В мае 1953 года Петров сообщил мне, что они с женой должны вскоре выехать обратно в Советский Союз. Он не уточнил даты отъезда, но сказал, что они будут отсутствовать от трех до шести месяцев. Однако, в его поведения просматривались признаки беспокойства, которые могли означать, что он истолковывает указание об отъезде, как отзыв из командировки.
Настал критический момент. Казалось, что если Петров когда либо помышлял о побеге, то наступило самое подходящее время. Однако, к несчастью, он оказался не готов к этому.
Тщательно все обдумав, я пришел к выводу, что пока ничего нельзя сделать, и мне остается только надеяться на благоприятное развитие ситуации в оставшееся время до отъезда, дата которого мне, кстати, была пока не известна.
Когда несколько дней спустя Петров вновь оказался в Сиднее, у меня возникло впечатление, что появились новые возможности. Он вошел в мой офис какой-то искусственной походкой с видом потерянным и подавленным.
- У меня произошло что-то ужасное с глазами, - сказал он мне. - Мой левый глаз почти не видит, а правый тоже не совсем в порядке. Почти все время я вижу перед собой плывущие черные пятна.
Петров открывал и закрывал глаза, как будто надеялся, что от этого пятна исчезнут. Я сказал, что устрою ему консультацию у доктора Бекета, хирурга-офтальмолога, с которым я совместно снимал офис на улице Маккуэри.
Я раздумывал над значением последних поворотов событий. Их последовательность была такова: вначале Петров интересуется возможностями организации бизнеса, затем он проявляет беспокойство в связи с предстоящим отъездом в Москву и, наконец, происходит драматическое осложнение состояния его глаза.
Причин делать поспешные выводы не было, но появились основания для вопроса: Является ли это осложнение состояния глаза совпадением по времени с предстоящим отъездом, или это просто маневр с целью отложить отъезд ? Если верно последнее предположение, то это открывало огромные новые возможности и добавляло новые осложнения. Я потратил многие часы на продумывание моих последующих действий и почувствовал, что смогу сохранить контроль над развитием ситуации при условии полного содействия со стороны Службы безопасности.
На протяжении последнего периода времени у меня появились основания полагать, что Служба безопасности скептически относится к моим выводам о том, что Петров мог бы перейти на Запад. Внешним проявлением такой позиции Службы были многочисленные проявления некоторого раздражения. Одним из примеров послужил вопрос об аренде мною квартиры на Пойнт Пайпер, которая, как мне представлялось, должна была дать существенные преимущества в моей работе с Петровым. Поэтому ещё до подписания арендного договора я обратился в Службу с просьбой о предоставлении мне субсидии для оплаты аренды, и её руководство обещало рассмотреть этот вопрос.
Впоследствии, уже после оформления договора руководство отказало в субсидии без всяких объяснений, и я остался с дорогостоящей квартирой, которую бы никогда не стал арендовать, если бы не стояла задача создания более благоприятных условий для работы в интересах Службы безопасности.
Были и другие причины, по которым Службе следовало бы помочь мне в оплате квартиры. Одна из них состояла в том, что даже если Петров и не перейдет на Запад, то он уже стал источником такой ценной информации, что я вполне мог рассчитывать на готовность Службы пойти на существенные затраты, чтобы получать от него и в дальнейшем подобного рода информацию.
Мое финансовое положение ухудшалось так быстро, что я попросил руководство Службы пересмотреть свое решение. И вновь оно отказало и опять без объяснений.
Последовавшее за этим нервное расстройство, не способствовало появлению желания решать сложные проблемы, возникающие в ходе моего общения с Петровым. Для меня Служба безопасности была символом государства, для которого я работал, жертвуя многим и в личном плане, и в финансовом отношении. Я считал, что заслужил положительной оценки, какого-то поощрения, и если люди, которые должны были оценить мою деятельность, оказались не готовы сделать это, тогда у меня, по-видимому, больше не оставалось стимулов для продолжения этой деятельности.
- Ради чего, черт побери, я занимаюсь всем этим? - часто спрашивал я себя. И, отвечая себе, вынужден был признать, что для тех, кто глубоко втянулся в эту игру, она представляет интерес сама по себе.
А потом снова вопрос к себе: Вношу ли я какой-нибудь вклад в те усилия, которые имеют целью остановить распространение тирании?
Не знаю, можно ли было ответить на этот вопрос положительно, но мне казалось, что я, хоть в небольшой степени, но способствовал облегчению страданий угнетенных, в том числе и угнетенных советских людей. Я также считал, что помогаю, может быть и в небольшой мере, поставить барьер против коммунизма в самой Австралии, и утешал себя мыслью о том, что, в конечном счете, правительственное ведомство не обязательно отражает чувства народа.
Несмотря на все это, я испытывал определенное чувство обиды из-за того, что Служба безопасности, которая должна была оказывать мне содействие, на самом деле сознательно отбивала у меня желание к работе. Я пришел к выводу, что мне необходимо поставить вопрос ребром и прояснить ситуацию.
Для ускорения прямого обмена мнениями я встретился с Нортом и продиктовал ему мое заявление об отказе от сотрудничества. В пылу раздражения я не слишком заботился о стиле, но в моем письме я сказал именно то, что хотел:
Генеральному Директору Службы безопасности.
Уважаемый сэр,
Я хочу представить Вам мое заявление о прекращении сотрудничества с даты, которая будет нами совместно согласована позднее.
В этом отношении дата предстоящего отъезда Петрова меня вполне устроит.
Причины моего отказа от сотрудничества, о котором я заявляю с сожалением, следующие:
(1) Я считаю, что форма Вашего отказа компенсировать мне оплату за арендованную мною квартиру, была неподобающей и оскорбительной для меня, особенно с учетом того, что я направил мою просьбу о финансовом содействии несколько месяцев назад (и до сих пор не получил на неё ответа).
В этой связи я хотел бы пояснить, что при аренде этой квартиры я руководствовался соображениями развития моих отношений с Петровым, что, как я понимаю, впоследствии оправдалось, а также тем, что наличие у меня этой квартиры снизит расходы по другим статьям.
(2) Затяжки в рассмотрении моей просьбы (как последней, так и до этого других) обычно создавали для меня затруднения, так как в ряде ситуаций в ходе моего сотрудничества с Вами, мне приходилось принимать немедленные решения.
Едва ли стоит объяснять, что если, прежде чем принять решение, я вынужден долго ожидать мнения Службы в отношении дальнейших действий, то мои возможности вести работу сильно сокращаются.
(3) Вашу настойчивость в проведении осмотра моей квартиры в мое отсутствие я расцениваю как признак того, что Вы испытываете ко мне определенное недоверие..
Я также считаю, что отказ выделить мне финансовую субсидию является результатом недооценки с Вашей стороны складывающейся ситуации.
(4) В течение длительного периода времени у меня сохраняется впечатление, что мой телефон прослушивается.
Поскольку мне хотелось бы верить, что это одна из мер по обеспечению моей безопасности, то полагаю, что можно было бы поставить меня в известность об этом.
Вышеизложенное дает возможность почувствовать различие между приносящей удовлетворение работой в коллективе и выполнением обязанностей на плохо оплачиваемой должности.
Я чувствую, что продолжение той работы, которую я проводил для Вас до этого, отвечает общественным интересам, и что те значительные суммы финансовых средств (государственных средств), которые были затрачены на мою деятельность, только сейчас начинают приносить отдачу.
Поэтому я буду рад пересмотреть мое решение об отказе от сотрудничества, если Ваш ответ убедит меня в том, что мои сомнения и обиды лишены оснований.
Как можно заметить, в заявлении особо подчеркнуто, что прекращение сотрудничества должно произойти после отъезда Петрова, поскольку, каков бы ни был результат лично для меня, мне бы хотелось сохранить преемственность в той работе, которую я вел. Я постарался изложить свое заявление в такой форме, чтобы Служба, если она этого хочет, имела возможность устранить разногласия между нами.
На следующий день мне в офис позвонил Норт. Он передал мне распоряжение немедленно прекратить оперативную работу. Я был буквально ошеломлен, так как при всей той неудовлетворенности, которую я испытывал из-за отношения Службы к моей работе, я никогда не мог подумать, что они придают ей такое ничтожное значение, что готовы просто бросить её.
Такое развитие событий поставило передо мной деликатную проблему морального характера. Даже если Служба безопасности и не понимала её, то я то знал, что мои отношения с Петровым достигли той стадии и приобрели такой характер, что их невозможно так просто прервать и забыть. Мне необходимо было найти какую-то форму их продолжения. Уже теперь, оглядываясь в прошлое, я могу честно сказать, что действия, которые я решил предпринять, не были продиктованы заботой о себе самом. Мною руководила лишь мысль о том, что работа, которую я так давно начал, должна быть продолжена и желательно мною, так как никто кроме меня не мог продолжить её с такой же степенью вероятности положительного результата. И уж если противоречия между Службой и мной преодолеть не удастся, только тогда её придется передать кому-то другому.
