В следующем бараке на таких же длинных столах, как и в предыдущем, работницы кроили по шаблонам меха. Этот процесс Риту заинтересовал, но Рахатопулос потащил ее дальше, объяснив, что здесь занимаются изготовлением ширпотреба — сравнительно дешевой продукции.
Выйдя на улицу, Рита начала чихать — в нос ей набились ворсинки, которые, казалось, составляли процентов пятьдесят воздуха в цехе, где работали закройщицы.
Швейный цех оглушил Риту дружным стрекотом машинок. Работницы даже не взглянули в сторону посетителей, видимо не желая терять золотого — все трудились сдельно — времени. Руки их двигались так ловко и споро, что Рита невольно приостановилась, зачарованная зрелищем.
Здесь они столкнулись с мастером. Он подобострастно раскланялся перед ними, что-то ответил Рахатопулосу, который, извинившись перед Владом и Ритой, заговорил по-гречески. Вдруг мастер — пожилой плотный мужчина — что-то крикнул, глядя за спины посетителей, и, вытянув, как страус, шею, бодро помчался в дальний угол барака — наверное, узрел там непорядок.
— Теперь, госпожа Богданова, нам предстоит самое интересное, — обратился к Рите Рахатопулос, улыбаясь, как змей-искуситель.
Влад лукаво усмехнулся.
Но «совиетико бизнесмено» госпожа Богданова повела себя несколько странно.
— Нет на вас охраны труда! — заявила она чихая и заспешила к выходу.
— Но, Маргарита?.. Что вам не нравится? — удивился, догоняя ее, Иоанис.
— Ужас какой-то! Как люди могут работать в таких условиях? Темень, вонь, грязь, теснота! Они что, не бастуют? Как так можно? — кипела благородным гневом Рита.
Влад положил ей руку на плечо, словно бы желая предостеречь от чересчур резких высказываний.
Однако Рахатопулос ничуть не смутился:
— Видите ли, госпожа Богданова, все эти люди — жители прибрежных деревень. До сих пор единственным источником жизни для них было море. А оно, как вы догадываетесь, своенравно и жестоко. Теперь они благословляют господина Каролидиса, построившего здесь фабрику, поскольку знают: будут хорошо работать — с голоду не умрут. И потом, вы не видели фабрик других хозяев. Там куда хуже. Господин Каролидис заботится о тех, кто на него работает…
В стороне от бараков стояло еще два строения. Вот к ним-то грек и повел «экскурсантов». Поднимаясь по крутой тропинке, Влад поддерживал Риту под локоть и шептал ей, наклоняясь почти к самому ее уху:
— Какой ты еще ребенок, Ритка! Неужели ты всерьез думаешь, что у нас люди в таких условиях не работают? И похуже бывает, поверь мне! Но молчали, молчат и будут молчать… Помнишь анекдот насчет «свои веревки приносить или профсоюз выдаст»?
— Что? — не поняла Рита, которую занимало теперь нечто совсем другое. Дыхание Влада, будто бы ласкавшее ее шею, пробуждало в ней необоримое волнение, и она вовсе не хотела, чтобы ее смущение кто-нибудь заметил.
Раскрасневшаяся Рита переступила порог первого из строений. Помещение показалось ей достаточно просторным и хорошо освещенным.
— Тут работают лучшие мастера, — не без гордости произнес Рахатопулос и поздоровался с людьми. Некоторые кроили меха за длинным столом, другие — жужжали вполне современного вида швейными машинками, расставленными на столиках под высокими окнами.
Здесь рабочие вели себя более свободно. Покинув свои места, они столпились вокруг посетителей и загомонили, сияя улыбками. Рита крутила головой, стараясь всем ответить приветливым кивком.
— Квалифицированные кадры, — пояснил Рахатопулос, бойко и доброжелательно отвечавший на вопросы рабочих.
— Понимаю, — кивнула Рита, которую тут же ухватила за рукав куртки пожилая седая гречанка с крючковатым носом и, не переставая улыбаться и что-то говорить, потащила гостью к своему столу, находившемуся в дальнем углу помещения. Там возле стены висела вешалка с шубой. Рита просто ахнула, увидев изделие мастерицы, — ничего подобного она и представить себе не могла. На полотне шубы сочетались разные по цвету меха с длинным и коротким ворсом, подобранные так, что составляли своеобразный узор, композицию завершали пышные оторочки по подолу, воротнику и манжетам.
Тыча пальцем попеременно в свой шедевр и в онемевшую от восторга Риту, гречанка что-то с воодушевлением чирикала.
Появившийся как из-под земли Рахатопулос перевел:
— Она говорит, что модель называется «Русская красавица». И что она сразу догадалась, что госпожа Богданова — русская.
— Она что, хочет, чтобы я ее купила?! — ужаснулась Рита, представив себе, сколько может стоить такая шуба.
— О нет! — энергично затряс головой Иоанис. — Здесь мы не торгуем. Но господин Каролидис приказал мне подобрать для вас презент. Я им объяснил, что мне нужно. Эта мастерица утверждает, что закончит работу через час, если вы выберете ее изделие. Во-первых, она получит премию, а во-вторых… Поймите, Маргарита, вы окажете ей большую честь, если…
— Да вы с ума сошли! — возмутилась Рита. — Я от незнакомых мужчин подарков не принимаю! — И покраснела, искоса взглянув на подошедшего Влада.
Он ободряюще улыбнулся:
— Это подарок от фирмы, Рита. Так делают при заключении взаимовыгодных сделок. Кроме того, ты своим острым умом просто сразила господина Каролидиса наповал. Можешь взять. И не беспокойся: когда он приедет к нам, мы ему тоже что-нибудь подарим.
Рита вздохнула:
— Хорошо. Но только не эту. Если я выйду в ней на улицу… Меня же просто линчует возмущенная толпа!
— Ну как знаешь, — пожал плечами Влад.
— Иоанис, а нельзя подобрать что-нибудь поскромнее?.. Но обязательно из работ этой женщины. Я не хочу, чтобы она лишилась премии.
Во втором строении помещался склад готовой продукции. Вместе с мастерицей-гречанкой они направились туда, и Рита не долго думая выбрала «скромную» соболью пелерину.
Прощаясь, гречанка отозвала Риту в сторону и начала, торопясь и сбиваясь, что-то говорить ей. «Руссо бизнесмено» в растерянности завертела головой — она не понимала ни слова. К ним подошел Иоанис. Осознав, что гостья совсем не знает ее языка, женщина затараторила, обращаясь к Рахатопулосу. Тот явно смутился и замотал головой, сердито посмотрев на настырную мастерицу.
— Что она сказала? — забеспокоилась Рита.
Златокудрый грек пренебрежительно махнул рукой:
— Сумасшедшая старуха! Крейзи!
— Переведите! — настаивала Рита.
Он неохотно сказал:
— Она говорит: ты… вы слишком красивы, чтобы долго оставаться счастливой; слишком горды, чтобы смиренно терпеть посланные судьбой испытания; и слишком умны, чтобы не справиться с бедами, которые скоро должны на вас обрушиться…
Рита удивленно подняла брови.
— У вас есть сильный враг. Бойтесь его, — с неудовольствием, явно стыдясь устроенного суеверной гречанкой представления, продолжал переводить Иоанис. — Еще она говорит, что вы скоро опять приедете к нам в Грецию… — Он, оборвав себя на полуслове, что-то резко сказал мастерице, та сникла, потом обиженно огрызнулась и ушла, улыбнувшись на прощанье гостье из России.
— Что? Что еще она говорила? — тормошила Иоаниса Рита. — Ну что тебе… вам, то есть, жалко, что ли?..
— Ну, она утверждает, что все женщины в ее роду были колдуньями и она никогда не ошибается.
— А еще?
— Чтобы вы остерегались…
Посмотрев вслед удалявшейся пожилой гречанке, Рита подумала: «Слишком красивая, чтобы быть счастливой…» Сильно сказано. По-моему, она меня несколько переоценила».
* * *
Узнав, что на прощальном банкете, кроме нее и Влада, будут присутствовать только Каролидис и Рахатопулос, Рита воспрянула духом. Наверное, она просто не выдержала бы мелькания множества лиц, суеты, громкой музыки и ярких огней.
Ей, конечно, и в голову не пришло, что позаботился об этом Влад, которому стоило немалых усилий убедить господина Каролидиса в разумности такого решения. Однако, услышав, что госпожа Богданова устала, хозяин компании «Орион» немедленно на все согласился.
В белом, поблескивавшем и точно струившемся при движении платье с глубоким вырезом на спине, в серебристых туфлях на высоченных шпильках и собольей пелерине, подаренной ей не ранее как утром, Рита спустилась в ресторан и прошла, сопровождаемая Владом, в один из кабинетов, расположенных с двух сторон огромного, сиявшего огнями зала. В глубине полукруглой сцены оркестр наигрывал печальную греческую мелодию. Прислушавшись, Рита замедлила шаги и даже слегка огорчилась, решив, что в кабинете музыки не будет слышно.
Она очень многое поняла за последние дни. По крайней мере, как ей казалось, определила причину своих переживаний: нет, все-таки не прошло для нее даром столь быстрое превращение из брошенной жены, ненавистной невестки, одинокой, покинутой всеми женщины, чувствовавшей себя сломанной, опостылевшей игрушкой, в вызывающую восхищение и зависть красавицу, умную, образованную, независимую, получившую престижную работу. Прежняя веселая и всеми любимая Рита, какой она помнила себя дома, не хотела возвращаться, после того как ее предали, унизили, растоптали… Она просто подсознательно боялась, что, едва подняв голову, вновь получит сокрушительный удар.
