– Да ладно! Откуда ты это знаешь?
– А что, с челюстью все в порядке?
– Когда мы ехали в полицейское отделение, ну, в этой колымаге… так вот, он спокойно разговаривал и даже еще грозил тем ребятам.
– Чем именно грозил?
– Что они пожалеют, что связались с ним.
– Кстати, этих ребят зовут Игорь Веселов и Олег Дудников. Запомни имена своих заступников. Так, значит, с челюстью у твоего возлюбленного было все в порядке?
– Тогда было в порядке.
– А потом папочка отвез его в травмпункт и челюсть вдруг оказалась сломана. Не правда ли, оригинально?! Света, а ты не хочешь изменить свои показания?
Она испуганно посмотрела на меня:
– Я? Н-не знаю… А что я должна сказать?
– Правду! Что драку начал твой Виссарион, что прибежавшие из служебного помещения работники кафе били Олега и Игоря, а не наоборот.
Она опустила голову.
– Полина, я, если честно, боюсь… Виссарион звонил мне вчера вечером и угрожал…
– Чем и за что?
– Сказал, что я молодец, я дала хорошие показания и теперь должна придерживаться их во что бы то ни стало, а если вдруг вздумаю изменить, то мне будет плохо…
– Тебе и так будет плохо, поверь мне. Он от тебя теперь не отцепится, ведь он уже понял, что ты – жертва.
– Я – жертва? Чего?
– Ты по сути жертва. Ты не можешь сопротивляться, бороться, противостоять злу. Ты – трусиха. Он любит именно таких: податливых, сговорчивых, слабых духом. На сильных и смелых у него не хватает мужества, ведь он сам – трус. Так ты что, будешь молчать, даже зная, что ребят посадят? Заметь: таких смелых и хороших парней, которых сейчас встретишь, прямо скажем, нечасто.
Света посмотрела на меня затравленно:
– Полина, но ведь он сказал, что если я вздумаю изменить показания, то мне будет плохо…
– Молчание ягнят! – вздохнула я.
– Что? Каких ягнят?
– Хватит трусить! У твоего Виссариона тоже есть слабое место, его только надо найти.
– Зачем?
– Чтобы остановить его.
Света теребила в руках хозяйственную сумку и не произносила ни звука.
– Как хочешь, – сказала я, поняв, что так сидеть мы можем до вечера. – Когда тебе надоест бояться, позвони мне. А сейчас выходи: в магазин дойдешь сама, мне расхотелось тебя везти.
Я сказала это довольно холодно, но Света, кажется, не обиделась. Она вышла из машины, не проронив ни слова, и побрела вдоль дома, а я развернулась и поехала к себе.
Я заглянула в комнату Ариши: он сидел за столом и сосредоточенно раскладывал пасьянс.
– Дедуль, к тебе можно?
– Полетт, зачем ты спрашиваешь? Ко мне всегда можно.
Я прошла и села в кресло, что стояло рядом с его столом.
– Хочешь поговорить?
Мне действительно хотелось поговорить. Ариша смотрел на меня ласково, а главное, понимающе.
– Дед, вот скажи, почему люди такие трусливые?
– Риторический вопрос.
– Почему риторический?
– Потому что на него трудно ответить. Ты же понимаешь: люди боятся чего-то, оттого и трусят.
– Но ведь мы все чего-нибудь да боимся! Кто старости, кто болезней, кто бедности… Кто-то боится за близких, кто-то – собственной смерти… Все чего-то боятся, ведь правда, дед? Но есть люди, которые способны преодолеть в себе страх и поступить наперекор ему. А другие не могут…
– Вот видишь, ты сама ответила на свой вопрос.
– Нет, дед, не ответила. Я хочу знать, почему одни могут преодолеть страх, а другие – нет?
– Ты о ком сейчас говоришь?
– О той девчонке, с которой теперь встречается Виссарион, о Свете. Она дала в полиции показания в пользу него, из-за этого двое хороших ребят, кстати, вступившихся за нее, теперь окажутся на скамье подсудимых: у бедного «потерпевшего» Виссариона Кинделия, как вдруг оказалось, есть серьезные повреждения. Ну, и как тебе такой расклад?
– Да, как-то все это не очень… А те двое благородных ребят, что они показали в полиции?
– Дед! Кто примет во внимание их показания? Ведь они – преступники с точки зрения следователя. Они якобы избили людей! Заметь, вдвоем – четверых. Со Светой я только что говорила, она боится и не хочет менять показания. Значит, надежда одна: на запись с моей камеры. Но я не уверена, что она будет приобщена к делу. Если к этому приложил руку Кинделия-старший…
Ариша горестно покачал головой:
– А что, если тебе самой пойти в этот полицейский участок и сказать, что ты была в том кафе и все видела своими глазами?
– Не хотелось бы раскрывать себя, дед. Конечно, это было бы проще простого, но, во-первых, мои показания тоже могут не приобщить к делу (я – за порог, бумаги – в мусорную корзину), а во-вторых, светить свою внешность и попадать в поле зрения Кинделия-старшего мне не хотелось бы. Ведь еще предстоит слежка за ним. Но и оставлять ребят в таком положении нельзя. Эти Кинделии и так уверены в своей исключительности и вседозволенности. Попробую придумать что-то другое. Эх, если бы Света изменила показания или диск с записью драки приобщили к делу!..
– А папаша, говоришь, уже соизволил побывать в том отделении?
– В том-то и дело! Я думаю, он там уже навел «порядок». Сынулю своего ненаглядного сразу забрал, справку ему уже успел сделать о телесных повреждениях, а вот ребят держат в изоляторе до сих пор… Не нравится мне все это!
Я встала.
– Да, Полетт, времена меняются, а должность как была, так и осталась двигателем человеческих «списьфисских» отношений, как сказал Аркадий Райкин.
Я улыбнулась. Райкин вообще-то сказал не совсем так, он говорил не про должность, а про дефицит, но дед ненамного ушел от истины.
– «Нет зверя страшнее человека, если к его страстям присоединяется власть над другими людьми». Это уже сказал Плутарх, – поднял вверх указательный палец Ариша.
– И я с ним вполне согласна! Ладно, дед, пойдем, пообедаем.
– Вот это правильно! Война войной, а обед – святое дело!
Мы спустились в кухню, я принялась разогревать в микроволновке блинчики с мясом и пиццу и заваривать чай, а дед развернул газету и зачитывал мне наиболее интересные отрывки из статей.
– Смотри, Полетт, что в мире творится! «Жители одного из микрорайонов нашли в мусорном баке недельного младенца… Младенец жив… доставлен в больницу… Полиция разыскивает мамашу… Просьба всех, кто знает…» Бедный ребенок! Не успел родиться, как его уже выбросили на помойку! И кто? Родная мамочка. Ужас, просто ужас!.. Так, а это у нас что? «Открылась иммунологическая лаборатория… Консультация иммунолога-аллерголога…» Хорошо, что не проктолога… Ну, туда мы точно не пойдем, с иммунитетом у нас, надеюсь, все в порядке… Так, а эта заметка о чем? «Предприниматель И. выгнал из дома и лишил наследства двадцатидвухлетнего сына, застав его со своей молодой женой, ровесницей сына… Давно подозревал в измене… Нанял частного детектива…» Что ж, с этими все понятно. Жалко, не пишут, что предприниматель И. сделал с самой женой, ведь она тоже, так сказать, некоторым образом причастна…
– Дед, убирай газету, блинчики готовы, – сказала я, и вдруг меня озарила светлая мысль: – Дедуль, ну-ка, подожди. Что ты там прочитал про какого-то предпринимателя?
– Так ты что, не слышала? Я для кого все это читал?
– Я так… вполуха. Я думала о своем.
Дед снова взял в руки газету и громко зачитал:
– «Предприниматель И. выгнал из дома и лишил наследства двадцатидвухлетнего сына, застав его со своей молодой женой, ровесницей сына… Он давно подозревал супругу в измене… Чтобы рассеять свои сомнения, нанял частного детектива, но тот лишь подтвердил…»
– Дедуль, а что, если у нашего Виссариона тоже связь со своей молодой мамочкой, а? Дядя Сережа сказал, что она очень даже ничего…
– Ну, Полетт! Это еще неизвестно… Может, у них-то как раз самые дружеские отношения?
– Может, и дружеские, только это надо проверить! Обязательно надо. Вон предприниматель нанял детектива, и что в результате?
– Ты тоже хочешь нанять детектива, Полетт?
– Зачем? Я сама – детектив!
Я быстро проглотила, почти не жуя, пару блинчиков, пиццу всю оставила деду и отправилась в свою комнату гримироваться.
И снова я сидела в арендованном «Форде» возле дома Виссариона. Надо сказать, что ни его, ни машины во дворе не было. Значит, наш мальчик где-то отдыхает, набирается сил перед началом нового учебного года. Еще бы! Ведь этот год для него последний, летом он получит диплом и – вперед! К большим свершениям и победам…
К счастью, в этот раз мне пришлось ждать совсем недолго: не прошло и полутора часов, как золотистая «Хонда Цивик» на большой скорости влетела во двор, едва не сбив какую-то бабулю, и вскоре Виссарион вальяжно вышел из нее вместе с Лавром, тем молодым человеком, с которым я видела его в первый раз.
Я тут же выбралась из своего «Форда» и, обмахиваясь веером, стала прогуливаться вдоль ряда машин. В этот раз на мне был седой парик, большая шляпа с полями, абсолютно черные очки и несколько несуразная старинная гипюровая кофточка, которую я купила когда-то на барахолке. Весь этот наряд делал меня старомодной дамой пожилого возраста, и молодые парни вряд ли стали бы обращать на меня внимание. Они копошились в своем багажнике, а я слышала их разговор. Виссарион говорил:
