Ознакомительная версия.
— Рад с вами познакомиться, — сказал Том, — но я не понимаю, о чем речь.
Коннелли посмотрел на женщину и поднял брови.
— Это была я, там, в лесу, — сказала она.
Том уставился на нее.
— Что вы имеете в виду?
Она покачала головой.
— Мне очень жаль, что так получилось. Я много хожу пешком. Я участвую в нескольких национальных программах по охране природы и веду неформальный учет того, что происходит в каждое время года. Не знаю, есть ли от этого хоть какая‑то польза, полагаю, что это не слишком научный подход, но… — Она пожала плечами. — Так или иначе, я этим занимаюсь. Позавчера утром я была в лесу, довольно рано, и увидела что‑то на дне рва. На самом деле по прямой это не так уж далеко от границы моей земли, а ходить я люблю. В общем, я спустилась туда и увидела, что это рюкзак. Я не знала, вернется ли за ним кто‑нибудь, и оставила его лежать на месте.
Том посмотрел на Коннелли.
— Хорошо. И что дальше?
— Следы, которые вы видели, принадлежали миссис Андерс.
— Чушь. Вы что, не слышали, что я говорил? Они были огромные.
— На солнце края следов быстро тают, и они кажутся намного больше, чем должны быть.
Том почувствовал, что еще немного — и он бросится через стол и схватит Коннелли за горло. Однако он знал, что это не лучшая мысль, и не только потому, что тот был представителем власти. Так что он просто произнес ровным голосом, зная, что у него имеется решающий аргумент:
— Верно. И на солнце следы начинают выглядеть так, будто у них есть по пять пальцев, да? Странное у вас солнце, надо сказать.
Несколько мгновений было тихо, затем послышалось шуршание. Женщина по имени Патриция достала что‑то из своего пакета.
— Знаю, это довольно глупо, — сказала она, — но и довольно забавно. Мне их в свое время купил муж, в шутку.
Том уставился на пару покрытых сверху мехом ботинок с коричневыми пластиковыми подошвами, снабженными пятью большими пальцами.
Фил увел женщину. Возможно, ему лишь так казалось, но у Тома возникло ощущение, что помощник шерифа ему сочувствует. Во всяком случае, он на это надеялся. Вряд ли кто‑то еще в радиусе нескольких десятков миль мог сейчас ему посочувствовать.
Коннелли бросил взгляд на висевшие на стене часы, достал из кармана рубашки помятую пачку сигарет и закурил.
— Странный день, — сказал он. — И уж наверняка куда более странный, чем я мог предполагать утром.
Он стряхнул пепел на стол.
— Здесь не так уж многое случается, как вы уже наверняка догадались. Что ж, должен сказать, вы неплохо меня развлекли.
Том покачал головой.
— И тем не менее я знаю, что я видел.
— Ни черта вы не видели, мистер Козелек. — Серые глаза полицейского холодно смотрели на него. — Вы ушли в лес с дурными намерениями, и я даже не собираюсь говорить о том, насколько безответственно вынуждать других разыскивать вас, независимо от того, зачем вы это сделали. Вы наглотались спиртного и таблеток, и вы либо видели медведя, либо вам просто что‑то привиделось, либо черт знает что еще.
Том снова молча покачал головой.
Коннелли раздавил сигарету.
— Как хотите. Я не собираюсь требовать, чтобы вы уехали сегодня же вечером, поскольку у вас было несколько тяжелых дней, а я человек здравомыслящий, хотя вам и может казаться иначе. Вы дерьмово выглядите, и вам нужно поесть и поспать. Так почему бы вам так и не поступить, а потом, может быть завтра утром, подумать о том, чтобы посетить какой‑нибудь другой симпатичный городок в окрестностях. Например, Снохомиш, древнюю столицу Северо‑Запада. Или, может быть, даже Сиэтл. Там есть аэропорт.
— Я никуда не уеду.
— Нет, уедете. — Коннелли встал и потянулся. Хрустнули суставы. — И скоро. Хотите мой совет?
— Ни в малейшей степени.
— Будьте благодарны судьбе, что остались целы. Радуйтесь, что не угодили в лапы медведю и что не сдохли там, в горах. Живите, как жили, поскольку в жизни всегда есть и кое‑что другое.
Посмотрев сквозь стекло, он увидел, что его помощник надевает пальто у дверей, чтобы в соответствии с данным ему поручением помочь Козелеку найти в городе пристанище на одну ночь.
— Когда я ехал сюда, — сказал он, слегка понизив голос, — я проверил данные на вас.
Том уставился ему в спину, внезапно осознав, что события последних дней, возможно, и изменили его самого, но не оказали никакого влияния на весь остальной мир. Те фрагменты его жизни, которые так ему не нравились, никуда не делись. Утомительный и длинный сериал, который он проживал, продолжался, несмотря на то что его главная зрительская аудитория — он сам — полагала его крайне отвратительным.
Коннелли снова повернулся к нему:
— Мне известно, что вы совершили.
Посылка от Нины ждала меня на стойке портье. Велев принести мне в номер как можно больше кофе, я отправился наверх, не испытывая особого оптимизма по поводу того, что мне хоть чем‑то удастся ей помочь — как в полиции, так и в ФБР и без того хватало специалистов, — но, по крайней мере, у меня было чем занять время в ожидании Джона Зандта.
Разложив на столе свою технику, я взялся за дело. В посылке обнаружился маленький блестящий полупрозрачный пакет, предназначенный для защиты от статического электричества, которое представляет основную угрозу для тонкого электронного оборудования. Естественно, если не считать ударов о землю. Внутри оказался маленький жесткий диск, к которому была приклеена записка от Нины.
«Будь с ним очень, очень осторожен, — говорилось в ней. — Это оригинал. Найди на нем что‑нибудь для меня, а потом отошли обратно».
Прежде чем заняться чем‑нибудь еще, я позвонил на сотовый Нине. Голос у нее был усталый и расстроенный.
— Рада, что посылка дошла, — сказала она. — Но не думаю, что это хоть чем‑то поможет. В полицейском управлении Лос‑Анджелеса уже проследили всю историю этого диска. Они нашли человека, который купил ноутбук, некоего мелкого деятеля шоу‑бизнеса по имени Ник Голсон, но у него есть квитанция, подтверждающая, что он продал его в магазин подержанной техники в Бербанке в прошлом июле. Он думал, что получит хороший заказ на сценарий, но так его и не получил и в итоге не смог позволить себе компьютер. После этого кто‑то купил его за наличные, снял жесткий диск, а остальное куда‑то выкинул — мы вряд ли когда‑либо узнаем, куда именно. Сотрудников магазина сейчас допрашивают, но убийца, как мне кажется, был достаточно умен, чтобы не оставить следов.
— И каким же образом я получил оригинальный диск?
— Благодаря моему женскому обаянию.
— У тебя есть обаяние?
— Ты удивишься — есть. Собственно, я и сама удивляюсь. Вероятно, все дело лишь в моем положении.
Она призналась, что слегка надавила на компьютерщика из полицейского управления, после того как я дал понять, что копия может меня и не устроить. Парень готов был пойти ей навстречу в немалой степени потому, что они и так уже сделали с диском все, что могли. Отпечатки с него уже сняли, так что к нему можно было спокойно прикасаться. Но…
Я сказал, что буду с ним крайне осторожен.
Положив трубку, я посмотрел на предмет, который, как я теперь знал, провел некоторое время во рту мертвой женщины. Не знаю, что больше действовало мне на нервы — то ли это, то ли осознание того риска, на который пошла Нина.
Принесли кофе. Я выпил чашку и выкурил сигарету, после чего, как обычно, почувствовал себя куда увереннее перед лицом вызова, брошенного мне миром. Достав внешний бокс, я осторожно вставил в него диск и подключил кабель к ноутбуку Бобби. На рабочем столе появилась иконка диска.
Открыв содержимое диска, я еще раз убедился в том, о чем мне уже говорили. Там было всего два файла: музыкальный в формате МР3 и текстовый. По словам Нины, цитата в начале текста принадлежала Генриху Гейне. Запись «Реквиема» Форе была взята из вполне уважаемого источника начала шестидесятых, что само по себе могло ничего не значить. Классическая музыка не подвластна времени, и недавнее вовсе не означает лучшее. Все, что я смог узнать об этой музыке, — это то, что она записана в стереоформате, с битрейтом 192 килобита в секунду, с высоким качеством. Учитывая, что большинство людей не слышат разницы между битрейтами 192 и 160, возможно, предполагалось, что она либо будет воспроизводиться через высококачественную аудиосистему, на которой будут заметны недостатки более низкой частоты, либо — что выглядело более простым и очевидным — музыка имела некое немаловажное значение для того, кто ее записал. Так или иначе — толку немного. Я прослушал файл несколько раз, параллельно изучая текст, и заметил легкое шипение, а также один или два щелчка. Возможно, МРЗ‑файл записывали с виниловой пластинки. Маловероятно, чтобы кто‑то, разбирающийся в компьютерах, полностью презирал компакт‑диски, так что, возможно, пластинка имела для него некое сентиментальное значение. Опять‑таки — немного толку.
Ознакомительная версия.
