– Да, двое или трое, – испуганно отвечала проводница.
– В четвертом купе?..
– Один. Молодой такой мужчина.
– Его не трогать, – приказал старлей. – Остальных по-тихому вывести из вагона. Только без шума, чтобы тот, из четвертого, ничего не заподозрил.
– Ой, я боюсь! – запричитала проводница.
– Если сделаете все, как я сказал, то вам опасаться нечего, – заверил ее старлей.
Даже если бы выпроваживание ненужных свидетелей совершалось с грохотом и бранью, Сергей вряд ли очнулся бы от своего горестного сплина. И двоих пассажирок из соседнего купе провели мимо него вполне благополучно с милицейской точки зрения. Лишь под конец некий накачанный юноша из соседнего вагона чуть было не нарушил четкое выполнение операции по захвату опасного преступника. Он пытался пройти через вагон, но в тамбуре был остановлен проводницей.
– Вернитесь назад, сюда нельзя, – женщина безуспешно отпихивала верзилу. – У нас в вагоне опасный преступник! Тут милиция!
– Помощь не нужна? – гаркнул парень, словно иерихонская труба. – Я боксер!
На подножку уже вскарабкивался капитан, в руке его тускло поблескивал «макаров».
– Назад, – свистящим шепотом приказал он верзиле. – Кому сказал, твою мать! Назад, бля!
– Понял, – буркнул парень и ретировался.
– Вы тоже покиньте вагон, – бросил старлей проводнице. – Ну, с Богом, товарищ капитан?
– С Богом.
Сергей сидел, уткнув голову в ладони. Дверь в купе с лязгом распахнулась.
– Без фокусов! Встать! Руки за голову!
Сергей ошарашено смотрел в зрачок пистолета, смотревший ему в лицо. Старлей шагнул в утробу купе.
– Встать, я сказал! – дурным голосом завопил старлей.
За его спиной маячила туша капитана.
Сергей медленно поднялся, сложив ладони на затылке.
– Лицом к стене!
Это была довольно нелепая команда, поскольку выполнить ее у задержанного не представлялось никакой возможности. И он уткнулся подбородком в дерматиновый край верхней полки. Старлей для проформы обшарил его сверху донизу – он прекрасно понимал, что «опасный преступник» безоружен и о том, чтобы оказать сопротивление, даже не помышляет.
– Чисто…
Сергей чуть повернул голову в сторону капитана:
– Скажите, та женщина… Она… Умерла?
– Какая еще женщина, придурок? – спросил старлей.
– Ну как же… Та самая… Я ведь сбил сегодня женщину возле центральной гостиницы.
Старлей недоуменно посмотрел на своего начальника.
– Так это ты угнал такси? Понятно… – пробурчал капитан.
Его пистолет был опущен стволом вниз и даже как будто мешал толстяку.
– Слушай, парень, – медленно заговорил капитан. – Я в курсе, видел сводку происшествий.
У нее ушиб заднего места, понял? Даже перелома нет. Так что никакой ты не убийца, успокойся.
Сергей машинально отметил, что капитан говорит сочувственно и даже, пожалуй, с грустью.
– Слава Богу! – с неимоверным облегчением всхлипнул Сергей.
– Это тоже – слава Богу? А? – злобно прошипел старлей.
Он уже расстегнул длинную молнию на спортивной сумке, Сергей скосил глаза и увидел ряд пистолетных рукояток, торчавших из ячеек продолговатого ящика. Он нисколечки не испугался при мысли о том, что задержан как курьер, везущий нелегальную партию оружия. Это пустяк. Главное – он никого не убивал!
– Значит, на квартире засады не было… А в Венеции завтра выставка, – задумчиво прошептал Сергей.
– Что? – не понял капитан. – Ты бредишь, парень.
– Девятнадцатизарядный «глок», Австрия, – старлей вынул один пистолет, понюхал. – Еще в масле. Двадцать штук. Что, поближе к местам боевых действий везешь? Да нет, скорее – поближе к базе отдыха президента.
– Да хватит тебе, Витек, – тихо сказал капитан. – Забираем его и пошли на выход.
Он посторонился, пропуская Сергея в узкий коридор.
– Иди вперед, – буркнул капитан.
Сергей, как во сне, двинулся по коридору. За его спиной капитан медленно поднял свой табельный «макаров», вздохнул и нажал на спусковой крючок.
Хлопнул выстрел, под левой лопаткой Сергея появилась рваная дырочка и он ничком рухнул в проход.
– Сволочная все-таки у нас работа, – обернулся капитан к старлею; тот хищно смотрел на распростертое тело. – Вложи ему в руку «глок»…
В этот еще далеко не поздний час общежитие аспирантов жило своей привычной, устоявшейся годами жизнью. Нельзя сказать, что жизнь эта была бурной и разухабистой – все-таки не студенты, а без пяти минут «доценты с кандидатами». К тому же – лето, и многие разъехались кто куда.
И тем не менее…
Геннадий шел по длинному коридору, и навстречу ему то и дело попадались жизнерадостные существа обоих полов – многие подшофе, как машинально отметил про себя иеромонах.
Пару раз он услышал, как кто-то поздравлял кого-то с Ильиным днем, но чаще из-за дверей доносились звон гитар, «подблюдные» песенки, а не то так и ядреные словечки.
Волнуясь, он постучал в дверь с номером «двадцать два» и тут только обратил внимание на мистическое совпадение: встреча назначена на двадцать два часа…
«А вдруг там никого нет?» – похолодел Геннадий.
Но тут же услышал бодрое:
– Войдите!
Значит, не обманул… «Неужели?» – сердце Геннадия замерло.
В комнате аспиранта Рябинина мерцал монитор компьютера, сам хозяин, в трениках и шлепанцах, выглядел довольным и сдержанно-гордым.
– Точность – вежливость королей, – неуклюже пошутил Геннадий и пожал руку аспиранту.
– Ну как?
– Как в аптеке, – пожал плечами аспирант. – Теория чисел – это, видите ли, мой конек.
Впрочем, довольно теорий. Вот, держите.
И Рябинин протянул визитеру несколько отпечатанных на принтере листков.
Геннадий мельком пробежал глазами мудреные выкладки, щедро сдобренные математическими значками, и сразу перешел к пространному выводу.
По мере чтения мозг иеромонаха Германа все гуще застилал розовый туман, ушам стало жарко.
– «Таким образом, число тридцать – мнимое число», – сквозь зубы произнес он вслух последнюю строчку текста.
И в ярости швырнул листки в лицо аспиранта Рябинина.
– Шарлатан! – вскричал иеромонах Герман. – Ты вздумал посмеяться надо мной! Даже мой отец-картежник сумел дотумкать до этого так называемого решения! Еще сегодня утром!
– Это единственно возможное решение, – лепетал Рябинин, отступая.
– Чушь собачья это, а не решение! Оно не проходит! Тебя не спрашивают о мнимых числах! Тебя не просили опровергать саму постановку вопроса! Тебя спрашивают конкретно: куда делся рубль!
Геннадий схватил аспиранта за грудки, трико лопнуло. «Отец Герман, остановись», – услышал он слабый внутренний голос. Он отшвырнул Рябинина, сказал со зловещим спокойствием:
– Где деньги?
Бледный аспирант демонстративно скрестил руки на груди.
– У меня их больше нет. Делайте со мной, что хотите.
«Остановись», – печально молвил потусторонний голос, но розовый туман поглотил его.
Геннадий с разбега ударил аспиранта головой в лицо, но Рябинин не упал, он лишь пошатнулся, прижав ладони к разбитому носу. Между пальцев тут же густо потекла кровь.
– Merde! Racaille! (Дерьмо! Сволочь! – фр.) – прошипел Геннадий.
Неожиданно для самого себя он перешел на французский, хотя не говорил на нем уже лет десять и ему казалось, что он навсегда позабыл этот язык. Положительно, с ним творилось чтото непостижимое…
– Это были церковные деньги!
Рябинин резко отнял руки от залитого кровью лица.
– Стойте! – вскричал он. – Так вы сын Валентина Мокеева? Я вам все объясню! Деньги у…
Последнее, что увидел обиженный судьбой аспирант – это летящий ему в лицо предмет, на деле являвшийся ничем иным, как подошвой кроссовки. Геннадий с разворота ударил аспиранта пяткой. А последнее, что услышал Рябинин – противный хруст своих собственных шейных позвонков. …Обессилено шатаясь и все время задевая за один и тот же стул, Геннадий кружил по комнате, пока наконец не оказался возле Рябинина. Аспирант полулежал на полу, запрокинув голову на диван.
Геннадий, отдуваясь, раскачивался над неподвижной фигурой, перед его глазами плыли кадры какого-то фильма. «Ах да, сонная артерия… Всегда щупают сонную артерию», – пронеслось в его сознании.
Он в изнеможении рухнул на колени и долго скользил пальцами вдоль шеи Рябинина. Потом увидел его пустые, остановившиеся глаза.
Аспирант был мертв.
– Батюшка, подайте Христа ради…
Геннадий потряс головой, будто просыпаясь.
– Что-что?
За ним семенила старуха в шерстяных ботиках и косынке. «Кажется, у нее больные ноги», – вспомнилось Геннадию.
– Я говорю, подайте на хлебушек в честь праздничка.
