Ознакомительная версия.
Турецкий твердо решил не мучиться предвкушением великого открытия, но навязчивый вопросик: что же Славка накопал? – постоянно всплывал, отодвигая остальные мысли. А размышлял «важняк» над тем, как Рыбак вошел в гостиницу и как из нее вышел. Видеозапись в холле его не зафиксировала, хотя дополнительно были изъяты и просмотрены пленки за двадцать четыре часа: двенадцать часов до и двенадцать – после убийства. Конечно, он мог воспользоваться черным ходом через кухню ресторана, но и там его никто не видел. А по пожарной лестнице через балконы тоже не налазаешься. И потом, как он, мерзавец эдакий, вычислил, в каком номере искать Штайна? По словам портье, конкретный номер Штайн не заказывал, следовательно, Рыбак должен был быть в холле в момент, когда Штайн получал ключ, или идти за ним по пятам, когда тот поднимался в номер. Или Штайн уже из номера позвонил ему? И сказал, куда идти?! Но ведь из номера не звонили, а мобильника у немца не было. Так что же, Рыбак всех загипнотизировал или всех купил? Рыбак рыбака видит издалека?! Черт, что там такое Славка нарыл?
И еще у Турецкого засвербела нехорошая мысль, что Рыбак ему смутно кого-то напоминает. Но кого? Двоюродного дедушку из Мелитополя? Пионервожатого из «Артека» образца шестьдесят восьмого года? Человека-слона из одноименного фильма? Да, так можно далеко зарулить…
Вспомнить не получалось, сколько ни пытался. Тюремные фотографии до дыр глазами проел, и ни фига. Хотя, возможно, это остаточные воспоминания, сохранилось в голове что-то из рыбаковской прошлой жизни, мелькал он и в газетах и в телике.
Наконец принесли стенограмму, вернее, отрывок из нее всего на одну страничку. Славка, сволочь, мог бы и по телефону этот талмуд зачитать.
"Грязнов. Вы знакомы со Штайном?
Решетов. Со Штайном? Знаком. Был знаком, я слышал, он погиб?
Грязнов. Это вопрос?
Решетов. А это ответ?
Грязнов. Ответ на что?! А Рыбак знал Штайна? Штайн знал Рыбака?
Решетов. А почему вы об этом спрашиваете?
Грязнов. Так знал или нет?
Решетов. Я не уверен.
Грязнов. В чем не уверены?
Решетов. Видите ли, это деликатная история.
Грязнов. Можете положиться на мою скромность. Это профессиональное качество.
Решетов. Дело в том, что Антон патологически ревнив, а покойная жена, Марина, довольно часто давала ему повод поревновать. Она красивая женщина… была, любила, знаете ли, комплименты, внимание. Еще в юности привыкла к славе, цветам, медалям, и ей этого всегда не хватало. Ну и…
Грязнов. Ну и?
Решетов. В общем, интрижки у нее случались довольно часто, правда, как правило, ничего серьезного.
Грязнов. У нее со Штайном был роман?
Решетов. Роман – это громко сказано, скорее романтическая повесть. Даже новелла.
Грязнов. Рыбак знал об этой литературной истории?
Решетов. Не думаю, не знаю, я, во всяком случае, ему не рассказывал.
Грязнов. А вы сами-то откуда узнали?
Решетов. Да как сказать. Дело в том, что я-то их и познакомил. В Швейцарии. Я был на коллегии ФИФА. Марина привезла своих девочек на соревнования, мы оказались в одной компании на вечеринке, там они и встретились. Потом я несколько раз видел их вместе, в том числе и в Москве.
Грязнов. Как, по-вашему, Рыбак отреагировал бы, если бы узнал об этой романтической новелле?
Решетов. Не знаю. Когда на суде причиной его расправы с женой назвали желание получить страховку, мне это показалось вполне э-э-э… правдоподобным, что ли, хотя, возможно, причина причиной, а не будь повода, ничего бы и не произошло. Как считают профессионалы в таких случаях?
Грязнов. А повод: супружеская измена.
Решетов. Возможно… Хотя… Не знаю".
Турецкий выдохнул накопившееся тревожное ожидание, причем безо всякого энтузиазма. Картина Репина «Приплыли», вот вам и мотив. Рыбак, постоянно ускользая от погони, будучи в состоянии крайнего нервного напряжения, звонит Штайну или просто его выслеживает, возможно, убивать и не собирается, хочет просто поговорить, но видит в номере проститутку, ассоциирует с покойной женой, свирепеет, и мы имеем хладный труп и кучу неприятностей на свою… голову. Или Рыбак идет конкретно убивать и таки убивает.
Каковы же его дальнейшие действия? Он либо ложится на дно, либо продолжает крестовый поход на наставивших ему рога. Берегитесь, любовнички!
Турецкий нервно вскочил на ноги и явственно почувствовал необходимость их размять. Но вместо этого плюхнулся в любимое кресло и закурил, наверное, уже тридцатую сигарету за день.
Если же Рыбак думает, что правосудие свершилось (а в случае со Штайном это, пожалуй, была единственная возможность наказания, поскольку своего дипломата немцы бы нам просто так не отдали – непосредственно он не убивал, а если и заказал Марину, то доказательств, очевидно, нет), то либо он ляжет на дно, либо придет с повинной.
В противном случае будет продолжать.
Значит, нужно провести опрос мужского населения планеты на предмет, не спал ли кто из них с Мариной Рыбак, и к каждому признавшемуся приставить охрану. Интересно, сколько таковых наберется?
Турецкий машинально прикинул, скольких женщин со звонким именем Марина ему, Александру Борисовичу, приходилось знавать очень близко. Вышло, по меньшей мере, две с половиной.
Снова зазвонил телефон, наверняка Славка желает обменяться мнениями о стенограмме. Но звонила дражайшая супруга Ирина Генриховна, которая заговорщическим шепотом сообщила, что у них гости и, несмотря на всегдашнюю колоссальную занятость, господину Турецкому следует по возможности немедленно, то есть в экстренном порядке и курьерской скоростью прибыть домой.
– Кого там еще принесло? – недовольно проворчал Турецкий. Особого желания высиживать вечер в сомнительной компании он не испытывал.
– Придешь, увидишь. И купи по дороге тортик или что-нибудь к чаю. – Ирина чмокнула в трубку и отключилась, предоставив Турецкому гадать, что же это за гости, которые пришли не водки, а чаю попить.
В прихожей его встретила обиженная Нинка.
– Пап, эта крыса сожрала все мои конфеты!
– Ты же худеешь.
– Но конфеты ведь мне подарили, а она взяла и схряпала. Мои конфеты!
– Что за крыса-то?
– Какая-то Наташа, говорит, пришла брать у нас интервью, говорит, мы все будем ужасно знаменитые, вроде Моники Левински.
– Что?!
Все еще не веря, но уже закипая бешенством, Турецкий медленно раздевался, вслушиваясь в гитарный перезвон, доносящийся из кухни, и живой, веселенький Иркин треп.
– А еще она мой аккордеон трогала, – продолжала ябедничать Нинка.
– Щас разберемся, – пообещал Турецкий, взвешивая на руке торт и прикидывая, запустить им в Наташу или просто спустить ее с лестницы, а тортик потом употребить по назначению.
На кухне царила идиллия: напившийся чаю и нажравшийся Нинкиных конфет оператор разомлел у батареи и, пристроив работающую камеру на подоконнике, дремал. Наташа Гримм сегодня уже с зеленоватыми волосами увлеченно наяривала на гитаре, а Ирина, подложив ручки под щечки, восхищенно пялилась на нее во все глаза.
– Баста, карапузики, кончилися танцы, – безапелляционно заявил хозяин дома.
– Конечно, конечно, давайте пить чай, – вскинулась Ирина, неверно истолковав мужнину речь. Была она при параде и так и лучилась удовольствием.
– Ща попьем, – серьезно подтвердил Турецкий. – Только гостей проводим. – Он демонстративно упрятал торт в холодильник и встал у двери, приглашая визитеров прощаться.
Ирина наконец уразумела, что супруг не шутит и грядет непредсказуемых размеров скандал, а потому поспешила принять удар на себя и, извинившись перед гостями, немедленно уволокла Турецкого в спальню.
– Саша, как тебе не стыдно, люди пришли к нам в дом, сидят, культурно пьют чай, а тут врываешься ты и все портишь. Сейчас же пойди извинись, не ставь нас в неудобное положение.
– Что я порчу? – взвился Турецкий. – Как ты могла впустить в дом этих проходимцев?
– Правильно, пап, давай их прогоним, – поддержала Нинка.
– Они не проходимцы, а приятные, интеллигентные люди. – Оставшись в меньшинстве, Ирина отчаянно сопротивлялась. – Наташа вообще очень талантливый и уникальный человек…
– Во-во! Уникальный – это ты здорово подметила.
– Да-да уникальный, – не отступала Ирина, – она так не похожа на наших писак-скандалистов, она очень тонко чувствует и понимает жизнь. Несмотря на то что она немка, она знает и любит русскую поэзию, театр. А пока мы ожидали тебя, она показала мне несколько своих песен…
– Она еще и поет!
– И музыку пишет…
– И швец, и жнец, и на коне ездец… Да что, черт побери, она делает в моем доме?!
– Репортаж о неотесанном тебе, чтобы рассказать своим зрителям, что не все у вас в прокуратуре коррумпированные хамы и низколобые дебилы.
– Хватит! – закрыл прения Турецкий. – Если она тебе так глубоко симпатична, поди и извинись за меня, неотесанного, иначе я вышвырну ее вон безо всяких реверансов.
Ознакомительная версия.
