— Нет, а что?
— Оглянись. Не нравится мне вон та серая. Тащится за нами от самого дома.
— Мало ли кто куда едет.
— Я еще утром ее приметил. А сейчас… по городу ведь колесили, пока выехали на автобан.
Сергей лихорадочно соображал: говорить или умолчать? Решил сказать половину.
— Помнишь Мурзина? Приезжал он ко мне, и я, кажется, вас знакомил.
— Кагэбэшник?
— Бывший. Так вот он просил заехать к одному другу в Ольденбург.
— То-то я думаю, чего тебя туда несет?.. Да, брат, если кагэбэшники замешаны — дело дрянь.
— Остановись. Может, эта серая проедет.
— Я уж притормаживал. Попробую оторваться.
За очередной деревней он, не включая мигалки, съехал с шоссе, поднырнул под какой-то мост, проскочил пару переулков, и они оказались на забитой машинами платной стоянке.
— Полчаса — не срок, отдохнем, перекусим. А то вернешься домой, будешь жене жаловаться: Виктор голодом морил.
— Ха! Только обрадуется. Скажет, так тебе и надо.
— Почему?
— Женщины — это такие злорадные существа. Особенно по отношению к тем, кто ближе и безответнее.
Виктор засмеялся. Он интересно смеялся: глаза совсем исчезали, а лицо из-за широкой бороды становилось еще шире.
— А ты спрашиваешь, почему не женюсь.
Из четырех столиков маленькой забегаловки, куда они вошли, был занят только один. Телевизор, висевший под потолком, транслировал конные состязания. Под телевизором на белой картонке — традиционное немецкое назидание: "Richtige Rechtung macht gute Freundschaft" — "Правильный расчет укрепляет дружбу".
Совсем юная девчушка принесла им пиво и сосиски.
— Ну так что там в Москве? — спросил Виктор.
— А чего ей? Стоит.
— Это ты с Эмкой так будешь разговаривать — без слов. А мне интересны подробности.
— Почему с Эмкой? — Он обрадовался такой прямоте и растерялся.
— Из-за меня ты, что ли, приехал? Так я и поверил.
— У меня — дело. Коммерческое. Погощу у тебя денек и поеду в Росток.
— Ладно, беру свои слова обратно.
Но Сергею не хотелось, чтобы слова об Эмке брались обратно, спросил:
— Она что, приедет?
— Вроде не собиралась.
— Ты сказал: "будешь разговаривать"…
— Мало ли, может, по телефону.
Сергей чуть не подавился. Надо же, до чего чокнулся: забыл о существовании телефонной связи.
— Давай номер.
Виктор вынул розовенькую визитку, щелчком перекинул ее через стол.
— Ну?
— Что «ну»?
— Рассказывай. Как там у нас?
— Я же тебе рассказывал. Еще утром.
— Ты что-то не то говорил.
— Не то?! А как насчет вашей немецкой газеты "Ди цайт"? Она писала буквально следующее: "Горбачев сумел полностью проиграть наследство Сталина, ни за что, ни про что спустил мировую державу, которую русские строили на протяжении веков".
Они говорили по-русски, и девчонка за стойкой зачарованно прислушивалась, положив голову на подставленные ладони.
— Ты не ори, тут тебе не Италия. И факты, цифры давай. Почему так получилось? Из-за чего? Где главный-то корень?
— Там, где ему и полагается быть, — в земле. Точнее, в недрах. Наши подземные богатства оцениваются в 30 триллионов долларов, американские только в восемь. А у всей Европы — полтриллиона. Грядет эпоха жесточайших драк за ресурсы. Да она, по сути, уже началась…
— Войн-то всегда хватало.
— Верно. Вся история — это, по сути, борьба империй за первенство на земле и на море. Вся, от Македонского до Гитлера, от Карла Великого до Чингисхана, от Римской империи до Советского Союза…
— Послушать тебя, так можно и Гитлера оправдать.
Сергей опешил. Не ожидал такого вывода. Задумчиво постучал вилкой по тарелке. Девчушка тотчас выскочила из-за стойки, подошла.
— Еще пива?
— Нет, нет, — затряс бородой Виктор. — Впрочем, ему принеси. Да похолоднее, пусть поостынет.
Пиво, которое принесла девушка, в самом деле оказалось ледяным, и Сергей закашлялся, глотнув его.
— А ведь ты опять недалек от истины, — отдышавшись, сказал он. — С точки зрения имперских монстров, Гитлер по-своему прав. Не прав он только в том, что к тому времени уже существовала империя совершенно другого типа.
— Конечно, это был Советский Союз, — съязвил Виктор.
— Да, СССР — нравственный правопреемник Российской империи и, как это ни покажется странным, наиболее последовательный сторонник великого учения Христа.
— Действительно странно.
— А ты сравнивал знаменитые в свое время заповеди советского человека, висевшие во всех клубах, с заповедями Христа? Очень полезно сравнить.
— Это что же — и Сталин прав?
— Каждый прав и не прав, смотря откуда глядеть. Речь не о частностях, я говорю о глобальных законах империй. А отдельные люди что ж, иногда они шагают в ногу с ритмами империй, иногда — нет.
Виктор задумчиво потеребил бороду.
— Если российско-советская империя — историческая благодать, то почему она погибла?
— С мистической точки зрения, наверное, потому же, почему и Христос. Чтобы убедить людей, что спасение возможно только через страдание. Без жертв и самоограничений у человечества нет будущего. Теперь это уже не символ веры, а научно доказанное знание.
— Теперь я вижу, почему Эмка балдела, общаясь с тобой. И в пасторы подалась, наверное, из-за тебя. Ты что, совсем стал верующим?
— Смотря как это понимать.
— Да как все.
— Наверное, я понимаю не как все. Россия мне нынче представляется Иисусом на Голгофе. Уже всех оглушили торжествующие вопли палачей, и толпа уверовала, что со смутьяном, умирающим на кресте, навсегда покончено. Но семя новой веры прорастает. Люди начинают понимать, что ненасытность порочна, что империи с роковым наследством обжорства, потребительства, нетерпимости обречены…Они выезжали со стоянки, крадучись, поминутно оглядываясь. Но ни в городке, ни на автобане, пока ехали до Ольденбурга, серой машины так больше и не увидели.
— Ты называл адрес — Рюдерштрассе? — спросил Виктор. — Взгляни на карту. По-моему, это в районе южных спорткомплексов.
Оказалось, он неплохо знал Ольденбург. Уверенно сворачивал с оживленных улиц в тихие переулки и наконец, проскочив по высокому мосту крохотную речушку с указателем «Hunte», решительно въехал в щель между машинами, стоявшими у тротуара почти вплотную одна к другой.
— Я здесь тебя подожду. Тут не Фрязино, место для машины не больно-то сыщешь. Так что шагай пешком. Вот этим переулком.
И Сергей пошел по чистой брусчатке, помахивая дорожным кейсом, в котором были пакет Мурзина да свое барахлишко — электробритва, зубная щетка, полотенце, а еще подаренный блокнот «Adjutant».
Нужный дом на Рюдерштрассе оказался довольно большим, краснокирпичным, трехэтажным. И старичок, назвавшийся Клаусом, был под стать дому краснолицый, коренастый. Глаза его за толстыми стеклами очков казались выпуклыми.
Клаус провел гостя в маленькую гостиную, в которой были диванчик, кресло, телевизор и книжный стеллаж, долго читал и перечитывал письмо, и лицо его при этом не выражало ничего.
Затем он долго, не мигая, смотрел на гостя и наконец спросил на ломаном русском:
— Ну-с, молодой человек, я слушать.
Сергей растерялся. Ему было велено отвезти, отдать и что-то взять. Без слов. А тут потребовались объяснения.
— А вы ничего не хотите мне сказать? Или передать?
— А вы?
Сергей растерялся, но тут же вспомнил про записку, лежавшую у него в бумажнике, короткую, всего в семь строк, написанных корявым почерком. Мурзин просил хранить ее отдельно и отдать Клаусу лишь когда он о ней спросит.
— Не спросит, не отдавай, уедешь от Клауса — сожги, — наставлял Мурзин.
— Что в ней такого? — спросил тогда Сергей.
— Признаться, я и сам этого не знаю. Прочтешь, так ничего особенного. Про погоду в Москве. Но ты записку побереги, без нее он тебе не доверится…
Интересно было наблюдать, как меняется лицо Клауса, рассматривавшего записку. Длилось это довольно долго, хотя, по мнению Сергея, читать там было совершенно нечего.
— Ну-с, молодой человек, я вас слушаю, — повторил Клаус, подняв глаза. Повторил по-немецки и совсем другим, более мягким тоном.
— Извините, но я хотел бы сейчас же и уехать, — сказал Сергей. — Я на машине, меня ждут.
Клаус встал, подошел к окну.
— Где ваша машина?
— Далеко, на другой улице. Я не стал подъезжать к дому.
Это, похоже, удовлетворило хозяина, он вышел и скоро вернулся с подносом, на котором были кофейник, две чашки, вазочка с печеньем.
— Давайте пить кофе, молодой человек. Я вам покрепче налил. Не возражаете?
— Спасибо.
— Пейте, на меня не смотрите. Сердце у меня не терпит, когда его подталкивают.
Прошло еще не меньше пяти минут, прежде чем Клаус произнес очередную фразу.
— Значит, вы всего лишь курьер? И что будете везти, не знаете?
