Ознакомительная версия.
– А кого именно вы ищете в этом приходе? Вдруг я его знаю? Так вышло, что я знаю многих.
– Дело в том, что я сама толком не знаю, кого ищу… – машинально проговорила Александра и, услышав в трубке недоуменное молчание, встрепенувшись, поправилась: – То есть не кого, а – зачем?
– Так бывает, – после паузы ответил Георгий. – Ну, надеюсь, вы найдете, что ищете…
Молоденькая смуглая нищенка, сидевшая у калитки, ведущей в церковный двор, протянула Александре сложенную ковшиком руку:
– С праздничком!
– А какой сегодня праздник? – спросила художница, доставая из кармана мелочь.
Цыганка уклончиво улыбнулась. К Александре ощипанным воробьем подлетел маленький цыганенок и тоже сунул ладошку:
– С праздником!
Она дала ему несколько монеток и помедлила у входа в церковь. Боковой вход был открыт. Войдя, Александра обнаружила, что угодила на венчание.
Передние скамейки были заняты гостями. Жених и невеста в сопровождении свидетелей стояли у алтаря и по очереди зачитывали что-то из раскрытой книги, которую держал перед ними священник. Александра решила подождать окончания церемонии снаружи.
Усевшись во дворе на скамью под большой голубой елью, полускрытая ее широкими лапами от посторонних глаз, она рассеянно глядела на лужи, разлившиеся по двору, на окружавшие храм высокие здания, залитые теплеющим к вечеру розоватым светом. Зрелище свадеб, в равной степени церковных или светских, наводило на художницу грусть. Она не завидовала новобрачным, равно как и не предвидела в их будущем ничего печального, что могло бы ее расстроить… Но ей вспоминались скромные картины собственных двух свадеб. Первый брак, заключенный по любви, закончился цепью обманов, ссор и, наконец, разводом. Второй, в который она вступила больше из жалости к спивающемуся, когда-то талантливому художнику, после которого и унаследовала мастерскую, был тягостен, как неотвязная болезнь, и завершился смертью мужа.
«Третьему разу не бывать! – спокойно говорила она себе, глядя на воробьев, скачущих между луж, на цыганенка, самозабвенно отплясывающего в солнечном луче. – Разве что внезапная большая любовь посетит?»
Художница невольно улыбнулась. Никого из своих нынешних знакомых она не могла бы назвать возможным претендентом на свое сердце. Со всеми ее связывали либо деловые, либо творческие, либо дружеские отношения. Когда Александра ловила на себе заинтересованный взгляд знакомого мужчины, то воспринимала это как смешное недоразумение. «К чему эта комедия? – говорила она себе. – Игра сыграна. В сорок три года пора жить по-настоящему, а не примериваться к жизни, не репетировать ее. Надо все принять таким, как есть. Ошибки только твои, и успехи, пусть малые, тоже принадлежат тебе. А если почаще вспоминать о том, что ничто не длится вечно, ни радость, ни горе, то жизнь становится легка!»
На площадке под портиком храма появились выходившие гости. Первым пятился оператор, снимавший церемонию, за ним следовали родственники и друзья. Жених и невеста, усталые и сконфуженные, ступали медленно, скованно, позируя для съемки. Дождавшись, пока свадьба спустится с лестницы, Александра встала и направилась в церковь.
В храме оставалось всего несколько человек, усевшихся неподалеку от исповедальни. Из ризницы выглянул юноша в белой одежде министранта и окинул взглядом опустевшую церковь. Александра, завидев его, ускорила шаг. Молодой человек, поняв, что она надеется с ним заговорить, задержался.
– Мне нужно навести справки об одном человеке, который, возможно, был когда-то вашим прихожанином, – слегка задыхаясь, больше от волнения, чем от спешки, проговорила женщина. – Кажется, это можно сделать, сверившись с приходскими книгами?
– Такие вопросы решает священник, а он сейчас принимает исповедь, – ответил министрант, высокий юноша с впалыми, словно втянутыми щеками и острым взглядом светлых глаз. – Останьтесь, подождите.
Он повернулся было, чтобы вернуться в ризницу, но, снова обратившись к Александре, спросил:
– А кого вы ищете?
– Этот человек давно умер, – пояснила художница. – Лет тридцать назад…
– О, так это было, еще при отце Мажейко, в восьмидесятых? – Министрант поднял брови. – У нас довольно много прихожан той поры, они могли бы знать того, кого вы ищете, но сегодня я никого из них не видел. Вы обязательно подождите… Это можно узнать.
Александра провела около часа, сидя на скамейке, прямо напротив статуи Святого Людовика. Очередь к исповедальне постепенно сокращалась, но храм не пустел, живя тихой, не терпящей резких движений жизнью. К синтезатору, стоявшему возле алтарной части, подошла высокая светловолосая женщина, уселась, зябко поправив на плечах пальто, и принялась разбирать ноты, наигрывая мелодию гимна, уже знакомую художнице. Александра вновь взглянула на исповедальню и обнаружила, что из нее выходит священник – тот самый, которого она видела во время первого посещения храма.
Остановив его у входа в ризницу, художница торопливо изложила свою просьбу. Священник задумался.
– Надо сверяться с приходскими книгами, – с небольшим акцентом произнес он наконец, – и с этим нужно обратиться к настоятелю. Он будет завтра, в воскресенье. Вы спешите?
– И да… И нет, – колеблясь, ответила Александра. В порыве откровенности, к которой располагал этот смуглый улыбчивый священник, явно иностранец, она призналась: – Я ищу совершенно чужого мне человека, да и все, ради чего я это затеяла, меня совершенно не касается! Но мне это не дает покоя, я не могу все просто бросить!
Священник слушал молча, уже без улыбки, его взгляд сделался серьезным, что мгновенно добавило ему лет. Теперь он выглядел старше Александры. Женщина, запинаясь, объясняла:
– Даже не знаю точно, была ли женщина, о которой я хочу навести справку, вашей прихожанкой! Я и о ней самой почти ничего не знаю. Ее звали Мария, девичья фамилия мне неизвестна, а по мужу – Гдынская. Сейчас, как мне сказали, ей было бы пятьдесят два года, значит, родилась она в шестьдесят первом году прошлого века в Москве и жила тут, неподалеку. В двадцать два года родила сына по имени Иван, а в двадцать четыре умерла… Это все.
– И что же еще вы хотите узнать? – с нажимом на слово «еще» спросил священник.
Александра, радуясь уже тому, что не заданы вопросы «зачем?» и «почему?», поторопилась ответить:
– Я хочу знать, имела ли она какое-то отношение к храму Святого Людовика? Посещала ли его?
– Но она была католичкой?
Художница развела руками. Священник внимательно смотрел на нее, словно ожидая продолжения, и Александра, отчего-то чувствуя себя виноватой, добавила:
– Этого я как раз не знаю. Но мне важно узнать, ходила ли она сюда!
– Хорошо, – кивнул, помедлив еще секунду, священник. – Идемте в ризницу. Вы все запишите, что касается Марии, а завтра после Суммы подойдите, может, что-то выяснится.
И вновь никаких вопросов, никакого явного любопытства к тому, зачем ей понадобилось выяснять принадлежность незнакомого человека к этому храму. Александра, зайдя в ризницу, написала на листочке то немногое, что было ей известно о Марии Гдынской, и вышла из церкви.
Двор был пуст. Цыганка с ребенком исчезла, о свадьбе напоминал только рассыпанный на асфальте рис. Александра сошла по ступеням и остановилась, вдыхая легкий, пьянящий, влажный воздух бурно наступавшей на город весны.
Краем неба вдали шли грозовые темные облака, подсвеченные золотом, похожие на слонов, покрытых попонами, изукрашенными драгоценностями. Их фантастически пышный вид навевал художнице ассоциации с процессией, сопровождающей индийского раджу. Она засмотрелась на небо, провожая взглядом облачное шествие. Облака завораживали ее с тех пор, как она помнила себя. Их существование, отстраненное и все же близкое человеку, в другом измерении и все же рядом, странным образом утешало ее в трудные минуты жизни. Иногда ей достаточно было найти взглядом случайно проплывающее облако, чтобы успокоиться и унять тревогу. Александре хватало одной мысли о том, что вдали от ее невзгод и неприятностей идет эта чистая, недосягаемая для земного шума и грязи жизнь, продолжается удивительное действо, доступное каждому, кто пожелает его видеть. Облака были ее спутниками, хранителями и почти друзьями – пусть и не такими, как друзья из плоти и крови, но вполне достойными того, чтобы она иногда делилась с ними своими тайнами и сомнениями.
«Витаю в облаках, как сказала бы мама!» – Александра с улыбкой провожала взглядом огромное сизое облако, над которым развевался легкий алый балдахин, разорванный сильным ветром, дующим на немыслимой высоте. «Но что же в этом плохого, если на земле порой не за что зацепиться сердцу и душе? Земля принадлежит немногим, а небо – всем…»
Очнувшись от созерцания, она вынула из кармана куртки телефон, выключенный перед входом в церковь. Включив его, она тут же обнаружила неотвеченный вызов. «Мила, двадцать минут назад! Надо же ей было позвонить именно сейчас!» Александра набрала номер парижской подруги, но та не отвечала. С досадой опустив телефон в карман, художница направилась к калитке.
Ознакомительная версия.
