— Я знаю не так уж много ученых, сумевших сделать то же, что и вы… — Коттон повернулся к Изабель Оберхаузер: — Нам этот стрелок пригодился бы живым. Я хотел бы выяснить, откуда он знал мое имя.
— Я тоже это заметила.
— Мне нужны ответы, а не новые загадки; а то, что вы сделали, только усложнило и без того запутанную ситуацию.
Но ему никто не ответил, поэтому Малоун, не задав больше ни единого вопроса, последовал за Кристл вверх по лестнице и оказался в одной из спален, где в дальнем углу огромная каменная печь с выбитой датой «1651» тянулась до самого потолка.
— Это была комната моих деда и отца. — Кристл вошла в нишу, украшенную декоративной скамейкой. — Мои предки, построившие Рейхсхоффен в XIII веке, патологически боялись попасть в ловушку. Поэтому из каждой комнаты есть два выхода, и эта не исключение. В действительности хорошая тактика в условиях семейных неурядиц.
Она нажала на место соединения плит, и часть стены мягко отошла, открыв лестницу, спиралью уходящую вниз. Кристл нажала на выключатель, и ряд низковольтных ламп осветили тьму.
Коттону ничего не оставалось, как последовать за ней вниз. Спустившись, Кристл нажала еще один выключатель.
Малоун заметил, что здесь был сухой, теплый, кондиционированный воздух. На полу лежали серые плиты, обрамленные тонкими полосками черного раствора. Грубые каменные стены оштукатурены и выкрашены в серый цвет. Все это подтверждало первоначальную догадку Малоуна, что фундамент замка был вырублен из основания горы много веков назад.
Одна комната переходила в другую. По стенам висели немецкие флаги, нацистские баннеры; тут была даже точная копия алтаря СС, полностью готовая для церемоний «присвоения имени ребенку», которые, как знал Коттон, были обычным делом в 1930-х годах. Бесчисленные статуэтки, игрушечный солдатик, поставленный на красочную карту Европы начала XX века, нацистские шлемы, сабли, кинжалы, униформа, шапки, куртки-ветровки, пистолеты, автоматы, значки, патронташи, кольца, драгоценности, перчатки и фотографии.
— Вот как проводил время мой дед после войны. Собирал все это.
— Похоже на нацистский музей.
— Публичное унижение больно ранило его. Он хорошо служил этому ублюдку, но так и не смог понять, что сам он ничего не значит для нацистской партии. В течение шести лет после окончания войны он изыскивал любую возможность вернуть потерянное признание. До тех пор пока не повредился рассудком в пятидесятых, он продолжал собирать все эти экспонаты.
— Это не объясняет, почему ваша семья до сих пор все это хранит.
— Мой отец уважал своего отца. Но мы редко сюда спускаемся.
Кристл подвела его к шкатулке со стеклянной крышкой и молча показала на серебряное кольцо, лежащее внутри. На нем были выбиты руны СС, но Малоун никогда раньше не видел такого их начертания. Скоропись какая-то, что ли?
— Они сделаны в истинно германском стиле и похожи на те, что украшали древние норвежские щиты. Эти кольца носили только в Аненербе.
Она привлекла его внимание к другому предмету в шкатулке.
— Значок с руной Одал и «короткорукой» свастикой также предназначался для Аненербе. Дедушка разработал дизайн всех вещей, что когда-либо использовались там. Булавка для галстука тоже в своем роде примечательна — она воспроизводит представление сакрального Ирминсула, или Древа жизни у саксонцев. Предположительно оно находилось на вершине Гор солнца в Детмольде[33] и было уничтожено лично Карлом Великим, когда он начал долгую войну между саксонцами и франками.
— Вы говорите об этих сувенирах почти с благоговением.
— Неужели? — Она выглядела ошеломленной.
— Как будто эти вещи значат для вас очень многое.
Кристл пожала плечами:
— Это просто напоминание о прошлом. Мой дедушка основал Аненербе, преследуя только культурные цели. Но эта организация превратилась в нечто совсем другое. Его Общество наследия предков начало проводить немыслимые эксперименты над узниками концентрационных лагерей. Вакуумные камеры, тестирование гипотермии, кровяной коагуляции… Ужасные вещи. Его отдел прикладных естественных наук собрал коллекцию костей еврейских мужчин и женщин, которых они убили, а затем поместили в растворитель. В конечном счете лишь несколько членов Аненербе были повешены за военные преступления. Многих отправили в тюрьму. Все это мерзость.
Коттон внимательно смотрел на Кристл.
— Ни в одной из этих гадостей мой дедушка не участвовал, — сказала она, будто прочтя его мысли. — Все это уже случилось после того, как он был уволен и подвергнут публичному осмеянию… — Она помедлила. — Много лет спустя, приговорив себя к пожизненному заключению здесь и в аббатстве, он трудился над своими исследованиями в полном одиночестве.
Под гербом Аненербе висел гобелен, на котором было изображено то же Древо жизни, что и на булавке для галстука. Слова, написанные внизу, привлекли внимание Коттона. «Никакой народ не живет дольше, чем документы его культуры».
Кристл заметила его интерес:
— Мой дедушка верил в это утверждение.
— А вы?
Она кивнула:
— И я тоже.
Малоун до сих пор не понимал, почему семья Оберхаузеров хранила эту коллекцию в комнате с климат-контролем и поддерживала здесь идеальную чистоту. Но тем не менее он мог понять Кристл Фальк. Коттон уважал своего отца. Несмотря на то что он редко бывал дома, Малоун помнил, как они вместе проводили время, играя в бейсбол, занимаясь плаванием или работая в саду. Он никак не мог простить отцу, что тот оставил его, лишил того, что его сверстники воспринимало как должное, — обоих родителей. Его мать никогда не давала ему забыть об отце, но, становясь старше, Коттон пришел к выводу, что эта память измучила ее. Быть женой военно-морского офицера было слишком тяжелой ношей — собственно говоря, так же, как быть женой агента группы «Магеллан». Но это Малоун понял уже тогда, когда подписал документы о разводе.
Кристл продвигалась вперед, через экспонаты всей этой невероятной выставки. За каждым поворотом обнаруживались все новые свидетельства страсти Херманна Оберхаузера. Она остановилась еще перед одним богато инкрустированным шкафом, похожим как две капли воды на своего несчастного собрата в аббатстве. В одном из его выдвижных ящиков лежал одинокий листок бумаги, упакованный в плотный пластик. Крист вытащила его.
— Это оригинал последней воли Эйнхарда, найденный дедушкой. Копия хранилась в аббатстве.
Коттон изучал то, что оказалось тонким пергаментом с аккуратным латинским шрифтом и поблекшими до светлосерого цвета чернилами.
— На обороте — перевод на немецкий, — пояснила Кристл. — Последний параграф очень важен.
При жизни я присягнул на верность самому благочестивому королю Карлу, императору и Августу. Он потребовал от меня спрятать все упоминания о Тартаре. Все, что я знал, давным-давно похоронено вместе с королем Карлом, в тот день, когда он умер. Если эту священную гробницу когда-нибудь откроют, сии страницы, не должны быть ни разделены, ни расчленены. Но знайте, что король Карл хотел бы даровать их тому, кто в это время будет обладать короной императора. Прочтение этих истин многое откроет, особенно после того, как я стал свидетелем наивысшего пренебрежения, выраженного королем Людовиком ко всем деяниям своего отца. Я обусловил возможность прочитать эти слова знанием двух других истин. Первую я настоящим дарую своему сыну; ему я приказываю сохранить ее и передать своему сыну, а его сын должен передать следующему в роду. Сохраните ее любой ценой, так как она написана на языке церкви и может быть легко понята, но ее смысл неполон. Вторая истина дарует полное понимание мудрости небес, ждущей вместе с королем Карлом, она начинается в Новом Иерусалиме. Откровения, полученные там, станут понятными, как только будет разгадан секрет этого удивительного места. Пролей свет на эти поиски, применив ангельское совершенство к святости Господа. Но только те, кто оценят трон Соломона и грешность Рима, найдут свою дорогу на небеса. Предупреждаю, что ни я, ни святые не терпят невежества.
— Это то, о чем я вам говорила, — сказала Кристл. — Karl der Groβe Verfolgung. Искания Карла Великого. Это то, что нам надо расшифровать. Это то, что не удалось найти ни Оттону III, ни каждому следующему за ним императору Священной Римской империи. Решение этой загадки приведет нас к тому, что искали наши отцы в Антарктиде.
Коттон покачал головой:
— Вы сказали, что ваш дед отправился в экспедицию и привез материалы в Германию. Очевидно, что он все же разгадал эту загадку. Вы нашли его рукописи?
— Он не оставил никаких записей о том, как или что он выяснил. Как я сказала, он тронулся умом и просто не мог оставить завещания.
