Его собеседник, сбитый с толку, разочарованный, смотрел на него, ничего более не соображая, попытался жестом остановить его, но комиссар решительно направился к двери.
— Дорогу найду сам.
Однако понадобилось некоторое время, чтобы он опять вышел к кухне, откуда выскочил Арсен с застывшим во взгляде вопросом.
Мегрэ молча прошел мимо, по центрального коридору добрался до выхода, сам открыл дверь, которую подоспевший дворецкий прикрыл за ним.
На тротуаре напротив дома стояли всего трое-четверо из наиболее упорных и любопытных горожан. Интересно, продолжит ли комитет бдительности свое патрулирование сегодня вечером?
Он чуть было не направил свои стопы к Дворцу правосудия, где, вероятно, все ещё продолжалось заседание руководителей органов правопорядка, но решил все же сделать так, как он заявил об этом Юберу Верну и пошел укладывать багаж. После чего вышел на улицу и, захотев выпить пива, уселся на террасе кафе «У почты».
Все посетители уставились на него. Тихо о чем-то переговаривались. Некоторые даже перешли на шепот.
Он выпил два больших бокала, не спеша, смакуя, словно находился где-то на Больших Бульварах, а родители останавливались, чтобы показать на него своим детям.
Мегрэ видел, как прошел Шалю в сопровождении какого-то типа с основательным брюшком; преподаватель о чем-то рассказывал своему спутнику, усиленно при этом жестикулируя. Он не заметил комиссара и вскоре оба прохожих скрылись за углом.
Почти совсем уже стемнело, а терраса опустела, когда он, тяжело поднявшись, двинулся к дому Шабо. Тот открыл, окинув его обеспокоенным взглядом.
— А я-то уже начал беспокоиться, куда ты подевался.
— Сидел в кафе.
Мегрэ повесил шляпу на вешалку, заметил, что в столовой накрыт стол; однако ужин, как оказалось, ещё не был готов, и его друг пригласил комиссара пройти в кабинет.
Последовало довольно продолжительное молчание, наконец Шабо, не глядя на Мегрэ, произнес:
— Расследование будет продолжено.
Казалось, он хотел сказать этим:
«Ты выиграл. Видишь, не такие уж мы и трусы!»
Мегрэ не улыбнулся, но легонько одобряюще двинул рукой.
— Отныне дом на улице Рабле поставлен под наблюдение. Завтра начнем допрашивать слуг.
— Кстати, чуть не забыл тебе вернуть это.
— Ты и в самом деле уезжаешь сегодня вечером?
— Надо.
— Я все думаю, добьемся ли мы результата.
Комиссар положил отрезок свинцовой трубы на стол, пошарил в карманах и вытащил оттуда письмо Арсена.
— Как с Луизой Сабати? — поинтересовался он.
— Пожалуй, она вне опасности. Ее вырвало, поэтому и спаслась. Перед этим она позавтракала и процесс пищеварения ещё не начался.
— Что она сказала?
— Отвечает односложно.
— Знала, что они умрут оба?
— Да.
— И смирилась с этим?
— Он ей заявил, что их никогда не оставят в покое, не дадут наслаждаться счастьем взаимного общения.
— Ничего не говорил ей о трех убийствах?
— Нет.
— Ни о своем отце?
Шабо всмотрелся в его глаза.
— Думаешь, это он?
Мегрэ ограничился тем, что утвердительно моргнул.
— Он что, с ума сошел?
— Пусть решают психиатры.
— А твое мнение?
— Я охотно повторяю, что здравомыслящие люди не убивают. Но это всего лишь моя точка зрения.
— Возможно, не очень-то ортодоксальная?
— Нет.
— Ты выглядишь озабоченным.
— Жду.
— Чего?
— Что-то должно произойти.
— Полагаешь, сегодня?
— Надеюсь.
— Почему?
— Потому что я нанес визит Юберу Верну.
— Ты сказал ему…
— Я обрисовал, как и по какой причине были совершены все три преступления. Дал понять ему, как убийца должен был отреагировать нормальным образом.
Шабо, только что гордившийся принятым решением о продолжении следствия, вновь выглядел напуганным.
— Но… в таком случае… не опасаешься ли ты, что…
— Ужин подан, — объявила Роза, в то время как мадам Шабо, улыбаясь, направлялась в столовую.
Глава девятая
Коньяк «Наполеон»
И вновь из-за пожилой матушки Шабо пришлось помалкивать, скорее даже болтать о том, о сем, не имеющем никакой связи с их заботами, и этим вечером застольная беседа крутилась вокруг кулинарных вопросов, в частности, относительно того, как готовить «зайчатину по-королевски».
Мадам Шабо опять предложила профитроли, и Мегрэ, испытывавшему к ним отвращение, пришлось проглотить целых пять штук, при этом не спуская глаз со стрелок старинных часов.
Но в восемь тридцать ещё ничего не произошло.
— Тебе не за чем спешить. Я заказал такси, и водитель предварительно заедет в отель забрать багаж.
— Но мне в любом случае следует туда заглянуть, чтобы оплатить счета.
— Я позвонил, чтобы их переписали на мое имя. Те самым тебе будет дан урок, как это не останавливаться у нас, когда ты соизволяешь раз в двадцать лет побывать в Фонтенэ.
Подали кофе, коньяк. Он согласился выкурить ещё одну сигару, раз уж это стало традицией, ибо не сделай он этого, мамаша Шабо расстроилась бы.
Было уже без пяти минут девять, машина тихо урчала у двери, водитель ожидал пассажира, как вдруг наконец-то раздался телефонный звонок.
Шабо устремился к аппарату, снял трубку.
— Да, это я… Как?.. Он умер?.. Не слышу вас, Ферон… Говорите громче… Да… Сейчас же приду. Пусть его отвезут в больницу, это само собой разумеется…
Следователь повернулся к Мегрэ.
— Мне надо срочно бежать по делам. Тебе действительно необходимо уезжать сегодня вечером?
— Обязательно.
— Но я тогда не смогу проводить тебя на вокзал.
Из-за маман он не стал больше ничего объяснять, схватил шляпу и быстро накинул демисезонное пальто.
И только на тротуаре тихо бросил:
— У Верну произошла жуткая сцена; Юбер, мертвецки пьяный, принялся все крушить в своей комнате и под конец, совсем уже разбушевавшись, полоснул себя бритвой по венам.
Его удивило спокойствие комиссара.
— Он не умер, — продолжал Шабо.
— Знаю.
— Как это так?
— Потому что такого склада люди не кончают самоубийством.
— Однако его сын…
— Ладно. Нас ждут.
Вокзал был в пяти минутах езды. Мегрэ подошел к такси.
— Времени в обрез, — уточнил водитель.
Мегрэ в последний раз повернулся к своему другу, который, по-видимому, совсем растерявшись, застыл на тротуаре.
— Напишешь обо всем.
Поездка оказалась монотонной. На двух-трех вокзалах Мегрэ выходил из купе, чтобы пропустить рюмочку чего-нибудь крепкого и в конце концов задремал, смутно воспринимая на остановках возгласы начальника станции и скрип вагонов.
В Париже он прибыл ранним утром и на такси добрался до дом, где, взглянув снизу на открытое окно, улыбнулся. Супруга уже поджидала его, стоя на лестничной клетке.
— Не переутомился? Хоть немного поспал?
Мегрэ выпил три больших чашки кофе, прежде чем почувствовал, как постепенно отступает нервное напряжение.
— Примешь ванну?
Непременно! Как хорошо было снова услышать голос мадам Мегрэ, почувствовать запах родного жилища, увидеть, что мебель и все прочие домашние предметы стоят на своих привычных местах.
— Я не очень хорош поняла, о чем ты мне рассказывал по телефону. Опять занимался каким-нибудь делом?
— Оно закончено.
— И что это было?
— Тип, который не хотел смириться с тем, что проиграл.
— Не понимаю.
— Ничего. Есть люди, которые вместо того, чтобы катиться и далее по наклонной плоскости, оказываются способными на все.
— Ты, должно быть, знаешь, о чем говоришь, — философски заметила она вполголоса и больше к этому вопросу не возвращалась.
В половине десятого в кабинете начальника Мегрэ посвятили в суть дела об исчезновении дочери сенатора. История была скверная, с более или менее разнузданными типа оргий сборищами в одном из подвальчиков и в довершение всего ещё замешанная на наркотиках.
— Есть почти полная уверенность в том, что она ушла оттуда не по своей воле, но мало шансов в пользу того, что её похитили. Самая вероятная версия: она погибла от передозировки, а её друзья, перепугавшись, где-то спрятали труп.
Мегрэ переписал список фамилий и адресов.
— Люка уже кое-кого из них опросил. Но до сего времени никто не решился заговорить.
Но разве не его это ремесло — расшевелить людей, заставить их все выложить начистоту?
— Поразвлекся там?
— Где?
— В Бордо.
— Да там дождь лил, как из ведра.
О Фонтенэ он не стал упоминать. У него едва хватило времени лишь мельком вспомнит о том, что там происходило в течение всех тех трех дней, пока он добивался чистосердечных признаний от всех этих молодых болванов, которые считали себя умнее всех.
