. Причем отвечать внятно, следя при этом, чтобы не проговориться случайно и не подставить себя.
Затырин вспотел от напряжения. А Турецкий пил пузырящуюся водичку из стакана, рассматривая ее на просвет, и нудным тоном утомленного человека продолжал задавать вопросы.
И понял в конце концов Павел Петрович, что ничего у него с обманом не получилось. Концы не сходились. Да и подсказка относительно местонахождения документов была тоже весьма условной, проверить ведь раз плюнуть. И что тогда? Ну а тогда можно будет, решил, видимо, он, снова «поднапрячь память» и неожиданно «вспомнить», что никуда он ничего не отсылал, а запер в дальний ящик стола — подальше с глаз. И что не собирался он вести никакого расследования по этим заявлениям. Да и не в его это интересах, не говоря уже о мэре и остальных. Но это если уж совсем край.
