На его счастье за поворотом стояла знакомая подвода, на ней мирно дремал, дожидаясь странного седока, ломовик.
– Эй, – хрипло окликнул его Бричкин, – узнаешь меня?
Извозчик разлепил глаза и воззрился на фигуры в странных одеяниях.
Брунгильда откинула капюшон.
– Вот оно что, – потянул извозчик, – так бы сразу и говорили, что дело сердечное. Извольте червонец.
– Изволю, изволю, – бурчал Бричкин, помогая спутнице забраться на подводу. – Гони! На Четвертую линию!
Долга, слишком долга ноябрьская ночь! Сколько событий – а до рассвета еще далеко! Тьма висит над миром, ветер не ослабевает и гонит на город толщу морской воды. Блестят затопленные мостовые, и плывут по ним фантастические предметы. В свете фонарей серые плиты залитых водой тротуаров кажутся громадными спинами всплывающих рыб, а косые срезы брусчатки – разбитыми клавишами фортепьяно.
Чем ближе к родному дому, тем чаще выкатывались из прекрасных глаз Брунгильды Николаевны крупные слезы. Бричкин косился на свою спутницу и великодушно не замечал их… Не знал он, что прекрасная девушка вспоминала всех своих погибших поклонников. И видела мысленным взором последнюю жертву своей красоты – гениального композитора Скрябина, нашедшего свой конец в разъяренной пучине невских вод…
Сколько ни перечитывал следователь Вирхов модную книжонку Конан Дойла, никак не мог понять, в чем загвоздка. Почему эта дурацкая история так заинтересовала Фрейберга? На что он намекал? Как это книжка – в разорванном виде – оказалась на груди покойного издателя Сайкина? Для чего ее использовал преступник?
Уже засыпая после умопомрачительных треволнений минувшего дня, под довольное урчание кота Минхерца, уютно устроившегося на животе хозяина, Карл Иванович твердо знал, что все те детали, на которые он обращал так много внимания, – котелок, флакон, книга, – имеют второстепенное значение. Котелок принадлежал самому Сайкину, в нем теряющий мужскую силу куртизан тайком от всех готовил возбуждающее средство с неизвестными медицине примесями. Книга была выставлена преступником напоказ специально для того, чтобы ввести следствие в заблуждение! И все снова сходилось! Кроме флакона…
Толчком к новой версии послужил заключительный эпизод минувшей ночи. Когда их честная компания добралась наконец от Астраханкиных до дома Муромцевых, Вирхов стал свидетелем удивительной сцены. Одновременно с ними к профессорскому дому подъехал ломовой извозчик, с подводы сошли господин Бричкин и Брунгильда Николаевна Муромцева. И оба – в маскарадных костюмах! В третьем часу ночи!
Изумлению Вирхова не было предела – в такое время, в такую пору, когда город сражается со стихией, предаваться светским увеселениям! Развлекаться полночи танцами и шампанским! Не думать о беспокойстве родителей! Никак не ожидал он такого от старшей дочери Николая Николаевича!
Впрочем, дар речи потеряли все – и Мура, и доктор Коровкин, и Николай Николаевич, – они стояли с открытыми ртами, не в силах произнести ни слова от душившего их возмущения.
С трудом преодолев столбняк, Вирхов ткнул локтем в бок помощника Тернова и ретировался, благоразумно отказавшись от чая и согревающих напитков в гостеприимном доме Муромцевых. Впрочем, его беспутный помощник готов был до утра любоваться Брунгильдой! «Падок, падок до женской красоты!» – бурчал Вирхов, пока юный юрист восторгался девушкой. «Мадонна», «Мона Лиза» – каких только глупостей не слетало с губ претендента на судебные должности. Ясно, как Божий день, что голова его забита мечтами, а мечтать ему все равно о ком, о синьорине Чимбалиони или о Брунгильде!
Высадив Вирхова у его дома, извозчик повез помощника в его обитель – отсыпаться и грезить во сне обо всех красавицах мира.
Когда Вирхов проснулся, в окна спальни заглядывало солнце. По дороге на Литейный он отмечал разрушительные следы наводнения. Вода пошла на убыль, но повсюду, где она побывала, всплыла, как обычно, торцовая мостовая. У дома графа Строганова, на Невском, образовался глубокий провал, из-за этого приостановили движение конки. Ветер продолжал дуть с необычайной силой, но направление его изменилось. Поразительный вид имело небо: над Петербургом раскинулся вдруг синий, совершенно южный купол.
Добравшись до своей следственной камеры, Вирхов погрузился в изучение материалов дела по Сайкину – наконец-то у него появилась возможность сосредоточиться. Он искал подтверждения версии, где главной движущей силой преступления стала бы синьорина Чимбалиони. Разговор с Малаховской убедил его, что мотивом убийства могла быть месть отвергнутого воздыхателя. Экзотические костюмы Бричкина и старшей барышни Муромцевой подсказали идею: преступник запросто мог обрядиться в чужое платье. Тогда и показания свидетеля-старичка о бродящей по ночам монашке вполне объяснимы. Настоящая монашка не станет бродить по ночам да убивать издателей!
Ключи? Если воздыхатель вхож в издательство, то мог и украсть незаметно, и сделал это недавно, иначе бы Сайкин заметил пропажу и насторожился. Впрочем, Сайкин снял квартиру всего две недели назад. Это существенно облегчало положение. Предстояло выяснить у Суходела, кто посещал издательство в эти дни.
Перебирая скудные пока страницы дела, Вирхов с досадой думал, какой обширный круг свидетелей предстоит опросить. Пока под его версию наилучшим образом подходил Кондратий Полянский, поклонник циркачки, автор брошюрки – рукопись машинописная, с почерком на записке ее не сличить. Впрочем, следователь сомневался, что Полянский – отвергнутый любовник. Госпожа Малаховская допускала, что этот господин – как раз любовник счастливый. Придется самому с пристрастием допросить синьорину…
Если его ход мыслей верен, проясняется и способ убийства: вольно практикующий врач Полянский мог убить Сайкина шприцем – прямым уколом в сердце. Силы у него достаточно. И следов нет.
Часы пробили одиннадцать, когда, деликатно покашливая, верный Поликарп Христофорович поставил перед Вирховым стакан горячего ароматного чая, но насладиться им следователь не успел.
Едва он сделал пару глотков «Липтона», как в камеру влетел Тернов.
– Добрый день, Карл Иваныч! – закричал он с порога, снимая фуражку и оглаживая белобрысые вихры. – Я не опоздал? Погода чудесная! Жизнь прекрасна! В мозгу все прояснилось!
– Так уж и прояснилось, – недоверчиво напрягся Вирхов.
– Я уверен, что синьорина Чимбалиони ни при чем, – возвестил юрист, присев на подоконник и обратив взор на синеву за решеткой. – Я отправляюсь к нотариусу! Мне нужно видеть руку дочери Сайкина! Я верю, что разгадка здесь!
– Уймитесь, милостивый государь, еще успеете. Лучше ответьте мне, нет ли в бумагах, арестованных в издательстве, рукописи этого самого « Автомобиля»?
Вирхов потряс перед носом кандидата книжонкой Конан Дойла.
– Нет, Карл Иваныч, нету, – ответил тот ошарашено.
– А где ж она? – не отступал Вирхов. – Может, в редакции осталась?
– Исключено, – ответил помощник, – я даже финансовые документы прихватил.
– Ну и?
– Что? – не понял Тернов. – Ну и лежат…
– Господин Конан Дойл получил гонорар за свое сочинение?
Тернов соскочил с подоконника:
– Гонорар выписан на Сайкина. Наверное, автор не смог приехать из Лондона, и гонорар выслали ему по почте.
– Наверное?! – Вирхов поднял плоские белесые брови и выкатил глаза. – Что такое «наверное»? Следствию требуются только достоверные факты! А не гадания на кофейной гуще!
– Вы считаете, мне надо наведаться на почту? – растерялся кандидат. – Выяснить, отправлял ли господин Сайкин перевод в Лондон?
– Отправляйтесь сначала в издательство, – буркнул Вирхов, бездумная суета молодого помощника отвлекала его от напряженных размышлений, – выясните у Суходела, где рукопись «Автомобиля». Потом потрясите его насчет переписки с Конан Дойлем.
Тернов надел фуражку и направился к двери. Но прежде чем выйти, обернулся и восторженно прошептал:
– Это наша новая версия?
– Идите, не морочьте мне голову, – махнул рукой Вирхов.
– Так вы думаете, что господин Сайкин присвоил себе гонорар мистера Конан Дойла, и тот, приехав из Лондона, убил его?
– Да, вопрос только в том, как? – злобно отрезал Вирхов.
– Очень просто! – сорвавшийся с места Тернов вновь бросился к столу следователя. – Ведь британцы имеют колонии в Индии, а там, на востоке, есть редкие яды и ядовитые змеи. Мистер Конан Дойл мог привезти с собой ядовитую змею – и она укусила бедного Сайкина. Неужели дело приобретает международный масштаб?! Мы прославимся на весь мир!
– Довольно!
Вирхов побагровел и хлопнул обеими ладонями по зеленому сукну стола. Казалось, он сейчас кинется с кулаками на молодого юриста. Тернов отпрянул. На лице его явно читалось подозрение, что косный, консервативный старик задумал присвоить всю славу раскрытия столь громкого дела себе – исключительно себе!
