— Я вообще изрядный шутник, — опять продолжает Шутц. — И конечно же, не ограничиваюсь выращиванием детишек в банках, это все мелочи. Я развиваю их тело и дух, а затем выпускаю на волю или оставляю себе в помощники. Да, мне есть чем похвастаться… Например, кинозвезда Линда Дарнелл — моих рук творение… Именно поэтому никто не может раздобыть ее биографию. Десять лет назад она еще сидела в банке… Кстати, самое легкое — это искусственное старение… На какое-то время убыстряется ритм жизнедеятельности, повышается степень окисления и дальше — как по маслу… Самое сложное — это селекция и совершенствование породы, поэтому возрастает и степень отходов — что-то около шестидесяти процентов…
— А многие из ваших воспитанников стали известными? — настаивает Майк.
Шутц смотрит на него в упор.
— Дорогой Бокански, если бы вы думали иначе, то не заявились бы сюда ко мне.
— Да вы ошибаетесь, — заверяет его Майк, — я вообще впервые обо всем этом слышу.
— Так уж и впервые… — иронически бросает доктор. — Уж поверьте, я, как следует, навел справки.
Он поворачивается ко мне:
— Гарвард уже проиграл Йелю пять матчей.
— В футбол?
— Да, и, заметьте, подряд. Это важно. А почему, как вы думаете?
— Потому что команда Гарварда слабее, — отвечаю я.
— Нет, — возражает Шутц, — потому что команда Йеля сильнее. Команда Гарварда — лучшая в Соединенных Штатах, а йельская просто вышла из моей лаборатории, — Ухмыляется он. — Только все это еще нужно доказать… вот почему Майк Бокански и Энди Зигман решили посетить мою клинику в Сан-Пинто. Сколько же Гарвард заплатил вам, чтобы учинить у меня такой разгром? — продолжает он, обращаясь уже к Майку.
— Ни цента, — говорит Майк. — Даю слово.
— Да нет у вас слова… ведь вас это ни к чему не обязывает.
— А здесь я оказался совсем по другой причине, — продолжает Майк. — Кстати, очень далекой от спорта. И вы это прекрасно знаете.
— Да? — удивляется Шутц. — Вы все время говорите загадками. Я просто отказываюсь вас понимать. Пойдемте лучше посмотрим на моих девочек, мы и так уже потеряли много времени… Прошу уделить мне всего час, и я оставлю вас в покое.
— Послушайте, — говорю я, — я только что одну уже скушал, и это, поверьте, не метафора. А всего лишь двадцать четыре часа назад я вообще был девственником, и если честно, то уже начинаю скучать по тем временам. Потому что с восьми утра вчерашнего дня я никак не могу остановиться…
— Подумаешь, — смеется Шутц, — разом больше, разом меньше. Пошли, пошли…
Следом за ним мы идем через анфиладу огромных комнат, выкрашенных в светлые тона, с гигантскими окнами, выходящими прямо на море, которое уже начинает смутно угадываться в темноте ночи. Утро едва-едва забрезжило. Наконец перед нами лестница, ведущая вниз.
— Опять под землю? — замечаю я.
— А что, там очень хорошо, — отвечает Шутц. — Постоянная температура, полная звукоизоляция, абсолютная безопасность — все прелести сразу.
Мы погружаемся во чрево земли… довольно чистое и с хорошей вентиляцией. Доктор идет впереди, за ним Майк, а я замыкаю шествие.
— Кстати, вернемся к нашему разговору, — вдруг говорит Майк. — Я хотел бы знать, кто такой Поттар?
Шутц не реагирует и продолжает невозмутимо идти вперед.
— Неужели вы ничего не слышали в Поттаре? — продолжает Майк. — А вы знаете Поттара, Рок?
— Ну… да, так же как и все, — говорю. — Я читал его статьи, но самого никогда не видел.
— Никто не знает, кто такой Поттар, — задумчиво, как бы про себя, продолжает Майк, — но двадцать миллионов американцев уже готовы идти за ним по первому сигналу. А Каплан?
— Я знаю, кто такой Каплан, — отвечаю я. — Это он проводил недавно кампанию против губернатора Кинд-жерли.
— Каплан возник на политической арене четыре года назад, — поясняет Майк, — и ему удалось разрушить все проекты Кинджерли, а ведь тот занимается политикой уже лет двадцать… О самом Каплане тоже ничего не известно, но стоит сравнить теории Каплана и Поттара — и сразу обнаруживаешь занятные сюрпризы…
— Я мало увлекаюсь политикой, — роняет Шутц.
Мы уже достигли самого низа лестницы, и доктор снова ведет нас вдоль светлых и пустых коридоров. Пол под ногами покрыт толстым ковром персикового цвета, а хромированные бра бросают на стены яркий отсвет.
— Каплан и Поттар стали любимцами толпы, — продолжает Майк. — Оба красивы, умны, у них море обаяния, и они играют в очень опасные игры. Эти ребята становятся угрозой для всех Соединенных Штатов.
— Вы, несомненно, правы, — говорит Шутц, — но, повторяю, меня это совершенно не интересует… Я прежде всего эстет.
— Каплан и Поттар тоже вышли отсюда, — холодно отчеканивает Майк.
Наступает тишина. Шутц останавливается и пронзает Майка взглядом серых холодных глаз.
— Слушайте, Бокански, избавьте меня от ваших шуток. Давайте поговорим о чем-нибудь другом, сделайте одолжение.
— Пожалуйста, — соглашается Майк, — я не настаиваю. Только не надо мне рассказывать, будто вы занимаетесь исключительно внешним видом своих воспитанников… Нам абсолютно точно известно, что три пятых всех политических деятелей, опасных для существующего правительства, были выращены и запрограммированы лично вами… Кстати, примите мои поздравления: ваша система безупречна.
Шутц опять начинает смеяться.
— Послушайте, Бокански. Я уже собрался было рассердиться, но вы изрекаете все это с таким серьезным видом, что приходится вас простить… Выходит, я, Маркус Шутц, занимаюсь какой-то подрывной деятельностью и пытаюсь захватить власть? Ну милейший, это несерьезно… Тут, у себя на острове, я король, пусть даже без короны, и могу преспокойно заниматься своими опытами.
— Ладно, забудем об этом, — говорит Майк. — Где же ваши девочки?
— О! — восклицает Шутц, — вот это уже лучше. Мы почти пришли.
Он пропускает нас вперед, и мы входим в просторный кабинет с большим рабочим столом в центре. Доктор подходит к нему и выдвигает ящик с картотекой.
— Так, — говорит он, — палаты триста девять и триста одиннадцать. Я сейчас вызову девушек, и через час вы свободны в том смысле, что вы вольны уйти… Я хоть и ценю юмор, но только без преувеличений.
— Поверьте, доктор, мы и сами не собираемся тут застревать, — говорю я. — Если бы не ваша настойчивость, нас бы здесь давно уже не было.
— Вы, наверное, чувствуете, что попали в дурацкое положение, — продолжает Шутц. — Сесть на «Б-29», прыгнуть с парашютом, как настоящие десантники, потом раздеться догола и вломиться в дом к бедному старику, который всего-навсего занимается разведением человеческих существ, как кто-нибудь другой разводит орхидеи или розы, — такая операция вряд ли покроет вас славой…
— Согласен, со стороны это выглядит глупо, — признается Майк.
Но мне чудится, что он насторожился до предела.
— Ладно, что бы то ни было, идемте, — приглашает нас Шутц, — я вас провожу.
Он снимает телефонную трубку:
— Пришлите П.13 и П.17 в палаты триста девять и триста одиннадцать.
Потом поворачивается к нам.
— Обе девушки абсолютно идентичны. Естественно, если захотите все вместе, вчетвером, то пожалуйста — палаты смежные.
— Благодарю вас, — отвечает Майк. — Не преминем воспользоваться разрешением.
Шутц задумчиво кладет трубку:
— Ну что ж, пошли.
Мы идем за ним по пятам как верные охотничьи псы.
Доктор останавливается перед дверью с номером триста девять, и Майк входит в палату. Я переступаю порог следующей двери.
— До скорой встречи! — уходя кричит нам Шутц.
Да, у него в коридорах просто идеальный порядок. С тех пор как мы спустились вниз, нам не встретилось ни одной живой души.
Войдя в свою палату, я обнаруживаю очень симпатичную девушку с ослепительно рыжими волосами. От этого она вся кажется как бы облитой золотом.
— Добрый день, — говорит она мне. — Надеюсь, вы по меньшей мере «С»?
— Я вольный стрелок, — отвечаю я. — Работаю сам на себя.
Девушка приходит в некоторое замешательство.
— Как же вы здесь очутились?
— Это жизнь. А жизнь была бы пуста, не будь в ней тайн.
Я направляюсь к двери, ведущей в соседнюю комнату, и вхожу без стука.
Майк сидит на кровати, а перед ним — точная копия моей красотки.
— Эй, Майк, — вопрошаю я, — вы что, еще не отошли?
— Это все уже начинает мне осточертевать, — говорит он. — Во-первых, меня вообще тошнит от этих дел, а во-вторых, одного раза в неделю мне хватает по горло. А может, пусть они разберутся сами между собой?
— Отличная идея!
Я возвращаюсь в свою комнату.
— Идемте, Сэлли, — говорю я, — мы придумали очень интересную игру.
— Я с удовольствием.
По ходу она приклеивается ко мне и начинает выделывать всякие фокусы бедрами. Я не реагирую.
