— Да. Я спрятал его под плащом, чтобы Ниссе и те, кто сидел сзади, ничего не заметили. А все-таки один пассажир поднялся. К этому надо было быть готовым.
— А если бы автомат отказал? Насколько я помню, эти старые хлопушки часто подводили.
— Я был уверен, что он выстрелит. Я знал свое оружие, да и проверил его, когда брал в контору.
— А когда вы его взяли туда?
— За несколько недель перед тем.
— А до этого где держали?
— В чемодане на чердаке. Вместе с другими своими трофеями.
— Как вы покинули место преступления после того, как убили всех пассажиров?
— Я побежал на восток по Норра Сташунсгатан, сел около Хага в такси, забрал от конторы машину и поехал в Стоксунд.
— А до того как сесть в такси, выбросили автомат? — спросил Гюнвальд Ларссон. — Не волнуйтесь, мы его найдем.
Форсберг ничего не сказал.
— Что вы чувствовали? — снова спросил Рённ. — Когда стреляли?
— Я защищал себя, свою семью, свой дом и свое предприятие. Вы когда-нибудь сидели с оружием в руках, зная, что через пятнадцать секунд вам надо броситься в окоп, полный врагов?
— Нет, не сидел, — ответил Рённ.
— Тогда вы ничего не понимаете! — крикнул Форсберг. — И довольно вам болтать! Как такой болван может меня понять!
— Больше я не разрешаю производить допрос, — вмешался врач. — Его надо забрать на процедуры.
Он нажал кнопку звонка, и в палату зашли двое санитаров. Форсберг продолжал кричать, пока его кровать выкатывали в коридор.
Рённ начал укладывать магнитофон.
— Ненавижу таких подлецов, — вдруг заявил Гюнвальд Ларссон.
— Что?
— Я тебе скажу то, чего никогда никому не говорил, — молвил Гюнвальд Ларссон. — Мне жаль почти каждого, с кем меня сводит моя работа. Они какие-то затравленные, жалеют, что вообще родились на свет. Не их вина, что они ничего не понимают, что им нет счастья в жизни. Вот такие типы, как этот, разрушают их жизнь. Самовлюбленные свиньи, которые думают только о своих деньгах, своем доме, своей семье и своем так называемом положении. Которые считают, что могут издеваться над другими только потому, что им посчастливилось завладеть лучшим положением. Таких типов бесчисленное множество, только большинство из них не такие глупые, чтобы душить португальских проституток. Поэтому мы с ними никогда не имеем дела. Нам приходится видеть только их жертвы. Этот тип — исключение.
— Да, наверное, ты говоришь правду, — сказал Рённ.
Они вышли из палаты. В глубине коридора перед одной дверью стояли двое полицейских, скрестив руки на груди.
— Ага, это вы, — буркнул Гюнвальд Ларссон. — И в самом деле эта больница уже на территории Сольны.
— Вы его все же поймали, — сказал Квант.
— Наконец, — добавил Кристианссон.
— Не мы, — сказал Гюнвальд Ларссон, — главную работу выполнил Стенстрём.
* * *
Где-то через час Мартин Бек с Колльбергом сидели в кабинете на Кунгсхольмгатан и пили кофе.
— Собственно говоря, это Стенстрём довел до конца дело Тересы, сказал Мартин Бек.
— Да, — согласился Колльберг, — только по-дурному сделал, работая в одиночку. Удивительно, что он так и не повзрослел.
Зазвонил телефон. Мартин Бек взял трубку.
— Привет, это Монссон.
— Где ты?
— На улице в Вестберге. Я нашел ту страницу.
— Где?
— На столе Стенстрёма. Под бумагой, которой он накрыт.
Мартин Бек ничего не ответил.
— А я думал, что вы здесь все обыскали, — с укором сказал Монссон. — И…
— И что?
— Он сделал две заметки карандашом. Вверху в правом углу написал: «Положить в папку: „Дело Тересы“», а внизу стоит имя: Бьёрн Форсберг. И вопросительный знак. Это вам что-то поясняет?
Мартин Бек не ответил. Он продолжал держать в руке телефонную трубку. Потом вдруг начал смеяться.
— Чудесно, — сказал Колльберг и пошарил рукой в кармане. — Смеющийся полицейский. Вот тебе монетка.
Som — как (шведск.)
