Я боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть свое новогоднее счастье. Этого не может быть, чтобы все сразу: Пашка, да не один, а с предложением руки и сердца. Я потрясла головой:
– Повтори, что ты сказал?
– Выйдешь за меня?
– Паш…
– Выйдешь или нет?
– Если завтра утром ты повторишь свое предложение, я подумаю.
– Мы второго января пойдем и распишемся.
– Зачем такая спешка? Боишься передумать?
– Боюсь, что ты сбежишь к своему грузину. Я, кстати, снял с ворот объявление о продаже дома, так что не надейся.
– Когда?
– Да вот сейчас и снял, как приехал. Да, – прибавил между прочим Егоров, – Мишка с Элей подали заявление, через месяц свадьба.
– Я не сомневалась. Рада за них, – откликнулась я, еще не придя в себя.
Ночью Бильбо беспокоился, тявкал и все время что-то вынюхивал – я была уверена, что это он так реагирует на Степана, и радовалась, что вырастила охранника и защитника.
Утром Пашка ушел к себе, предложение о замужестве больше не повторилось, и, глотая слезы, я собралась за билетом в Грузию.
Одеваясь, я обратила внимание на Бильбо, он опять рычал, обнажив ряд верхних зубов.
Гараж оказался открытым, я выругала себя за то, что забыла его запереть, недоумевая, как это могло случиться. В машине мне показалось, что к запаху новой обшивки примешивается чужой, посторонний. Не придав этому значения, я выехала на улицу и, не глуша двигатель, вышла закрыть ворота. Закрыла одну половину, вошла внутрь и подняла руку, чтобы задвинуть верхний засов. Именно в этот момент за воротами раздался мощный взрыв, земля вздрогнула, оглохнув, я присела, зажав руками уши. Какие-то предметы стали бомбить ворота, в открытую половину влетело несколько рваных кусков металла. Откуда-то взялся Егоров. На нем был фартук, и выглядел он в нем нелепо.
– Ты цела? – подняв меня на ноги и осматривая с головы до ног, кричал он.
Уши у меня заложило, я мотала головой и испуганно таращилась на Пашку.
– Цела. Не ори. А что это было?
– Взрыв. Твой «пежо» взорвали.
От моей красавицы-машины почти ничего не осталось. Стоя на середине улицы, она горела, выбрасывая в воздух ядовитый дым и хлопья пепла. Стали собираться соседи, прозвучало слово «терракт». Пашка вернулся в дом, вызвал коллег и вышел на улицу уже без фартука, в куртке.
Я стояла в кольце зевак и ничего не соображала.
Когда подъехавшие сотрудники полиции стали задавать вопросы, я все еще находилась в полной растерянности. Кому могла понадобиться моя машина? Я ходила вокруг своей «пежо» и чувствовала, что потеряла друга.
Собеседник из меня в тот день был никудышный, я невпопад вспомнила, что хотела лететь к Шалве, потом припомнила запах в машине и рычание Бильбо. Все это я пыталась втолковать следователю, а его интересовал только круг моих знакомых. Пашка помогал коллеге как мог, но я была безнадежна. Промучившись со мной около часа, следователь вызвал эвакуатор. Поездку за билетом пришлось отложить. Расстроенная, я вернулась в дом, не раздеваясь, села перед камином в кресло и сидела так, слушая тишину.
Из ступора меня вывел Павел. Он принес печенье в вазе, конфеты и шампанское. Увидев меня, спросил:
– Кать, ты как?
– Лучше некуда.
Пашка поставил вазу на столик в комнате и помог мне снять дубленку.
– Вот, – Пашка, стесняясь, подвинул ко мне вазу, – я тебе сюрприз приготовил.
– Что это?
– Печенье. Я ушел испечь тебе печенье, потом слышу – взрыв. Выскочил на улицу, машина горит. – Пашка устроился на полу перед камином и подал мне печенье. – Думаю, блин, откуда здесь «чехи»? Хорошо, догадался в гараж заглянуть, а то чуть не обгадился от страха за тебя. Ты попробуй, это мамин рецепт.
– Ты что, сам приготовил? – с трудом успевая за его мыслью, не поверила я.
– Ну типа того. Так куда это ты собиралась?
– Паш, это уже не имеет значения, – честно глядя ему в глаза, призналась я.
– И все-таки?
– Ты ушел, я не знала, придешь ты или нет, и… – Я замялась. Сказать Егорову правду – значит, остаться опять одной, только теперь с его печеньем. Буду есть печенье и вспоминать Егорова, его умопомрачительные губы, руки и все остальное. Я молчала.
– И что?
– Давай не будем об этом, – предложила я.
– Не будем, ясное море, я все равно знаю, что ты собралась к этому своему грузину.
– Не надо, Паш, – устало попросила я.
Печенье было песочным, таяло во рту, и я решила поставить чайник. Пашка переместился следом за мной в кухню, сел лицом к двери и стал делиться информацией:
– Эксперт сказал, что для взрыва использовалась аммиачная селитра в смеси с алюминиевым порошком.
– Что?!
Я ошалело уставилась на Егорова. В Пашкиных глазах были вина и сожаление.
– Это Дуйков? Или Прясников? Кто?
Я присела напротив Егорова и смотрела на него как на человека, который знает все.
Павел не знал.
– Кать, ты не волнуйся, я тебя спрячу в надежном месте, пока не поймаю этого подрывника.
– Это может тянуться месяцами, – покачала я головой, – наверное, мне и правда лучше улететь в Грузию.
– Тогда лучше пусть тебя взорвут.
– Соломон, – похвалила я Егорова.
– А он-то здесь при чем?
– Да так, легенду вспомнила. Две женщины не могли поделить младенца. Каждая говорила, что это ее сын.
Егоров отвернулся от меня, демонстрируя равнодушие к судьбе младенца, но я продолжила:
– Соломон велел разрубить ребенка пополам, чтобы каждой отдать половину.
– Это типа мы с виноделом должны поделить тебя пополам? – уточнил Павел.
– Паш, дослушай. Одна из женщин согласилась с решением царя, а другая сказала: «Отдай младенца ей, только не губи его». Соломон понял, какая из них настоящая мать, и отдал младенца ей.
– Ну и какая?
– Паш, – я пощелкала пальцами перед носом Егорова, – мать – та, которая по-настоящему любит младенца. Понятно?
– Сильно, – согласился Пашка, – по-твоему, я должен отдать тебя виноделу, типа лишь бы ты осталась жива.
– Нет, Паш, я хочу достаться тому, кто меня больше любит.
– Кать, а сама-то ты кого любишь?
Я перехватила непривычно серьезный взгляд Егорова:
– Тебя.
– Вот я и говорю: лучше ты погибнешь, чем достанешься этому виноделу, ясное море!
– Егоров, ты безнадежен.
– Ничего подобного, просто я чувствую себя в состоянии защитить тебя.
– Лучше бы ты чувствовал себя в состоянии любить меня до глубокой старости.
– Ясное море, так оно и есть, – оскалился Егоров и полез целоваться.
Мне было очень любопытно, как Пашка будет искать того, кто хотел меня взорвать.
С чего надо начинать? Что искать?
– Паш, – спросила я при первой возможности, – расскажи, как искать человека, который мог подложить взрывчатку в мой новенький «пежо»?
– Эксперты поработают и дадут подсказки. Надо подождать.
– А сам ты, без криминалистов, ничего не можешь понять?
– Кое о чем догадываюсь, но одних догадок мало, чтобы раскрыть преступление.
– А это преступление?
– Конечно, – отправив в рот кусок отбивной, повествовал Егоров, – три статьи. Терракт, покушение на убийство, порча имущества.
– И что?
– Мне надо узнать, кто подложил взрывное устройство к тебе в машину. Буду отрабатывать все версии.
– А что, их несколько?
– Как минимум три: твоя работа, Прясников и Дуйков.
– Моя работа здесь совершенно ни при чем, ты сам понимаешь.
– Все равно придется проверить.
Я пожала плечами:
– Если тебе некуда девать время, проверяй. Но у меня есть некоторые мысли, могу поделиться.
– Делись, – разрешил Пашка. Он находился в благодушном настроении.
– Смотри, что получается. Нет сомнений, меня нашли по моей старой машине. Это раз. – Я загнула один палец на левой руке. – Номера могли дать только в Краснодаре, в гостинице. Это два. Прясникову нужны деньги, и пока он не получит их, он будет беречь меня как яйцо Фаберже. Это три. А Дуйков, если выжил, станет искать меня именно для того, чтобы убить. Это четыре. И, наконец, пять: администратор в «Интуристе». Я купила информацию о Дуйкове, Дуйков точно так же купил информацию обо мне.
Пашка покачал головой и признал:
– Катерина, ты гений сыска.
– А у Белого есть новости, кроме женитьбы? – пропустив комплимент, поинтересовалась я.
– Белый копает под Прясникова, и вроде бы что-то нарыл. Логика такова, что тебя придется спрятать. На время.
– Не хочу прятаться, даже на время, – не согласилась я. – Ты меня забудешь и передумаешь жениться.
– Не дождешься, – во весь рот улыбнулся Егоров, – как только откроется ЗАГС, мы сразу распишемся.
– И ты отпустишь меня в Грузию, – подсказала я.
– Даже не мечтай.
– А где ты меня будешь прятать?
– На даче.
У меня разочарованно вытянулось лицо.
– На вашей, семейной?
– Да. А чем ты недовольна?
– Там еще пять лет назад крыша протекала и полы проваливались. Думаю, к сегодняшнему дню процесс завершился.
