- Она не в себе, не в себе, это бывает, сейчас все будет хорошо, мы уже привыкли, - затараторила раскосая дочь, оттаскивая мать от следователя.
Старая женщина выдернула локоть и дернулась в сторону покойника. В этот момент конвейер тронулся, и гроб поплыл в распахнувшиеся створки. Серафимова увидела, как там, в жерле крематория, полыхнул огонь. Но Евдокия Григорьевна добежала до гроба, оттолкнув по пути служащего, обогнала плывущего в небытие Финка и упала на его ноги прямо на конвейер.
Никто не понял, чего хотела Эмина и что, собственно, она имела в виду. Служащий "сорвал стоп-кран", и конвейер со скрежетом затормозил.
- Ну, что еще? Гражданочка! - недовольно закричал он. - Не валяйте дурака.
Серафимова одним прыжком подскочила к Евдокии Григорьевне.
- Что?
- Вот тут, - задыхаясь, просипела та, - вот.
Она пыталась сдвинуть крышку с гроба, Серафимова поняла ее намерение и взглядом попросила Братченко помочь. Не успел тот отодвинуть крышку, как Евдокия Григорьевна ухватилась за ноги Финка и потащила их на себя.
- В конце-то концов! - взмолилась Серафимова. - Помогите же кто-нибудь, женщине плохо!
- Нет, нет, - запричитала старушка плача, но ее уже оторвали от конечностей мертвого Финка и пытались всем скопом подтолкнуть к выходу.
- Мама, замолчи! - громко требовала дочь Эминой и лезла закрыть ей ладонью рот.
Конвейер снова заработал, но Евдокия Григорьевна, собрав все свои силы, обернулась и крикнула:
- Это не его ботинки!
Возникла пауза. Серафимова было ринулась к стоп-крану, но дорогу ей преградил служащий крематория.
- Что это за безобразие? Вы следующего покойника задерживаете! Нашли тоже, с кем ботинки перепутать!
- Мальчик, отойди! - прошипела следователь, потянувшись за пистолетом, когда увидела, что гроб практически вплотную подъехал к дверям, ведущим в геенну огненную.
- Витя, живо! - скомандовала она, когда конвейер снова остановился. Тот понял, что от него требовалось, и, сняв крышку гроба, быстро разул покойника.
КАТЯ
Когда ехали на кладбище, Серафимова сидела и вспоминала, как однажды на курорте в Болгарии она наблюдала ночной танец на углях: молодой мужчина голыми пятками танцевал, ходил, прыгал на красных углях, то и дело вспыхивающих от движений его ног, похожих на вулканическую лаву. Только на повороте к воротам кладбища Серафимова, едущая в машине Братченко, заметила черную бронированную машину, следующую прямиком за ними.
- Кто это?
- Чужие, - ответил Братченко.
Процессия подъехала к крашеным зеленым воротам Немецкого кладбища. На миг выглянуло солнце, дохнуло теплом и прелой прошлогодней листвой, затем снова воцарился мрак. Могильщики подкатили тележку к торцовой дверце автобуса, но узнав, что гроба не будет, побрели обратно в сторожку при административном здании.
Кладбище внутри темное. Серафимову и Братченко увлек ручеек людей, но где-то за оградой хлопнули дверцы длинного "БМВ". За высоченными кленами небо и улица совершенно не просматриваются. Деревья с черными стволами медленно качаются над тесными могилами.
Серафимова все-таки развернулась и вернулась к воротам. С другой их стороны, еще на светлой стороне, стоит Катя. Девушка невелика ростом, на ней темно-синее короткое платье и черные чулки. Челка свисает со лба, загораживая правую половину лица. Серафимова узнала ее по какимто мелким штрихам, но маленькому отрезку подбородка, по изгибу тела и движениям.
Они приблизились друг к другу. От машины отделился водитель-телохранитель, стоявший прислонившись к капоту. Катя подала ему знак не подходить и не вмешиваться. У нее в руках белые тюльпаны. Огромные белые тюльпаны.
- Вы Катя?
Она наклонила голову. За спиной Серафимовой, тоже на почтительном расстоянии, остановился Братченко.
- Хотите пройти со всеми?
- Нет, я подожду.
- Мне очень нужно с вами поговорить.
- Хорошо. Но только без протоколов. И недолго. Мне нельзя простужаться.
Серафимова пыталась встать так, чтобы заглянуть иод челку девушки. Это же невозможно - разговаривать с человеком, когда у него челка в пол-лица, словно карнавальная маска. Как будто человек только наполовину из-за стены показался.
И не прорваться, не пробиться сквозь эту стену.
- Где вам удобнее? - вежливо спросила девушка. На вид ей лет двадцать. Невысокая, ширококостная, словом - все при ней. Такие фигурки нравятся мужчинам.
- Мне-то все равно. Хотите, мы можем сесть в машину?
- Тогда в мою, - просто сказала девушка. - Вас зовут Нонна Богдановна, не так ли?
Они уселись в салоне "БМВ", обитом мягким темно-зеленым плюшем.
- У меня к вам немного, совсем немного вопросов, Екатерина Семеновна.
- Если можно - Катя.
- Катя. Когда вы разговаривали с Адольфом Зиновьевичем последний раз?
- Во вторник. В четыре часа по телефону.
- О чем? - Серафимову начинала раздражать эта челка. Теперь Катя сидела к ней боком, на краю сиденья, выпрямив спину и сложив руки на коленях.
- Я позвонила Долли на работу - это я так его называла. Он очень любил песенку Армстронга "Хелло, Долли!" Адольф - Долли, правда, похоже? Он был чем-то взволнован, расстроен, мы договаривались встретиться, но он не приезжал и не звонил с пятницы - четыре дня, я стала напрягаться, бегать на звонки, вот почему и позвонила сама...
- А как вы поняли, что у него плохое настроение?
- Он очень резко говорил со мной, сказал, что перезвонит сам, когда освободится, что очень занят и буквально через пять минут выезжает с работы. То есть ему некогда со мной разговаривать.
- Представляю, как вы расстроились.
Серафимова подумала: говорить ли ей, что Финк собирался уезжать и, похоже, надолго? И решила не говорить.
- Следствием пока установлено, что Финк...
Адольф собирался в командировку, - только и сказала.
- И всё? - удивилась Катя.
- Остальные нюансы могут интересовать лишь специалистов, они не дополняют картину происшествия. Скажем, оттого, что после убийства Фиик был еще и ограблен, вам ведь легче или яснее не станет...
- А женщина, жена Похвалова?
- Вы ее знали?
Катя ответила не сразу, тонкими пальчиками дотронулась до челки, но отодвигать ее не стала.
- Виделись на приемах. Они были любовниками?
Серафимова тепло посмотрела на Катю, ну хоть чем-то она могла утешить девушку, так мужественно скрывающую свою скорбь.
- Они не были любовниками. Похвалову убили не в квартире Финка, на семь часов раньше.
Все, о чем пишут эти дурацкие газеты, неправда, грязь. Не верьте, просто кто-то очень хотел вправить нам мозги задом наперед. Они уже и до вас добрались...
Девушка часто задышала и, неожиданно развернувшись к Серафимовой, прильнула к ее плечу. Та погладила Катю по голове.
- Не плачь. Твой папа когда вернулся во вторник домой?
Катя подняла голову и взглянула на Серафимову одним своим доступным глазом.
- Папа пришел в семь часов. Его весь день в прямой трансляции показывали. А при чем тут папа?
- Да так. Ведь Похвалов исчез, а он помощник твоего папы.
- Понимаю.
- Катя, вы меня простите, что у вас за стрижка? Так ведь можно зрение испортить... - накоиец не выдержала и очень мягко проговорила Серафимова, прямо-таки по-матерински.
Катя напряглась, лицо ее стало ожесточенным, как у ребенка, готового замучить кошку, и она четко произнесла, отодвигая челку со второго глаза:
- У меня была злокачественная опухоль глазного канала, ее удалили вместе с глазом.
Под челкой зияла страшная дыра, лишь наполовину прикрытая веком.
Следователь растерялась, извинилась и вышла из машины.
Аудиенция закончилась.
На аллее Серафимову обогнал толстый даже со спины, смешной человек, который нес в руках огромный букет цветов в яркой упаковке, в гофрированной бумаге, с развевающимися на ветру кудряшками перевязочных лент. Он держал букет так, как их держат школьники первого сентября - в согнутой в локте руке, зажав кулаком стебли, прямо перед собой. Это был Овечкин. Он не узнал Серафимову, хотя был у нее на допросе несколько дней назад.
Толпа стояла на повороте кладбищенской дорожки. Братченко плелся за Серафимовой и сейчас подошел к ней со спины. Заглянув в ее лицо, он понял, что Нонна Богдановна сейчас упадет в обморок. Но на сей раз она готова была не только упасть в обморок, но провалиться сквозь землю от стыда и угрызений совести за собственную бестактность.
СОСТРАДАНИЕ
Могильщики прыгали через могилу с одной стороны на другую, потом один из них лег на край могилы и поставил на дно выкопанной ямы урну с прахом Финка. Пахло сырой землей, ржавым песком и свечками.
- Близкие, родственники, киньте горсть земли, - скороговоркой, как будто он объявлял отправление поезда на вокзале, сказал один из рабочих.
Могильщики были на удивление трезвыми.
Передвинув лопатами землю с обочин ямы, они сотворили большой рыхлый холм над прахом Финка, похожий на человеческий живот. Потом один из них бросил на вершину этого холма бетонную раму, сказал, что земля сама спрессуется со временем, и воткнул в землю мраморную табличку с надписью: "Финк АДОЛЬФ ЗИНОВЬЕВИЧ.
