Могильщики были на удивление трезвыми.
Передвинув лопатами землю с обочин ямы, они сотворили большой рыхлый холм над прахом Финка, похожий на человеческий живот. Потом один из них бросил на вершину этого холма бетонную раму, сказал, что земля сама спрессуется со временем, и воткнул в землю мраморную табличку с надписью: "Финк АДОЛЬФ ЗИНОВЬЕВИЧ.
1951-1999, 19-й УЧАСТОК".
Овечкин о чем-то переговаривался с Юсицковым.
Тот стоял лицом к Серафимовой. И у него было лицо отморозка и мерзавца, такой театральный типаж. Знакомые знакомых Нонны Богдановны тесно общались с его тестем, бывшим секретарем Союза писателей, ударившимся в политику. Теперь этот тесть, пройдя огонь и воду перестройки за спиной Горбачева и Яковлева, руководит политическим движением "Раскол", издает газету без названия. Считает себя демократом имперского склада, в смысле склада политического характера. Одновременно тесть-демократ застроил всю Москву небоскребами с конусовидными верхушками, которые, как ему кажется, должны напоминать башни Кремля, перекликаться с ними, а на самом деле одним напоминают ракеты "СС-20", а другим - мусульманские мечети. Строили-то турки.
Юсицков корчит из себя интеллигента, пристально смотрит интервьюируемым собеседникам в глаза, выводит их на чистую воду, а сам узколоб и тупорыл, как уязвленный купец третьей гильдии.
Юсицков косится на Серафимову. Ветер усиливается и тормошит одежду, а следователь в легком блейзере с золотыми пуговицами. Пальто осталось в машине. Этих огромных золотых бляшек она сегодня стесняется, не к месту они на траурном костюме. Евдокия Григорьевна и ее дочь берут у всех остальных цветы, отламывают стебли и украшают могилу. Галочка не может оторвать взгляда от огромного брюха, торчащего из земли, в которое женщины с каким-то остервенением всаживают розы и гвоздики.
Цветы краснеют на коричневой земле, как пятна крови. В глазах секретарши Финка все мутнеет, ее ослепляет яркая пустота, мечутся круги, она, ничего не видя, на ощупь ловит рукой ограду чьейто могилы и садится на скамью. К ней подходят Серафимова и Братченко. Галя смутно видит красные пятна цветов, мраморную табличку, похожую на белую рубашку.
- Слабенькая еще девочка, - говорит Серафимова, - не закалила тебя еще жизнь.
- Вы хотели что-то спросить? - догадывается Галя.
- Уже спрашиваю. Кто последний звонил Адольфу Зиновьевичу перед тем, как он уехал с работы?
- Звонили три человека. Сначала "вертушка", я слышала через дверь, потому ч го Адольф Зиновьевич что-то громко выкрикнул, а потом но городской линии незнакомый голос. Человек не представился, только попросил господина Финка. На мой вопрос, кто его спрашивает, он не произнес ни звука. А самой последней звонила девушка, та самая.
Когда они встали и направились к выходу, навстречу им шла Катя. На фоне ее синего платья белели совсем уже раскрывшиеся тюльпаны.
Галя поняла, что это она. У секретарш, у профессиональных секретарш, вырабатывается особая способность определять принадлежность голоса тому или иному человеку. И она сразу догадалась, что знает голос этой девушки, идущей навстречу. Во взгляде женщины, который перехватила Катя, было только сострадание и участие.
ЧУЖИЕ
С кладбища Братченко развез своих дам но домам. Первой забросил на Чистые пруды Серафимову. Она взяла с собой ботинки, конфискованные в крематории. С этим еще предстояло разобраться. Потом доставил Галочку на Солянку.
Поставив машину на обочине напротив въезда во двор Галины, вышел на тротуар. Галя была в таком состоянии, что ее нужно было проводить до квартиры.
Они медленно пошли между двух высоких серых домов, в конце которых перпендикулярно к ним стоял широкий Галочкин дом. Сейчас был виден лишь отрезок его в проеме этого длинного угрюмого ущелья.
- Галенька, успокойся, пора уже успокаиваться, - Братченко не мог подобрать слов.
Она молчала, тускло глядя себе под ноги. Потом и вовсе остановилась и прислонилась к с гене.
Она не плакала, взгляд ее уставился в одну точку.
- Я на кладбище все на землю эту смотрела, на мертвую землю.
- Ну брось, Галенька, перестань, - попытался перебить ее мысли Витя, ну, покажи, какое окно твое? Отвлекись.
Галя механически повела пальцем. Вдруг, когда она подняла голову и поглядела вверх, глаза ее вспыхнули. Она ахнула.
- Там кто-то есть! - таинственным шепотом проговорила она. - Я его видела.
Братченко подумал сперва, что это она о Боге или вообще о вечном. Но Галя неотрывно глядела на свое... нет, на соседнее окно.
- Где кто-то есть? Ну вот, тебе уже Фиик мерещится.
- Ну при чем здесь Финк, Витя? - Галя рассердилась. - Там кто-то в окно смотрел. Увидел меня, отшатнулся. Пойдем в тот подъезд.
- Странно, по дверь же была опечатана, - начал туго соображать Витя.
- Можно подумать, если дверь опечатана, в квартиру невозможно войти?
Они направились к первому подъезду, Галочка буквально потащила за собой Братченко, вцепившись в его рукав. Войдя в подъезд, остановились. Там была темень. Братченко показалось, что даже окна во входных дверях и на лестничной клетке чем-то занавешены. Приложив палец к губам, Витя прижал Галю спиной к стене и загородил ее.
- Тихо! - шепотом скомандовал он. - Ктото спускается на лифте.
Галя во все глаза смотрела на пpocтупавшие в тeмнотe двери лифта. Наконец лифт мягко шлепнулся, двери его раскрылись. Желтый свет осветил старый широкий подъезд, где за выступом стены стояли Витя и Галя. Перед ними возникла Евдокия Григорьевна с авоськой.
- Тьфу, темнота, глаз выколи! Черти, а за электричество дерут безбожно!
Евдокия Григорьевна шагнула вперед, нащупала впереди пол, чтобы сделать следующий шаг, но почувствовала, видимо, чье-то присутствие, может, услышала учащенное Галочкино дыхание, может, учуяла жар от тела Братченко.
- Ой-и-ой-и-ой-й, - писклявым голоском завыла Евдокия Григорьевна, пятясь к лифту, двери которого в этот момент с грохотом автоматически закрывались за ее спиной. Галочка хотела выйти из-за укрытия, даже пошевелилась, пытаясь отодвинуть Братченко. Все произошло чрезвычайно быстро. Когда пучок света из лифта еще не успел исчезнуть, раздался выстрел.
Заорали сразу все. Братченко схватил Галочку за шею и пригнул, почти толкнул ее на пол.
Потом бросился к Эминой. Когда Братченко в полной темноте выворачивал ей руки и заламывал их ей за спину, та заорала пуще прежнего.
- Спокойно, бабуля, не дергайся. Где оружие? Куда дела?
Внезапно картина стала видимой. Это Галочка догадалась открыть входную дверь, немного вечернего сумрака вползло в подъездную тьму.
Братченко и Евдокия Григорьевна, застывшие каждый по-своему в боевой позе, повернули головы к свету и уставились на силуэт Галочки.
- Витя, это не она...
- Я и сам уже понял, - расслабился Братчеико, отпуская старушку.
Та никак не могла вывернуть свою руку обратно, в человеческое положение, зло фыркала и извергала из себя проклятия. Братченко ринулся наверх. Галочка крикнула старушке:
- Идите сюда скорее!
Та заторопилась к выходу, но Галочка не дала ей выбежать.
- Держите дверь, нужно найти электрощит.
Свет в подъезде вспыхнул, старушка исчезла в проеме двери.
Братченко спустился быстро. Нет. Дверь вроде нетронута. Там, выше, на этажах лампочки горят. Но случайно или нет оказалась здесь старушка? Как она добралась-то так быстро с кладбища? Братченко отчалил на своей машине первым. Может, их две сестры-близняшки?
В квартире Эминых сначала никто не ответил, йотом открыл старик - Марк Макарович. Испуганный, он пропустил Братченко в квартиру. Тот обежал все комнаты, кухню и санузел: никого, кроме старика, в квартире не было.
Куда же делся стрелявший? Не померещилось же им все это!
Оставаться в подъезде было опасно. Поскольку жизнь Гали для Вити была дороже поимки преступника, он повел ее домой собственноручно.
Галочка все время оглядывалась и в конце концов опрометью побежала к своему подъезду.
Лифт распахнулся на ее лестничной клетке как раз тогда, когда дверь ее квартиры широко раскрылась от сквозняка и с грохотом захлопнулась.
Ошалевшие Витя и Галочка так и стояли, то ли отходя от грохота, то ли приходя в себя от самого факта распахнутой двери.
- Ты что, никогда дверь не запираешь? - осторожно спросил Братченко и вынул из кобуры пистолет.
Он поставил Галю в угол лестничной клетки, как старый фотограф, даже слегка приподнял ей подбородок. Потом отступил к двери и, вспомнив, что она закрыта, протянул к Гале руку, она должна была сама понять его жест. В своей ладони Братченко почувствовал шершавую лапу гамадрилы. Шутка. Нежную ручку возлюбленной.
Ключи зазвенели в его ладони, Братченко попытался всунуть пару ключей из связки в замок, потом понял, что эту заваруху надо кончать, тем более что ему надоело стоять на согнутых коленях с вытянутым вперед в одной руке пистолетом, и он по-русски долбанул ногой в дверь. Оказалось, так ласково, что не просто вырвал замок с мясом, а сорвал дверь с петель.
