Но он явно преувеличивал возможности тиходонцев. Никакими новыми данными по РД «Трасса» они не располагали. Сергеев вплотную занимался нераскрытыми делами, которые по почерку могли бы быть привязаны к Учителю, а Попов безуспешно продолжал обрабатывать уволенных и действующих работников милиции. Несколько раз ему казалось, что фоторобот «трассовика» напоминает какого-то человека, он часами сидел над квадратиком фотобумаги, и узнавание пошевеливалось где-то в подсознании, но наружу не прорывалось, оставляя смутное ощущение неудовлетворенности и беспокойства.
Выбирая свободные минуты, Сергеев и Попов продолжали готовить освобождение Лунина. Собственно, основную роль здесь играл Сергеев, а Валера ассистировал, то веря в успех задуманного, то в очередной раз приходя к мысли, что вовлечен в обреченную на провал авантюру. Но как бы то ни было, слово он дал и отступать не собирался.
— Надо готовить обоих — и Алексеевича и врача, — сказал Сергеев во время очередного обсуждения операции. — Лучше заранее перестраховаться. А то вдруг влезут в последнюю минуту.
Вовлечь в душевный разговор за бутылкой водки Ромова не составило труда, хотя Попов испытал укол совести: старик был крайне недоверчив и осмотрителен к чужим, а их считал своими, и получалось, что они злоупотребляют доверием.
— Нет порядка, — сказал Сергеев, когда одна бутылка была уже закончена, а вторую только откупорили.
— Милиционеры мимо пьяного идут — рожи отворачивают, гаишники только водителей норовят прищучить, а что там на тротуаре творится — их не касается. Охрана свои задачи решает, паспортники — свои, а с уголовниками только мы бьемся, может, еще участковый…
— Смотря какой участковый, Сашенька, — оживился Иван Алексеевич. — В наше время по тридцать лет на одном участке работали, каждую собаку знали! Еще заявления о краже не поступило, а он приходит и выдает: кто, с кем, где вещи. Остается поехать и взять. Но если хозяина нет — все валится!
Иван Алексеевич махнул рукой и потер ладошкой подбородок.
— А суды что делают! — в точном соответствии со сценарием подлил масла в огонь Попов. — Не хотят выносить приговоры, и все тут! Как сложное или скандальное дело, найдут зацепку — и на доследование!
Они собрались у Сергеева и сидели прямо на кухне, за маленьким, обшитым белым пластиком столом. Закуска была обычная для подобных случаев: вареная картошка, соленая капуста с базара, луковицы, сало — опять-таки с рынка — и хлеб.
Все трое ели с аппетитом, а выпивали только Ромов с Поповым.
— Это не потому, что суды, или ГАИ, или охрана. — Иван Алексеевич подцепил вилкой картофелину, размял в тарелке, приготовил лук и капусту. — В людях ответственности нет. Работать никто не хочет. Равнодушные стали, злые. Не собираются, песенок хороших не поют. Давайте по единой…
Валера и Ромов выпили, Сергеев чокнулся, пригубил и поставил рюмку. Иван Алексеевич покосился неодобрительно, по ничего не сказал.
— Ответственности боятся, — подталкивал Ромова Валера. — Каждый за свою задницу дрожит: как бы чего не вышло да по шапке не дали!
— Точно, все и боятся, за кресла держатся, — подтвердил Ивап Алексеевич и добавил: — Хорошо у меня уже никакого кресла нету. Отсидел я свое в креслах-то, геморроем обзавелся, а больше ничем…
— А у нас что? — спросил Валера. — Стулья драные, да и то присесть некогда.
— И вам держаться не за что, — охотно согласился Ромов. — Пахарь, он везде пахарь.
— Знаете что? — вдруг спросил Сергеев, повторяя интонации Ивана Алексеевича, даже глаза и губы попытался округлить. — Давайте мы хоть раз этим чиновникам носы подотрем! Сделаем как положено, но справедливости, и плевать на их хитромудрые расчетики!
— Давай сделаем! — так же охотно согласился Ромов. — А что ты, Сашеиька, удумал?
— Да вот этот приговор идиотский по Лунину! Они нашего товарища списали, как последнего урку, а Лесухина помиловали. — Давайте и мы Лунина помилуем! Отпустим — и дело с концом!
Иван Алексеевич слушал, как всегда, внимательно и согласно кивал головой, но при последних словах словно окаменел.
— Не пойму… Как так отпустим?
— Очень просто, — самым естественным голосом ответил Сергеев. — Вместо исполнения разыграем спектакль, а потом выпустим его — пусть едет куда хочет! А у него есть местечко — ни одна собака не докопается…
— И обратно не пойму, — Иван Алексеевич отставил рюмку. — Кто же приговор отменит? Или телеграмму пришлет?
— Да никто! Мы сами решим!
Иван Алексеевич посмотрел на Сергеева, на Попова, снова перевел взгляд на Сергеева.
— Ну ладно, когда с пьяных глаз такие шутки, это понять можно. Но мы-то трезвые, только вторую начали! А ты и вовсе не пил. Как же. тебя понимать?
— А что тут особенно непонятного? — гигант пер напролом, часто ему это помогало.
— Да то! — холодно сказал Иван Алексеевич. Он построжал, выпрямился, даже кожа на лице подтянулась.
— У меня выслуги с войной — почти полвека. Всяко бывало: и пили, и дурака валяли, всяко… Но чтобы до такого додуматься…
— До чего «такого»?! — заорал Сергеев. — Сам же говорил, что исполнять не станешь! Сам!
— Это совсем другое, — по-прежнему холодно и подчеркнуто спокойно проговорил Ромов. — Напишем рапорт, и пусть его отправляют в Северную зону исполнения. Вот и решение вопроса для нас. А ему-то помочь невозможно. Никак невозможно! И даже придумать такое я бы себе не позволил, пусть и литр выпью!
— Трах! — громадная ладонь с силой опустилась на белый пластик. Звякнув, полетела на пол вилка, разбрасывая во все стороны клейкие полоски капусты.
— Службисты хреновы! И черт с вами, подаю рапорт! И Валера подаст! Сами исполняйте!
Сергеев вскочил, сделал неопределенное движение рукой, затем схватил свою рюмку и с размаху выплеснул в раковину.
— Я к этому грязному делу руки не приложу! И вообще больше на «точке» вы меня не увидите!
— Вот это другой разговор, здравый. Это пожалуйста. Не можешь, не нравится, трудно тебе — уйди в сторону.
Ромов помолчал, подвигал челюстью.
— Только кто будет за тебя в грязи ковыряться? Пусть удавы по земле ползают, учителя деток уводят, кисляевы всякие девчонок насилуют… Так выходит?
Он поднялся, отряхнул ладони, будто пыль сбивал.
— Ты не говорил, я не слышал. Скажу Викентьеву, что Лунина исполнять не будем. Пусть принимают решение.
Ромов вышел из кухни, протопал по коридору, хлопнула входная дверь.
— И что теперь? — спросил Попов.
Товарищ пожал плечами. Он выглядел усталым и подавленным.
— Вот тебе и старичок-боровичок…
— Я сразу говорил, что это афера.
— Говорить легко… Делать трудно…
Сергеев несколько раз вздохнул, успокаиваясь, сел на место, со стуком поставил рюмку.
— Конечно, если хорошее дело…
Он палил до краев, поднес ко рту, замешкался и резко отвел руку. Водка выплеснулась на брюки и белую пластиковую поверхность. Гигант потер левую сторону груди.
— Сердце?
Сергеев качнул головой.
— Мышцу сводит. Сейчас пройдет. А Викентьев вызовет, скажем — разыграли мухомора. Но рапорт я ему положу. Завтра же.
На следующий день озабоченный Ромов вошел в кабинет к начальнику спецгруппы «Финал».
— Я насчет исполнения Лунина, — едва поздоровавшись, начал он.
— Подожди секунду, Иван Алексеевич, — Викентьев тоже выглядел озабоченным.
— Тут такое дело… — подполковник на миг отвел глаза, но сразу же вернул взгляд куда положено — прямо в лицо старому сослуживцу.
— Такое дело, аксакал, надо рапорт писать. На отдых.
— А кто это, позвольте спросить, за меня решает? — хмуро поинтересовался Ромов.
Викентьев развел руками.
— Оно само собой подучилось, мы с тобой, старые козлы, и не додумались…
— Похоже, что старый козел тут только один, — Иван Алексеевич ждал.
— Ты почему столько лет в отставке, а работаешь в группе? — спросил Викентьев и сам ответил: — Да потому, что не было первого номера на замену! Но теперь-то он есть! Мне об этом еще на исполнении прокурор сказал. И генерал сразу: Сергеева в приказ — первым, а Ромова с почетом на заслуженный отдых… Что тут возразишь?
Ромов секунду подумал, пожевал губами.
— Дай листок бумаги.
Неловко присев с торца стола, Иван Алексеевич написал рапорт, протянул его Викентьеву, вспомнив, достал картонку специального пропуска на вход в управление в любое время суток.
— Возьми. К кассе и по пенсионному пропускают. Да еще…
Он покопался в карманах широких, будто чужих, брюк, позвенел металлом и вытащил ключ с резной двусторонней бородкой.
— Это от сейфа там, в «уголке». Теперь все.
Ромов выглядел совершенно спокойным. Викентьев знал его давно и понимал, что это маска, призванная скрыть глубокую обиду.
