- Хочу побеседовать с некой мадемуазель Иветт Пежо, которая работала в институте Пастера в Париже в тысяча девятьсот сорок пятом и сорок шестом годах. Не на следующей неделе, не завтра, а сейчас. Сегодня в полдень. Можете это устроить, сэр?
- Могу устроить все, - спокойно ответил Шеф, - менее двух часов назад премьер-министр выделил в наше распоряжение все средства и виды передвижения. Он перепуган до смерти. Как срочно это?
- Возможно, это вопрос жизни и смерти, сэр. Нужно выяснить следующее. Эта женщина находилась в очень дружеских отношениях с Макдональдом около девяти месяцев после войны. Единственный период его жизни, о котором нет сведений. Если она жива и ее найдут, она поможет нам заполнить пробел.
- И это все? - спокойно спросил он, но с едва скрытым разочарованием. - А как письма сами по себе?
- Прочел всего два, сэр. Кажутся вполне безвредными, хотя содержание таково, что будь я их автором, вряд ли захотел бы зачитывать их на суде.
- Кажется, не с чего продолжать, Кэвел?
- Заминка, сэр. Предполагаю, что вырван лист из досье Макдональда. Даты на письмах соответствуют недостающему листу... если его недостает. А если это так, то я хочу узнать почему.
- Недостает? - резко спросил он. - Как может отсутствовать страница из секретного досье? Кто мог или мог бы иметь доступ к досье?
- Истон, Кландон, Кливден и Уйбридж.
- Точно. Генерал Кливден. - Многозначительная пауза, а затем спокойно: - Недавняя угроза Мэри показать твою голову на подносе. В Мортоне генерал Кливден единственный, кто знает обо мне и о родстве между Мэри и мной. Один из двух человек, имеющих доступ к секретным досье. Не думаете, что надо сосредоточиться на Кливдене?
- Надеюсь, Харденджер сделает это. А я хочу встретиться с мадемуазель Пежо.
- Очень хорошо. Не опускай трубку. - Я подождал и через несколько минут вновь услыхал его голос: - Езжай в Мортон. Оттуда вертолет доставит тебя в аэропорт
Стентон. Там тебя будут ждать. Двухместный ночной истребитель от Стентона до Парижа летит сорок минут. Устраивает?
- Прекрасно. Только вот у меня нет паспорта с собой, сэр.
- Не потребуется. Если мадемуазель Пежо еще жива и еще в Париже, то она будет ждать тебя в аэропорту Орли. Обещаю. Вернешься, встречусь с тобой, а через полчаса еду в Альфингем, - он повесил трубку.
Я повернулся со связкой писем в руке и увидел миссис Турпин у открытых дверей. Она отвела от меня бесстрастный взгляд, уставилась на письмо, затем снова на меня. Через миг она повернулась и скрылась. Интересно, сколько времени она находилась здесь, подглядывая и подслушивая, подумал я?
У Шефа дело никогда не расходилось со словом. Вертолет ожидал меня в Мортоне. Самолет из Стентона доставил меня ровно через тридцать пять минут стремительного полета на аэродром Орли. Мадемуазель Пежо в компании парижского инспектора ожидала меня в служебной комнате. Кто-то, подумалось мне, проявил расторопность.
Как оказалось, было не очень трудно разыскать мадемуазель Пежо, а ныне мадам Галль. Она по-прежнему работала в том же месте, в институте Пастера, и охотно согласилась приехать в аэропорт, когда полиция пояснила, что это срочно и касается ее прошлых месяцев знакомства с Макдональдом. Она была темноволосой, полной и привлекательной женщиной сорока лет с улыбчивыми глазами, в которых светилась нерешительность, неуверенность и недоумение - нормальное состояние, когда вами начинает интересоваться полиция. Французский полицейский представил нас друг другу, и я сказал, не теряя времени:
- Мы были бы чрезвычайно благодарны, если бы вы дали нам сведения об англичанине, с которым вы познакомились в середине сороковых годов, точнее в сорок пятом или сорок шестом, о докторе Александре Макдональдс.
- Доктор Макдональд? Алекс? - засмеялась она. - Он бывал страшно рассержен, услышав, что его называют англичанином. Во всяком случае, в то время. Он был ярым шотландцем в те дни, когда я его знала. Националистом?
- Разумеется. Шотландским националистом. Насколько помню, пламенным. Всегда повторял: "Долой старого врага Англию", "Да здравствует франко-шотландский союз". Но я точно знаю, что он храбро сражался на стороне этого старого врага в прошлую войну. Возможно, не был столь искренен, - она внезапно умолкла, посмотрела на меня проницательно и задумчиво. - Он... он мертв, да?
- Нет, мадам, он жив.
- Но у него неприятности? Неприятности с полицией?
Она оказалась сообразительна и умна, сразу уловила едва заметную смену тона.
- Боюсь, что да. Как и когда вы с ним впервые встретились, мадам Галль?
- За два месяца до окончания войны или за три... Полковник Макдональд был направлен в Сен-Дени на поенный химический завод, которым раньше владели фашисты. Я работала в исследовательской группе на этом заводе, уверяю вас, не по собственному желанию. Я не знала тогда, что полковник Макдональд блестящий химик, и взяла на себя труд объяснить ему различные химические процессы и устройство производства. Еще не закончилась смена на заводе, как я обнаружила, что он знает гораздо больше, чем я предполагала, - она засмеялась. - Кажется, я понравилась храброму полковнику. А он мне.
Я кивнул. Судя по пылкому тону ее писем, она не все говорила о своих чувствах.
- Он оставался в Париже несколько месяцев, - продолжала она. - Не знаю точно, чем он занимался, но вроде бы вопросами технического характера. Все свободное время мы проводили вместе. - Она пожала плечами. - Это все так давно было, словно в ином мире. После демобилизации он вернулся в Англию, потом приезжал на неделю, пытался найти работу в Париже, но не смог. Думаю, в конце концов он получил какую-то исследовательскую работу у английского правительства.
- Вы когда-нибудь подозревали что-либо темное или достойное порицания в полковнике Макдональдс? - прямо спросил я.
- Никогда. Если бы подозревала, то не общалась бы с ним.
Искренность, достойные манеры исключали возможность сомнения в ее словах. Внезапно я почувствовал душевную пустоту. Наверное, прав был Шеф, и я просто теряю время, драгоценное время. Если, конечно, можно назвать драгоценным потраченное в пустых поисках время. Кэвел, возвращающийся с поджатым хвостом домой.
- Ничего? - настаивал я. - Ни одной черты, которая заставила бы вас задуматься?
- Хотите оскорбить меня? - тихо спросила она.
- Простите. - Я изменил подход. - Можно спросить вас, вы любили его?
- Надеюсь, не доктор Макдональд послал вас сюда? - спокойно сказала она. - Вы должны были узнать об этом из моих писем. Вам ответ известен.
- А он любил вас?
- Любил. Во всяком случае, он делал мне предложение. Не меньше десятка раз. Это вам может кое-что сказать, не так ли?
- Но вы не согласились, - возразил я. - Если вы любили друг друга и он просил вас выйти за него замуж, то можно поинтересоваться, почему же вы отказали ему?
- Я отказала по той же причине, из-за какой оборвалась наша дружба. Я немного побаивалась. Несмотря на торжественные заверения в любви, он был неисправимым волокитой. Но главным образом - из-за нашего глубокого расхождения. К тому же мы не были столь стары и умудрены жизненным опытом, чтобы прислушаться к голосу рассудка.
- Расхождения? Можно спросить, какие, мадам Галль?
- Вы очень настойчивы, не правда ли? Какое это имеет значение? - Она вздохнула. - Полагаю, для вас это имеет значение, раз вы спрашиваете. Будете спрашивать, пока не получите ответа. Секрета здесь нет никакого, но все это мелко и довольно глупо.
- И все же хотелось бы услышать.
- Не сомневаюсь. Франция после войны, как вы можете вспомнить, была в очень неустойчивом положении. У нас были партии от крайне правых до крайне левых. Я добрая католичка и принадлежала к правой католической партии, она обезоруживающе улыбнулась. - Вы таких называете самыми голубыми тори. Ну, боюсь, что доктор Макдональд был настолько не согласен с моими политическими взглядами, что наша дружба в конце концов стала совершенно невозможной. Знаете, такие вещи случаются. Для молодого человека политика чрезвычайно важна.
- Доктор Макдональд не разделял ваших консервативных взглядов?
- Консервативных? - Она засмеялась с неподдельным изумлением. Консервативных, сказали вы?! Был ли Алекс истинным шотландским националистом или не был, сказать не могу, но одно могу утверждать совершенно безошибочно: никогда не встречала человека более неумолимого в своих взглядах. Он был прелесть. Спустя час и десять минут я вошел в холл отеля "Вогоннер", в Альфингеме.
Из Стентона я позвонил Шефу и Харденджеру, оба они сидели в гостиной и ждали меня. Хотя вечер еще и не наступил, но перед Шефом уже стояла почти пустая бутылка виски. Я никогда не замечал за ним раньше, чтобы он начинал пить до девяти вечера. Лицо его было бледным, измученным, застывшим и усталым. Впервые ему можно было дать столько лет, сколько есть. Он сидел ссутуленный, что-то расслабленное и жалкое появилось в нем, как в человеке, сбросившем с себя груз, который пришлось долго носить. Харденджер выглядел тоже не блестяще.
