Неожиданно обнаружив, что холод пробирает его до костей, Брунетти встал.
Он глянул на часы. Почти шесть… Один из неловких моментов, когда домой идти вроде бы рано, а в квестуру возвращаться поздновато.
– Здесь нам торчать больше смысла нет, – сказал Брунетти. – Можно расходиться по домам.
– Время, проведенное на холоде, засчитывается по двойному тарифу? – поинтересовался Вианелло.
Комиссар засмеялся и хлопнул друга по плечу.
16
Хорошее настроение не покинуло Брунетти по дороге домой и даже поднялось вместе с ним в квартиру. В кухне он застал Раффи, жующего сэндвич с прошутто примерно той же величины, что и греческо-итальянский словарь, который парень держал в другой руке. При виде отца Раффи проговорил с набитым ртом:
– Пытаюсь дожить до ужина!
Брунетти молча прошел мимо него и достал початую вчера вечером бутылку Ribolla Gialla.
– Это – для той же цели, – сказал он, ставя бутылку на кухонную стойку, а следом за ней и бокал. И с тонким расчетом пододвинул второй бокал Раффи: – Тебе налить?
Парень как раз набил рот хлебом с ветчиной, поэтому лишь молча помотал головой. Проглотил и сказал, демонстрируя отцу сэндвич:
– Ну не с этим же! Мне бы лучше водички…
Ага! – возликовал в Брунетти внутренний детектив. – Алкоголь его не интересует. Есть надежда, что и наркотики тоже.
Пока Раффи жевал, отец вынул из холодильника бутылку минералки и налил ему стакан воды. Сын запихнул в рот последний кусок и с трудом вымолвил:
– Спасибо, papà!
– Задали разбор текста и тебе не хочется за него приниматься? – спросил Брунетти, кивая на словарь.
Раффи качнул головой и выразительно закатил глаза. Потом с видом ученого мужа воздел кверху палец и продекламировал:
– Αδύνατον τόν μηδέν πράττοντα πράττειν εύ
После чего выпил воду, со стуком поставил пустой стакан в мойку – излюбленный приемчик Паолы, демонстрирующий, что решение принято и обжалованию не подлежит, – и пошел к себе в комнату.
«Было время, когда я бы с ходу это перевел», – сказал себе Брунетти, но на этот раз познаний в греческом ему не хватило.
За ужином семья пыталась решить, принять ли приглашение родителей Паолы, предложивших провести неделю между Рождеством и новогодними праздниками в их загородном доме, в Доббиако.
Брунетти молча наслаждался треской с гарниром из шпината, пытаясь предугадать ответы домашних. Паола сказала, что терпеть не может Доббиако, и холод тоже, и вообще разлюбила лыжи. Раффи – что с удовольствием съездил бы туда, но должен обсудить это с Сарой. Кьяра, которая никогда никого не хотела разочаровывать, стала сокрушаться по поводу того, что у их семьи так много домов и бо́льшую часть года они пустуют. Она отмахнулась от замечания матери, что в каждом доме круглый год есть обслуга, а значит, и здания находятся под присмотром, и люди обеспечены работой, – аргумент, который Паола отточила еще много лет назад, подавляя социалистические настроения Раффи по поводу владения собственностью.
– Не в том дело! – продолжала Кьяра, подыскивая новое топливо для своего праведного возмущения. – Это экологический вандализм – содержать столько домов в жилом состоянии. Представь, сколько на это уходит ресурсов!
– Не говори глупостей, Кьяра! – сказала ей мать. – Ты прекрасно знаешь, что дедушка поставил на крышах солнечные батареи.
Раффи удовлетворенно заметил:
– И теперь продает излишки электроэнергетической компании!
Брунетти вспомнил, что еще недавно его сын был рьяным врагом капитализма, жаждавшим разрушения всей этой порочной системы. Как вышло, что он, отец – и вдобавок полицейский! – не заметил, когда киднепперы из Европейского центробанка похитили их Раффи, а на его место подсунули двойника?
– То есть ты, мой ангел, ехать не хочешь? – спросил Гвидо у Кьяры.
После этого вопроса пыл девочки заметно поостыл.
– Papà, я этого не говорила, – ответила Кьяра. – Я с удовольствием поехала бы. Подальше от загрязнений, которые тут у нас!
«У всего есть экологическая подоплека», – подумал Брунетти, но вслух этого не сказал.
– А ты, papà? – спросил Раффи, возможно, вспомнив о том, как заботливо отец налил ему недавно воды.
– Я бы тоже с удовольствием съездил.
– Но ты же терпеть не можешь лыжи! – тут же отреагировала Кьяра.
– Зато я люблю горы, – улыбнулся Брунетти.
Они заговорили о другом, но тема поездки в Доббиако так и осталась открытой. Восстановила гармонию Паола, вернее, ее свежеиспеченный кекс с грецкими и лесными орехами.
И уже вечером, в кровати (в руках – Антигона, рядом – жена), Брунетти осенило. Изречение, процитированное Раффи…
– Аристотель! – воскликнул он. – «Не может быть счастлив тот, кто ничего не делает».
***
На следующее утро Брунетти, придя на работу и собравшись с душевными силами, позвонил виче-квесторе и спросил, найдется ли у того время его принять. Патта тяжело вздохнул и сказал, что если дело спешное, то комиссар может зайти и сейчас.
Когда Брунетти вошел в кабинет к шефу (задержавшись в приемной ровно настолько, чтобы попросить синьорину Элеттру прошерстить личную жизнь синьора Форнари), дотторе Патта сосредоточенно изучал документы в папке. Заслышав шаги, он на манер святого Августина, отвлеченного от работы небесным гласом святого Иеронима, сначала посмотрел налево, на сноп света из окна, потом на Брунетти и, наконец, на пол, словно ожидая увидеть там маленького белого песика, еще недавно сидевшего у его ног. Мгновение – и взор виче-квесторе прояснился. Он вернулся в бренный мир со всеми его перипетиями.
– Брунетти, в чем дело? – спросил шеф.
– Кое-какие догадки по поводу синьора Гаспарини, виче-квесторе, – намеренно негромко ответил комиссар.
– Гаспарини? – переспросил Патта. – Вам придется освежить мою память.
– Разумеется, синьоре! – сказал Брунетти.
– Присядьте! – ненавязчиво распорядился шеф.
Комиссар подошел к стулу, который обычно выбирал, когда разговаривал с начальством.
– Это пострадавший, найденный возле моста двое суток назад.
– То было разбойное нападение, разве нет?
– Складывалось такое впечатление, синьоре, – произнес Гвидо.
– Что вы хотите этим сказать, Брунетти? – тут же насторожился Патта.
– Нападение могло быть и преднамеренным, дотторе.
– И кто же преступник?
– На прошлой неделе ко мне приходила жена синьора Гаспарини. Беспокоилась, не принимает ли ее сын наркотики.
– Вы хотите сказать, это дело рук ее сына?
– Нет, синьоре. – Брунетти ничем не выказал раздражения. – Синьор Гаспарини мог откуда-то узнать, кто именно продает наркотики ученикам той школы, где учится его ребенок.
Комиссар предпочел не объяснять, что эти данные получены от информатора. Он умолк, ожидая от виче-квесторе комментария или вопроса.
– И это, по-вашему, спровоцировало нападение?
– Это вероятно, дотторе, – мягко ответил Брунетти.
Он оставил при себе комментарий о низком уровне уличной преступности в Венеции – не дай бог виче-квесторе воспримет это как скрытую критику своего родного Палермо.
Патта поудобнее устроился в кресле и переплел пальцы на животе. Но даже под тяжестью его рук на рубашке не появилось ни морщинки.
– Что нужно от меня?
– Ничего, синьоре. Я хотел обратить ваше внимание на эту зацепку, она может нам пригодиться. Было бы неплохо найти человека, продающего наркотики школьникам.
– У вас же есть дети, – сказал Патта. – Вы беспокоитесь о них?
– Не так, как если бы мы жили в другом городе, – произнес Брунетти и поспешил уточнить: – Например, в Милане.
Патта кивнул, подался вперед и сказал:
– Я вас понял. Хорошо! Посмотрим, что вам удастся раскопать.
– Благодарю вас, синьоре, – сказал Брунетти, вставая.
Если бы он смог прокрасться к двери, а оттуда – в приемную, ни слова больше не сказав и не услышав, короткий список их с Паттой мирных бесед пополнился бы еще одним пунктом… Но когда комиссар был уже у порога, сзади донеслось:
– Удачи, Брунетти!
От неожиданности он не сразу нашел дверную ручку.
– Благодарю вас, синьоре! – повторил комиссар и вышел.
Уже в приемной он прислонился спиной к двери и зажмурился. Дважды глубоко вдохнул, все еще не веря в то, что только что произошло.
– Синьоре, вы в порядке? – встревожилась синьорина Элеттра.
Брунетти открыл глаза и увидел, что одной рукой она ухватилась за стол, словно хотела вскочить и броситься к нему на выручку.
– С вами
