Ознакомительная версия.
– Неуже-е-ели? – пропела женщина.
– Да. Я так и сказал: один есть. Дело в том, что я очень люблю суп с клецками.
В наступившем молчании подошел официант, профессионально сохраняя равновесие, и положил на столик счет. Поезд поворачивал, пустые бокалы двинулись к женщине, она выставила на их пути ладони, вскинула на инспектора удивленные глаза и спросила:
– Это все?
– Все, – он кивнул. – Вам разве не смешно?
– Нет. Не смешно.
– Я думал, что это будет смешно любой женщине, – отвел глаза инспектор, достал трубку и засунул ее в рот. – Она хохотала так, что сползла под стол.
Женщина посмотрела на счет, приложила палец к губам, чуть повернулась назад и на глазах у застывшего от изумления инспектора медленно вытащила двумя пальцами портмоне из кармана пиджака сидящего сзади нее – спиной – мужчины.
– А, может…– начал было инспектор, но женщина перебила:
– Вы поклялись не ссориться со мной. Заткнитесь.
Она быстро перебрала деньги в портмоне, вытащила несколько бумажек, положила их на счет, а портмоне плавным движением засунула обратно в карман. Потом она посмотрела на инспектора, взяла его трубку, решительно потянула к себе. Инспектор разжал зубы. Женщина рассмотрела трубку и засунула себе в рот. Инспектор покраснел.
– А вы сказали той девушке, что застенчивы? – спросила женщина.
– Вы воровка?
– Ну что вы. Я просто забыла свой кошелек в чемодане. А чемодан мой в купе проводницы, потому что я садилась в вагон без билета, понимаете? – объясняла она, дергая трубкой. – Я заплатила проводнице, мне ехать не так уж и долго, посижу в коридоре на стульчике. А вещи мои проводница взяла в свое купе, а когда ресторан открылся, – женщина вытащила трубку, привстала и так близко придвинула свое лицо, что инспектор почувствовал ее дыхание, – проводницы почему-то не было… она ушла и закрыла купе, – мокрым, вытащенным изо рта кончиком трубки, инспектору провели по губам.
– Все равно это воровство, – он отодвинулся. Женщина равнодушно пожала плечами и села. Инспектор опустил голову и посмотрел себе на грудь – не видно ли сквозь пиджак, как колотится его сердце: – Отдайте трубку. Спасибо. Я в состоянии оплатить счет в любом ресторане.
– Ах, да! Вы же не жадный!
– Тем более, что счет нам принесли общий. То, что вы заплатили и за меня, свидетельствует о моей причастности к правонарушению.
– Да кто вам мешает! Положите к этим деньгам еще те, которые, по вашему мнению, будут свидетельствовать о полной вашей непричастности к правонарушению. Вот официант удивится! А лучше купите с собой бутылку коньяка, сок и сыр.
Инспектор все это купил, и еще бутылку минеральной и пакет кефира.
– Это идиотизм, – бормотал он, уходя и оглядываясь на обворованного пассажира, – это неправильно.
…В два часа ночи обходчик вышел на крыльцо помочиться. Он стоял, покачиваясь, и разглядывал застывшие в стеклянном свете луны деревья в саду. Обходчик вспоминал и никак не мог вспомнить, что же его так подкосило: самогон вчера вечером в бараке у холостяков, или любимое женой «плодовоягодное», которое осталось с прошлого праздника, забытое в кладовке, но там совсем мало было, не больше стакана. Правый глаз не открывался. Обходчик зевнул, щеке у глаза стало больно. Он потрогал осторожно указательным пальцем вздувшееся веко. Хорошо посидели, что и говорить, вот только кто ему так врезал, он напрочь не помнит.
Послонявшись на ощупь по дому, обходчик остановился у календаря. Короткое слово – жирными черными буквами. Вверху и внизу листка шли надписи буквами поменьше, в темноте было видно плохо, но обходчик и так уже знал наизусть, что там. Восход солнца, закат солнца, продолжительность дня. А на обороте – что-то про птичку. Задумавшись, обходчик медленно оторвал листок, подошел к окну. Точно. «Степной воробей». Он вышел на улицу, зажал листок зубами, стал на четвереньки и, склонив голову, чтобы лучше видеть здоровым глазом, пополз вокруг крыльца, ощупывая землю.
– Так больше жить нельзя, – сказала жена. Она неслышно вышла на крыльцо и стояла в ночной сорочке, обхватив себя руками за плечи. – Хоть бы ты к врачу сходил, а? Ведь допьешься до белой горячки! Кого ты ловишь? Что у тебя в зубах?
– Какой сегодня день? – спросил обходчик, вытащив листок изо рта, и усевшись на землю.
– Среда. Среда, горюшко мое! Тебе ведь еще на работу идти, а ты что делаешь?!
– А вот еще одна среда, – в протянутой руке скомканный крошечный самолетик. – И еще одну могу найти, я два таких самолетика делал, точно два! – глядя на жену не отрываясь, быстрыми движениями обходчик сложил пальцами самолетик. – Теперь три. Как это так?
– Бракованный календарь, – вздохнула жена. Насовали лишних листков, вот и все. Вставай, горюшко мое, вставай, – она спустилась и поднимала мужа с земли. – Описался, как маленький, – шершавая ладошка ласково провела по голой мужской спине.
– Я не описался, – сказал обходчик сначала шепотом, потом набрал воздуха и закричал: – Я вышел поссать, а потом просто сел в лужу, понимаешь, ты, дура! Когда искал самолетики!
На его крик по всему поселку залаяли собаки.
– Ну и хорошо, ну и не описался, пойдем поспим немножко, а то скоро вставать. И тебе на работу, и мне… Вот так, по ступенечкам, вот так.
– Давай мою спецовку, – непререкаемым тоном заявил обходчик в доме.
– Так сохнет ведь. Вчера, когда пришел после двенадцати, она же вся была залита кровью, вся в грязи, как будто тебя черт-те где таскали! – окончательно проснулась и рассердилась жена. – Ты хоть помнишь, что залез в отцепленный вагон? Что там подрался с кем-то, что сидел в милиции?! Что я тебя, пьянь несчастную, еле уговорила отпустить?!
– Давай спецовку, – скучным голосом повторил обходчик, и жена сразу замолчала и протянула ему влажные вещи.
Он прошел темным поселком к бараку для холостых. Вошел в настежь открытую – жарко – дверь, включил свет и осмотрел внимательно стол со следами вечерней попойки. Банки не было. Осмотрев спящих, он выбрал старика, потряс его, отворачиваясь от смрадного дыхания. Потом взял за грудки, приподнял и спросил в бессмысленные приоткрывшиеся глаза:
– Слышишь меня?
Старик кивнул.
– Я приносил вчера банку красную с кольцом на крышке?
– При… приносил, – кивнул старик, – но не вчера. Позавчера это было. Точно, позавчера. А вчера мы твою свободу обмывали. Ты из милиции пришел.
Обходчик бросил старика, потому что заметил красный отблеск под столом. Он нагнулся и подкатил к себе вилкой, валяющейся тут же, жестяную банку. Ее приспособили под пепельницу, из банки высыпались окурки.
Возле станции горели несколько фонарей. Обходчик сел на скамейку. На пятом пути стоял товарный. Обходчик знал, что товарный будет там стоять до половины четвертого утра. Потом в четыре десять пройдет рабочий шахтерский поезд. А вот потом обходчик точно, до секунды, должен установить, кто и когда подтащит и отцепит здесь синий вагон. Он перебрал в уме события последних двух дней. Обмыслить все это не было ни сил ни воображения, но одна думка засела у него в голове прочно: и в первую среду, и во вторую он пришел домой после двенадцати ночи. То есть, уже на следующий день. Он пожалел, что не пошел ночью к вагону и не отследил переход одного дня в другой. В первый раз вагон загнали в тупик, поставили оцепление и ждали очень важных людей из госбезопасности. Обходчик пожал плечами: навряд ли бы его подпустили близко. А во второй раз он был с простреленной башкой, это точно.
Прошла дежурная по станции, не заметила его, замершего на скамейке, и испугалась, когда он кашлянул. Они поговорили, обходчик узнал, что сегодня точно – среда. Его смена с утра. Дежурная насыпала ему семечек во влажный карман, и семечки уже через десять минут утратили свою звонкую сухость. Он боролся с дремотой, набрав в рот горсть подмокших семечек, и медленно жевал жвачку. Товарный поезд ушел. Прошел рабочий. Обходчик выплюнул жвачку и чертыхнулся: видимость ему закрыл проходящий по второму пути скорый. Он встал, потянулся, вдыхая резкий запах цветущей абрикосы, и застыл. Скорый прошел, и на сквозном пространстве пустых путей отчетливо был виден в конце прогона бок синего вагона.
– Так, да? – шепотом сказал сам себе обходчик, потоптался возбужденно на месте и побежал домой.
Кричали петухи по дворам, накатывало прозрачным розовым светом раннее утро, и хорошие хозяева уже готовили во дворах скотинке пойло. Обходчик вбежал в сарай, отмахиваясь от переполошенных кур сдвинул несколько корзин, отгреб под ними землю с пометом и нащупал выступающую скобку. Поднатужился, открывая небольшую – в две доски – крышку, под которой держал свой тайник. Став на колени, покопался там и вытащил замотанную в тряпку гранату. Ребристая, она удобно лежала в его большой ладони, приятно придавив тяжестью сердце.
Бежать не стоило, чтобы не привлекать внимания. Путь до станции обходчик прошел медленно, запоминая опущенными глазами потрескавшуюся дорогу, кустики пыльной травы вдоль нее и башмаки двух попавшихся ему навстречу знакомых шахтеров. Успокоившись, обошел вагон. Постоял, прислушиваясь, потом, пятясь, отошел назад, прикидывая, за что можно спрятаться. Прятаться было негде. Он присел, выдернул чеку и запустил гранату изо всей силы под вагон. Споткнувшись о шпалы, граната не докатилась до середины вагона, рванула у самого его бока. Упавшего на землю обходчика подбросило и ударило о рельсы. Он лежал, приоткрыв один глаз, и смотрел, как вагон, содрогнувшись от взрыва, откатился назад. У него вырвало торцевую сторону, и в этом бродячем балаганчике странного театра, сквозь рассасывающийся дым была видна внутренность вагона и лежащие на полу три фигурки.
Ознакомительная версия.
