Евгений Сухов - Бросок на выстрел

– Помалкивай покуда, Иван Николаевич, – одернул его капитан. – И до тебя еще очередь дойдет.

– Какая еще очередь? – возмущенно спросил Семенов.

– Такая, – буркнул полицейский и перевел взор на меня: – Я вам задал вопрос, помните?

– Помню, – кивнул я и, в свою очередь, спросил: – Вас устроит, если я скажу, что это место рядом с дуплистой сосной подсказала мне интуиция?

– Такой ответ меня не устроит, – пытливо посмотрел на меня полицейский.

– Вот видите? – выдержал я его взгляд. – А больше мне нечего сказать…

– Ну, может, в отделении вам будет что сказать? – как бы между прочим заметил полицейский.

– И в отделении я скажу то же самое: труп был найден совершенно случайно. Наверное, все-таки сработала интуиция. Что такое интуиция? Это непосредственное постижение истины без логического анализа, основанное на воображении, чутье, проницательности. Вот это самое у меня и произошло. Дело в том, что я веду журналистское расследование одного убийства. Там, у нас, в Москве. И оно непосредственно связано с тем, что случилось в вашем охотхозяйстве, вот здесь, – указал я на захоронение.

– Вот как? – Капитан посмотрел на меня уже несколько иначе. – А что за убийство вы расследуете?

– Понимаете, сюда на охоту приезжали трое… нет, четверо мужчин, – решил я раскрыть свои карты. – Трое руководителей одной большой московской компании и их водитель. Охотились трое. Они случайно убили еще одного охотника, сидящего в засаде, приняв его за кабана, и, вместо того чтобы сообщить об этом, решили этот факт скрыть. И закопали его вот здесь, – кивнул я на могилу. – А потом узнали, что их водитель все же хочет сообщить о случившемся в полицию. Совесть его заела или еще что… Эти трое убили и его, поскольку водитель стал для них опасен. И еще одну девушку убили, которую отправили в другой город. До нахождения трупа этого охотника я не был уверен в том, о чем только что вам сказал. Теперь у меня есть и мотив убийства, и сам факт сокрытия одного преступления, которое повлекло совершение этими лицами еще двух самых тяжких преступлений, – завершил я свое признание и добавил: – Вот почему у меня и сработала интуиция на это место, ведь я был настроен его найти…

– Да, так бывает, – согласился со мной полицейский. – А вы что, раньше о своем расследовании не могли мне сообщить? У вас что, тоже имеется тайна следствия?

– Я не предполагал, что это важно для вас, – примирительно произнес я. – Ведь два последующих после первого убийства произошли не на вашей земле.

– Но первое-то произошло на моей земле, – заметил капитан, кивнув на могилу охотника Вострикова.

– Да, на вашей, – охотно признал я, поскольку париться в полицейском отделении нас со Степой отнюдь не прельщало.

Протокол допроса составили там же, возле могилы Вострикова. Капитан поговорил с кем-то по рации, пришли еще люди, стали фотографировать могилу, осматривать труп, после чего его унесли на носилках.

А мы пошли с Иваном Николаевичем назад. Пришли домой, пообедали и велели Степанычу закладывать, то есть везти нас обратно в Москву…

С егерем Семеновым попрощались тепло.

– Приезжайте, – сказал нам на прощанье Иван Николаевич.

– Уж лучше вы к нам, – неожиданно подал реплику Степа.

– А‑а, понял, – улыбнулся Семенов. – Ну, может, в следующий раз обстоятельства будут иными.

Мы пожали егерю руку и сели в машину.

– Что будем делать дальше? – спросил Степа.

– Да рождается у меня кое-какая мысль, – ответил я, – но я ее еще не совсем додумал.

– А‑а, – протянул Степа и стал смотреть в окно.

А я стал додумывать мысль.

Кафе «Мечта» больше походило на приличный ресторан. В его уютном помещении, за столиками близ окон, находилось место наших с Коробовым посиделок. Здесь мы встречались, когда хотелось откушать домашней еды, которой не существовало в наших холодильниках, испить водочки, которую можно купить далеко не во всяком магазине, поделиться друг с другом полезной информацией. Или добыть ее у другого. Чаще всего, конечно, я испытываю нужду в Володьке. Ведь у него, как у старшего следователя Главного следственного управления по городу Москве, возможностей несравненно больше. И я получаю от него то, что меня особенно интересует (естественно, в пределах дозволенного).

Случается, и Володька иногда испытывает нужду во мне. Вернее, в том, что я раскопал по тому или иному делу. Это когда наши расследования: мое, как репортера московской телекомпании «Авокадо», и его, как майора юстиции Следственного комитета Владимира Ивановича Коробова, идут параллельно. То есть когда мы занимаемся одним и тем же делом. Вот в этих случаях мы и назначаем встречу в этом кафе. Чтобы пообщаться по делу и расставить все точки над i, ну и просто поболтать…

Сегодня Володька сам вызвал меня в кафе, что случается крайне редко. Выглядел он задумчивым и мрачноватым, хотя обычно бывает просто усталым или откровенно злым. Увы, то, чем он занимается, сталкиваясь почти ежедневно с человеческой низостью, мерзостью и грязью, к бодрости и веселью не располагает…

Мы заказали ужин, а когда принесли сок и водку, для разогрева хлопнули по рюмахе, не закусывая и не запивая.

Потрескивали дрова в камине; из невидимых динамиков негромко доносилась музыка. Это был умопомрачительный блюз. Офигенные ребята Би Би Кинг и Эрик Клэптон, одни из самых что ни на есть крутых блюзменов, бацали свою нескончаемую вещь «Три часа блюза»…

– Ты знаешь, я перестаю верить, – негромко произнес Володька.

– Во что? – спросил я.

– А во все, – просто объявил он. – Какой-то сплошной бесполезняк.

– Я так не думаю.

– Не думаешь? – Коробов даже с каким-то удивлением взглянул на меня.

– Абсоютно. И то, что делаю, я не считаю бесполезным.

– Значит, ты счастливчик…

Володька налил себе в рюмку и, не дожидаясь меня, лихо хопнул, ничуть не поморщившись. Водка, конечно, была хорошая, но крепкая. Очевидно, он просто не чувствовал сейчас ни ее градуса, ни горечи…

– Ты знаешь, я вот взял за правило отвечать только за себя, – немного помолчав, сказал я. – Я должен хорошо делать свою работу, чтобы мне не было стыдно за результат и чтобы было за что себя уважать. И то, что я делаю – а случается, что и я вывожу на чистую воду всяких гадов, – отнюдь не считаю бесполезным. Это нужно и мне, и людям…

– Значит, делай свое дело и познай себя? – спросил Володька.

– Получается, что так, – согласился я. – Вот смотри, ты доказываешь виновность какого-нибудь убивца. Его сажают, мир становится чище. Кроме того, пока он сидит, он никого не убьет. Ну, если там из сокамерников своих порешит кого… Так ему за это добавят срок, и будет он сидеть до скончания своего века. Это разве не результат?

Володька помолчал немного, а потом ответил:

– Только вот убивцев, как ты говоришь… и прочей дряни меньше что-то не становится, а совсем даже наоборот.

– Это не твоя вина. Возможно, общество у нас такое… Люди за последнее время стали злые. Но переделывать человека – это не твоя прерогатива, как следователя Следственного комитета. У тебя другие задачи. Твоя работа – сажать всяких гадов, и желательно побольше, – уже вовсю разошелся я. – Вот ты и сажай их как можно больше, а самокопанием занимайся как можно меньше. Ты себя уже нашел, выбрал свое дело, очень мужское, кстати, причем выбрал сам, а значит, обдуманно. Вот и делай его хорошо, а если возможно, так еще лучше. А вопросы, на которые ответов не существует, – ими лучше не задаваться, вот где настоящий бесполезняк. Такие вопросы ведь и ко мне приходят, только я гоню их от себя. Вот и все! Нужно просто жить и работать. Другого пути не существует.

А голос, с хрипотцой и надрывом, продолжал:

– Возможно, что ты и прав, – произнес Коробов. – Надо жить в ладу со своей душой и совестью, тогда и будешь чувствовать себя счастливым… Чего это я заметался, как неврастеничный закомплексованный юноша, без всякого повода? Забыли обо всем, о’кей?

– Уес, – удовлетворенно ответил я. – Забыли.

Когда принесли горячее, мы вовсю болтали о всяком разном, и Коробов уже не казался угрюмым, мрачным и пессимистичным. Действительно, дружеское слово, хорошая еда и три стопки водки буквально преображают человека. Ибо, несмотря на разные претензии к жизни, нормальному человеку от нее не так уж и много нужно. А Би Би Кинг уже с другим уважаемым мной блюзменом Джо Кокером играли блюз «Опасное настроение», и Кокер пел своим хриплым низким баритоном: