"Ну вот, ракетница Маковецкого на месте, — с облегчением подумал Мурзин, рассматривая похожий на авторучку черный металлический стержень. Значит, та, которую нашел, не его?.."
Сдвинув белую блескучую пластинку держателя, Мурзин увидел номер Ю-02049.
Сердце снова замерло: номер на той ракетнице был соседний — Ю-02048. Что это значило? Только то, что в магазине эти две ракетницы лежали рядом, в одной коробке. И, стало быть, куплены они в одно время. Или вместе? Одним человеком?..
— Сашенька, ты там не скучаешь? — крикнула из кухни Маша.
— Не-ет!..
Он не узнал своего голоса. Сунул ракетницу в карман, помедлил минуту и пошел на кухню.
— А ведь мне надо уходить, — сказал, остановившись в дверях. Понимаешь, увидел тебя и про все позабыл.
Опыта ловеласа у Мурзина не было, но он знал: комплимент для женщины лучшее оправдание.
— Может, покушаешь? Уже все готово.
— Извини, в другой раз.
— Когда-а?!
— Скоро. Обещаю.
У него хватило терпения не сорваться сразу. Задержался в прихожей, помял в ладонях мягкую руку, поцеловал. И вышел. Побежал по лестнице, не дожидаясь лифта.
Кондратьев был сердит, но, взглянув на напряженное лицо Мурзина, ругаться не стал.
— Ну?..
Мурзин вынул ракетницу, рассказал о совпадении номеров. Кондратьев никак не отреагировал на это, даже не повернул головы, все с тем же угрюмым выражением на лице рассматривал что-то в глубине переулка, поделенного солнцем на две половины — черную и белую. Мурзину даже показалось, что он высматривает нечто важное. Но ничего, заслуживающего внимания, в переулке не было. Обычные картины московского быта: старуха с авоськой, полной бутылок, собранных по подъездам, длинноволосый обалдуй, тискающий очередную дуру в мини-юбке, торгаш, таскающий коробки из багажника легковушки в ларек, напоминающий клетку для бездомных собак…
— Надо ехать к следователю.
— Зачем? — почти не разжимая губ, коротко бросил Кондратьев.
— Доказательство… вины…
— Чьей? Твоей?
— Да вы что?!.
— Так тебе скажет следователь. Где доказательство, что эта игрушка принадлежит Маковецкому? Продаются они свободно, номера в охотничьих билетах не записываются.
Он повертел ракетницу в руках, отвинтил колпачок, в момент разобрал ее на части, снова собрал и сунул в карман.
— Не в этом дело. Черное не оценить белым и наоборот.
— Не понял.
— Безнравственное — это нравственность наоборот. А кое-кому все не терпится примерить шапочку благочинности на безнравственность, забывая о том, что там, где у нравственности голова, у ее антипода — задница.
Мурзин опять ничего не понял, но промолчал.
— Меня сейчас другое беспокоит. Ты говорил, что наш курьер перед отъездом учился немецкому языку в какой-то фирме. Зачем ему это понадобилось?
— Для разговорной практики.
— Что за фирма?
— "Полиглот". На Цветном бульваре.
— Пока ты любезничал с мадам Маковецкой, я тут кое-что почитал.
Перегнувшись, Кондратьев достал с заднего сидения газету, ткнул пальцем в крупный заголовок — "Компьютер заглядывает в душу".
— Как чувствовал, купил эту газету. Прочти. Я поеду, а ты читай.
"Компьютерные психотехнологии — это целый комплекс научных направлений, с помощью которых исследуется подсознание человека", — прочел Мурзин. Далее в статье говорилось о феномене 25-го кадра, о том, что вставленный в киноленту, движущуюся со скоростью 24 кадра в секунду, 25-й кадр совершенно не замечается зрителем, но накрепко оседает в подсознании. И о тихой речи, заглушаемой громкой музыкой, но тем не менее воспринимаемой мозгом. И об открывшихся новых колоссальных возможностях воздействия на психику человека, даже зомбирования.
"Особенность программы состоит в том, что она проникает в подсознание и считывает оттуда всю необходимую информацию. С помощью компьютерных программ можно получить доступ к информации, хранящейся в подсознательной сфере. Это, по существу, детектор истины. Компьютер быстро определяет у сидящего перед экраном дисплея человека, тот ли он, за кого себя выдает, каковы его настоящие имя и фамилия, родной язык, где и кем он работал прежде, участвовал ли в криминальных ситуациях, каковы его намерения, ближайшие и отдаленные…"
— Ничего себе! — ахнул Мурзин, опуская газету на колени.
Перед ним за лобовым стеклом мельтешили разноцветные машины, вспыхивали и гасли огни, но он ничего этого не видел. В голове билась одна мысль: Сергей Новиков, когда садился перед дисплеем, знал уже, куда и зачем поедет. Значит, что же, теперь об этом знает еще кто-то?
— Читай дальше, — коротко бросил Кондратьев.
А дальше было о том, что частные фирмы накинулись на перспективную новинку и используют ее в мистических, а то и криминальных целях.
— Было бы удивительно, если бы спецслужбы не использовали такую возможность залезать под черепную коробку своих подопечных, а может быть, и управлять ими.
— Ты думаешь, — помолчав, тихо спросил Мурзин, — что курьера надо подстраховать?
— Я думаю, что его надо спасать. Если за ним следят, это еще полбеды. Хуже, если в него заложили программу, отличную от нашего задания.
— Не может быть!
Горячее восклицание Мурзина не нашло отклика. Да он и сам понимал, что эмоции теперь — пустое дело. Нужна проверка, хороший анализ, жесткие, может быть, даже жестокие меры.
— Сделаем так, — сказал Кондратьев. — Сейчас ты выйдешь из машины и отправишься на вокзал своим ходом. Уезжай в свое Луговое, а мы тут пощупаем эту фирму.
— А я?
— А ты сиди, не высовывайся. За тобой, голубчик, следят. Вот и пусть думают, что никто ничего не предпринимает. Ты будешь отвлекать.
— И ничего не делать?
— Пока ничего. Чем спокойнее у тебя, тем нам легче. Понадобишься, дам знать. Вопросы есть? Вопросов нет, — подытожил он молчание Мурзина. — Тогда с Богом.
И Мурзин вышел в толчею улицы. До Павелецкого вокзала было недалеко, и он пошел пешком мимо сплошных иностранных вывесок, мимо тюремных решеток на дверях и окнах домов. Витрины больших и малых магазинов зазывали разноцветьем товаров. И скоро мысли его потекли совсем в другом направлении — что бы такое купить, чего нет в Луговом. Для соседки Валентины Ивановны, для друзей-приятелей, для своего крохотного, всегда пустующего бара.
Они выехали из Бремена только после полудня. Поколесив по переулкам меж высотных домов Остерхольца, выбрались на автобан и помчались, не думая ни о каких правилах движения. Ибо автобан — такая дорога, где нет ни перекрестков, ни пешеходов, ни постов ГАИ с их предупреждающими знаками, а то и светофорами.
Долго молчали. Наконец Сергей не выдержал, спросил то, что вертелось на языке:
— Почему Эмка замуж не выходит?
— А черт ее знает!
Виктор раздраженно тряхнул бородой.
— Что-то не ладится? — спросил Мурзин.
— Где?
— В жизни, где же еще! Ты не в себе как.
— Жизнь как жизнь, — подумав, ответил Виктор. — Только все чего-то не хватает.
— Это, брат, у всех, особенно у холостяков. Чего не женишься?
— А черт его знает!
— Ну, ты — человек тертый. А она чего? Жених-то у нее есть?
— Друг какой-нибудь, может, и есть.
— Что значит — друг? — насторожился Сергей.
— Здесь ведь как? Парень с девкой живут вместе, играют в семью… В порядке вещей.
— А если дети?
— Дети — дело матери.
— Оскотинивание?..
— Что?
Сергей не ответил. Не понравился ему этот новый порядок, очень не понравился. Известно, на чем держится дружба между мужчиной и женщиной. От такой дружбы недалеко до того, что называется, пойти по рукам… Такого с Эмкой не могло быть. С кем угодно, только не с ней…
А дорога стелилась поистине, как скатерть, — ни колдобинки, ни пятнышка. Еще в прошлый свой приезд Сергей обратил внимание на эту странность, спросил у кого-то: ремонтируются ли в Германии дороги? И услышал встречный вопрос: "А зачем?"
Стрелка спидометра не опускалась ниже цифры 100, а их то и дело обгоняли блестящие, отнюдь не запыленные машины. Справа и слева от автобана тянулись двойные сетчатые заборы, ни человек, ни собака не могли бы выскочить на дорогу. В населенных пунктах за обочинами вставали глухие бетонные стены. Это уже не только от собак, но и от шума машин. — Дорожники оберегали покой уравновешенных бюргеров.
— Послушай, Серега, — спросил Виктор. — Ты, пока ехал сюда, ничего дорогой не натворил?
— Нет, а что?
— Оглянись. Не нравится мне вон та серая. Тащится за нами от самого дома.
— Мало ли кто куда едет.
— Я еще утром ее приметил. А сейчас… по городу ведь колесили, пока выехали на автобан.
Сергей лихорадочно соображал: говорить или умолчать? Решил сказать половину.
— Помнишь Мурзина? Приезжал он ко мне, и я, кажется, вас знакомил.
