Овалов угадал верно. Водитель «Москвича» явно ожидал чего-то подобного. Он удовлетворенно кивнул и тут же запустил мотор. «Москвич» зафырчал, тронулся с места и скрылся за углом дома. Овалов не спеша отпер дверцу «Фольксвагена», сел за руль.
Минут через пять после того, как он уехал, я вышла из подъезда и направилась к ближайшей троллейбусной остановке.
Честно говоря, входя в гостиницу, я была готова увидеть, что угодно — трупы, пожар, следственную группу с собакой, но здесь все было спокойно, как всегда. Видимо, инструкции Иван Иваныча не предусматривали лишних контактов между боевиками, и тот небрежный взмах оваловской руки явился залогом нашей дальнейшей безопасности.
Тем не менее, проникая с помощью отмычки в номер пастора, я была готова ко всему. Овалов, кажется, тоже. Он встретил меня, сжимая в руках тяжелый дубовый стул.
— Уф! — вымолвил он, поняв, что опасность ему не грозит. — Это ты! А я уж было подумал…
По некоторым признакам я догадалась, что он на взводе. Мысль о том, что в суете я совсем позабыла об опасном оваловском багаже, неприятно уколола меня.
— Послушай, — обеспокоенно сказала я. — Ты собираешься везти через границу наркоту? Это безумие. Один неверный шаг — и ты уже никогда не вырвешься отсюда!
Овалов аккуратно поставил на пол стул и самодовольно усмехнулся. Видеть эту усмешку на маске пастора Ланге было невыносимо.
— Не волнуйся, дорогая, — сказал он. — Я пройду таможню без единой заминки. Никто не посмеет остановить пастора Ланге! Я буду сама святость, кротость и чистота! От моего взгляда будут таять сердца.
— А если не будут?
— Будут! Куда они денутся, — сказал он убеждено. — Я профессиональный игрок. Профессионалы всегда выигрывают у любителей.
— Как ты самонадеян! — возмутилась я. — А ведь вместе с тобой могут пострадать невинные люди — Чернов, Анна…
— Ну уж это ты напрасно. Ни одного имени я не назову никогда! — торжественно объявил Овалов. — Подумай сама, если бы я был разговорчив, разве дожил бы я до того дня, когда встретился с тобой? И до дня, когда расстаюсь, — добавил он с горечью. — И вообще, не желая дальше подвергать тебя опасности, официально заявляю о расторжении контракта! С выплатой неустойки, разумеется.
Его высокопарная тирада не произвела на меня особенного впечатления. В своем самовосхвалении он упускал из виду, что все его заверения не стоят и ломаного гроша. Не было еще на свете наркомана, умеющего держать язык за зубами. Но я решила пощадить его и не стала развивать эту тему.
— А знаешь, — вдруг предложила я, забыв о своем беспощадном намерении вытрясти из Овалова весь гонорар до копейки. — Может быть, не обязательно расплачиваться именно сейчас? Ты уезжаешь в неизвестность — кто знает, вдруг именно этих денег тебе не хватит в решающий момент? Я-то ведь могу и подождать.
Он посмотрел на меня с интересом и на секунду задумался.
— Ну что ж, — согласился он с неожиданной легкостью. — Наверное, ты права! В самом деле, я могу выслать тебе деньги позже, как только осяду где-нибудь в Парагвае. Только ради бога, не сочти это попыткой уклониться от обязательств. Долги я возвращаю неукоснительно! Я верну тебе все через месяц. Ну, от силы два. Верну с процентами! Мне бы только добраться до Южной Америки.
«Да хоть бы и не вернул, — подумала я, — кажется, я так устала, что готова сама заплатить, лишь бы поскорее закончился этот кошмар».
— Ладно! Договорились, — оборвала его я. — А почему ты так уверен, что сумеешь добраться до своего Парагвая? Вдруг тебя перехватят уже в Европе?
Он отрицательно покачал головой.
— Не успеют, — заявил он. — Я знаю все ходы и выходы. И не буду нигде задерживаться. Документы у этого Ланге наверняка чистые. Деньги у меня есть. А они все равно не могут поставить там человека у каждого столба — руки коротки. Нет, я уже просто вижу себя в небе над Атлантикой со стаканчиком «Джонни Уокера» в руке.
— Только смотри, чтобы у тебя не отклеились усы, — хмуро сказала я.
— Что? Какие усы? — испугался Овалов, ощупывая верхнюю губу. — Ах, ты шутишь! — расхохотался он. — Молодец! Знаешь, ты все-таки самая замечательная женщина, какую я знал! Как печально, что я не повстречал тебя раньше. Ты могла изменить всю мою жизнь! Если бы…
— Давай не будем заводить сказку про белого бычка, — предложила я. — Тебе еще нужно собрать и проверить багаж, расплатиться за гостиницу и хорошенько выспаться. Завтра ты должен быть в своей лучшей форме.
— Ты как всегда права, — со вздохом ответил Овалов.
Ночь прошла спокойно. Это была наша последняя ночь — без объятий, без слез и без признаний. Ночь перед битвой. Мы спали, не просыпаясь и не видя снов.
И вот настало это решающее утро. Овалов держался безупречно. Мы позавтракали в ресторане, погрузили в машину багаж и поехали в аэропорт. Овалов сел на заднее сиденье, чтобы снаружи не могли слишком тщательно рассмотреть его лицо.
Мы почти не разговаривали. Я размышляла о том, что ждет нас в аэропорту. Наверняка Овалова, то есть пастора, кто-то будет провожать. Может быть, только издали, но все равно — провожать будут. Невозможно было предугадать, что произойдет, когда Овалов появится в аэропорту. Поэтому я решилась сопровождать его, хотя мое присутствие выдавало его с головой. Но я рассчитывала на эффект внезапности, последующее замешательство врага и на свое тренированное тело.
Если бы я отпустила Овалова в аэропорт одного и там произошло что-то непредвиденное — он не выкарабкался бы. Ему и так везло слишком долго. Что поделаешь, приходилось теперь идти на риск.
Утро выдалось солнечное и безветренное — идеальное утро для полетов и прицельной стрельбы. В синем небе, застыв, висели два неподвижных белых облачка. Зеленые тополя вдоль улиц отбрасывали на сверкающую мостовую длинные параллельные тени. Овалов равнодушно посматривал по сторонам и молчал. Что значил сейчас для него родной город, что значила для него я — понять по бесстрастному, взятому напрокат лицу было совершенно невозможно. Я даже не была уверена, есть ли там, за дважды фальшивой личиной, сам Овалов? Может быть, я везу сейчас лишь призрак, принявший на время облик Овалова и без сожаления расставшийся с ним, когда запахло жареным?
Увы, он был великим обманщиком, и только таким его и следовало принимать.
Мы подъехали к зданию аэровокзала за пять минут до окончания регистрации. Над летным полем стояла непривычная тишина — всевозможные кризисы здорово подорвали страсть людей к полетам. Я остановила машину напротив входа и внимательно осмотрела площадь перед аэровокзалом.
Она была почти пуста, и людей Ивана Иваныча я угадала сразу. Что-то было особенное в их глазах, повадке и фигурах, что сразу выделяло их среди остальных людей. Их было двое. Они стояли возле серой «Лады», не разговаривая друг с другом и чересчур пристально поглядывая по сторонам.
Овалов зашевелился, собираясь выйти из машины.
— Подожди! — негромко сказала я.
Один из наблюдателей, худощавый брюнет с короткими бакенбардами на смуглой острой физиономии, явно насторожился, заметив наш «Фольксваген». Он что-то коротко сказал напарнику и быстрым шагом направился в нашу сторону. Он приближался, и на его лице все яснее проступало выражение озабоченности и тревоги.
— Сиди, — сказала я Овалову. — А как только я скажу — мигом хватай из багажника чемодан и жми прямиком на посадку. Ни на кого и ни на что не реагируй. Этих я беру на себя.
— Понял, — послушно откликнулся Овалов.
Брюнет подошел к машине и, наклонившись к моему окошку, попытался заглянуть внутрь. Несомненно, ему хотелось как следует рассмотреть моего спутника.
Как бы ненароком я выставила в окошко руку и, лишь только лицо с бакенбардами приблизились ко мне, молниеносно уцепилась за галстук, охватывающий шею брюнета, и, вложив в рывок всю свою силу, дернула его на себя. Переносица брюнета с леденящим хрустом врезалась в металлическую рамку дверцы, и он немедленно отключился. Колени его подогнулись, и он рухнул под колеса «Фольксвагена». Из рассеченной переносицы брызнула кровь.
— Пошел! — сдавленно крикнула я.
Овалов толкнул дверцу и выпрыгнул из машины. Быстро, но хладнокровно он откинул крышку багажника, подхватил тяжелый черный чемодан пастора и уверенным упругим шагом двинулся ко входу в аэровокзал.
Я перебралась от руля на правое сиденье и тоже выскочила из автомобиля. Второй наблюдатель, громадный и плотный мужчина в мешковатом бежевом костюме, вникнув в происходящее, сорвался с места и, преодолевая инерцию своего грузного тела, побежал наперерез Овалову. На бегу он торопливо расстегивал пиджак — этот характерный жест вызвал у меня тошноту.
Однако этот бугай все-таки чуть-чуть опоздал — Овалов уже вошел в зал, а следом за ним заскочила туда и я. Сразу же за огромной стеклянной дверью я остановилась, поджидая преследователя.
