Ознакомительная версия.
Немного повозившись с хакерскими инструментами, я проник в папку на самом сервере и скопировал ее содержимое на свой компьютер — на случай, если тому типу все же придет в голову ее очистить. Закончив, я заметил в числе прочих текстовый файл и открыл его. Он оказался коротким — несколько дневниковых записей, на которые она, видимо, решила не оставлять ссылку с сайта. В любом случае, у ФБР они наверняка и так имелись, да в них и не было ничего такого, что могло бы помочь. Последняя запись была датирована за три дня до ее смерти. В ней говорилось про какого‑то Дона, которому, как ей казалось, она немного нравилась, и о том, что, может быть, стоило бы ему позвонить.
Закрыв ноутбук Бобби, я некоторое время думал о нем самом, навсегда оставшемся где‑то глубоко в моих мыслях. Именно туда уходят все наши близкие — на кладбища у нас в головах. Они там, хотя их и невозможно увидеть, куда ни поворачивайся. Но мы всегда помним о поступках, которые они совершали, и о том, какими людьми они были. Они всегда с нами, и время от времени можно нанести им визит, чтобы они не чувствовали себя столь одиноко.
На следующее утро я проснулся поздно. Дождь прекратился, зато усилился ветер. Из окна теперь можно было увидеть длинную полосу пляжа — серый песок, серая вода, серое небо — среди скалистых утесов.
Чуть позже ко мне в дверь постучалась Нина.
— Не хочешь прогуляться?
— Что, сегодня такой прекрасный день?
Мы побродили по пустынным улицам, выпили кофе, посмеялись над дурным вкусом местных архитекторов. Несколько часов провели на песке, одни во всем мире, то вместе, то по отдельности. Мы смотрели, как большие волны разбиваются о камни, наблюдали за отважными птицами, возбужденно кружившими посреди грозового хаоса у нас над головой. К середине дня ветер усилился настолько, что можно было стоять с вытянутыми руками и опираться на воздушную стену, полностью ей доверившись, что мы и делали посреди песчаного вихря, чувствуя, как весь мир вращается вокруг нас.
Когда снова пошел дождь, мы нашли укрытие у подножия высоких скал и уселись там на небольшом расстоянии друг от друга, глядя на море. Именно тогда я понял, почему мы реагируем на шум волн, звук дождя, шелест листьев. Потому что они не имеют никакого смысла, никак с нами не связаны и никак нам не подчиняются. Они напоминают нам о том времени в самом начале нашей жизни, когда мы не понимали окружающих нас звуков, лишь воспринимали их собственными ушами. И потому они приносят нам блаженный отдых от бесконечных жалких попыток изменить мир. Мы любим этот не несущий никакой информации шум, позволяющий хоть на время забыть о необходимости действовать, строить планы, познавать что‑то новое и изменять его под себя. Как только мы подобрали первый предмет, который использовали для определенной цели, это стало для нас огромным шагом вперед, но вместе с тем и проклятием. Способность создавать орудия подарила нам мир — и нанесла непоправимый вред нашему разуму.
В течение часа мы просто сидели, ничего не делая, — двое на краю мира, повернувшиеся к нему спиной. Когда стемнело, мы вернулись в гостиницу.
Я принял душ, переоделся и, пройдя по деревянной балюстраде, постучал в дверь Нины.
— Привет, — сказала она.
— Не хочешь сходить куда‑нибудь выпить?
Она подняла бровь.
— Это что, вроде свидания или как?
— Нет, — ответил я. — Вовсе нет.
Несколькими улицами дальше мы нашли заведение под названием «Красная таверна», где можно было посидеть и выпить крепкого пива, которое варили наверху. Вскоре бар начал заполняться местными жителями, а в дальнем его конце собрался импровизированный оркестр. Пара гитар, барабан, скрипка, виолончель; некоторое время они просто сидели и играли, то уходя, то возвращаясь по своей собственной прихоти. Свет был неярким и теплым, и я впервые понял, что у сидящей напротив меня женщины в волосах сверкают золотистые искорки. Мы слушали музыку, которую играл оркестр, аплодировали, и пели вместе со всеми, и смотрели на официанток, которые танцевали и смеялись за стойкой, наполняя кружки чистым, как родниковая вода, пивом, и в конце концов я взял себе миску чили, оказавшегося очень даже неплохим.
Оркестр продолжал играть, хотя и тише, когда мы вышли из бара и вернулись в отель, купив по дороге бутылку вина.
Мы разожгли камин в моей комнате и чуть приоткрыли окно, чтобы можно было одновременно слышать шум волн и потрескивание горящего дерева. Сели на пол, прислонившись к спинке кровати, и долго разговаривали, пока не стало поздно, хотя нам время вовсе не казалось таким уж поздним.
Мы продолжали подкладывать дрова в камин, не желая, чтобы он погас, и в конце концов в комнате стало темно и жарко и нам уже не нужны были слова.
Нина первой перешагнула разделявшую нас черту.
Такая уж она женщина.
Ознакомительная версия.
