Соня вышла, пылающая, вспотевшая под черной шерстяной водолазкой:
— Не работает. Я слышу, а там — нет, — объяснила она.
— Простите, совсем чумной сегодня, — сказал мужчина. — У меня же телефон в машине. Машина припаркована против пассажа. Позвольте предложить вам воспользоваться… Андрей Дмитриевич, — представился он.
Потом оказалось, что у Ласточкина выпал свободный час по причине сдвинувшейся деловой встречи. Магнетизм мартовского солнца и Столешникова переулка заставили его побрести к Тверской, подставляя лицо брызгам капели. Он увидел женщину-девочку в пронизанной лучами телефонной будке и засмотрелся… Как давно это было — Столешников, пешие прогулки по Москве, глотающие двушки автоматы…
Роман разгорелся бурно и пылко, как у восемнадцатилетних. Они могли говорить часами, с удивлением отмечая, что всю жизнь считались молчунами. Андрей прикидывался шофером, водившим начальничью «Волгу», подполковником в отставке. Это была единственная ложь. Соня же не скрывала ничего, но её жизнь и она сама казались Ласточкину прекрасными, как музейный раритет, от которого знаток напрочь теряет голову.
Когда Ласточкин признался, что является директором крупного оборонного предприятия, Соня заболела. Она решила, что снова ошиблась, ввязавшись со всем нерастраченным пылом души в неподходящую ей по рангу историю. Но Андрей Дмитриевич признался в любви и предложил руку и сердце, — все, как полагается: с трепетом в голосе, с цветами и навернувшейся в темных глазах слезой. И ещё он виновато добавил:
— Я инвалид, Соня. У меня нет ноги, неважное сердце и, кажется, противный характер. Но зато прекрасная дочь. Подумай и ответь. Не торопись, я подожду.
— Глупый… какой же ты глупый, Андрюша…
Соня не променяла бы этого шестидесятилетнего одинокого человека ни на какого другого мужчину в мире. Даже если бы он оказался шофером или просто инвалидом. Она и не подозревала, что живет в таком чудесном мире, в сказочном городе, что умеет видеть, чувствовать, пропускать сквозь себя малейшие признаки ответной любви к ней со стороны самых разнообразных предметов и явлений. Дождь теперь начинался именно тогда, когда Соня вспоминала о нем, и приносил шумящую свежесть, автомобиль на улице обдавал грязью с ног до головы именно потому, что Соня из привычной экономии вырядилась в старое платье. А цветы, подаренные Андреем, не увядали, стояли неделями, и все тут.
Сюжет её бытия стали разворачиваться в сказочном измерении: она начала выходить в свет, бывала в гостях и в ресторанах, и везде, при любых обстоятельствах, Андрей тайно от всех держал её руку. Полина оказалась дружелюбной, умненькой и вполне благополучной. Она с Глебом — прекрасная пара, лучше и не придумаешь. Молодых ожидала радость — рождение ребенка. Андрей шепнул Соне, что на следующей неделе Полина выходит замуж и спросил: «В один день с ними расписываться — не смешно?»
Соня взглянула на него такими сияющими глазами, что Ласточкин согласился:
— Ты права, это будет здорово. Потом вместе станем отмечать юбилеи. Лет тридцать-то мы с тобой ещё протянем?
И вот все кончилось. Кто-то, самый могущественный и беспощадный, погасил свет — над миром повисли убийственные, удушающие сумерки. Остался тонкий лучик надежды, совсем тоненький. Как за него удержишься, когда летишь в бездну и слышишь только свист в ушах! Но Соня сжимала кулачки так яростно, словно цеплялась за край скалы, спасая не себя, — своих близких.
Неведение измучило Соню. Врачи, завидев её, разговаривали неохотно, стараясь не смотреть в её молящие, пронзительные глаза.
— Делаем все возможное. Состояние крайне тяжелое, — коротко сообщали на ходу и бежали дальше. То же самое выслушивал и зачастивший сюда следователь.
Соню одолевали отчаянные мысли. Ей казалось, что она должна найти виновника краха фирмы и уничтожить его, не рассчитывая на действия правоохранительных органов. Сама, собственными руками. Это станет единственным смыслом её жизни без Андрея. Но разве такое может случиться?
Соня не считала себя набожной, но в высшую справедливость хотела верить, изо всех сих хватаясь за известные ей по литературе случаи возмездия за грехи или воздаяния страдальцам. Но жизненный опыт подсказывал другое: подлецы благополучно здравствуют, люди безвредные и, в особенности, добрые перебиваются в невылазных бедах. Воображая себя мстительницей, Соня представляла такую картину: она, наконец, добралась до мерзавца, затеявшего жестокую авантюру, ограбившего «Оникс» и, по существу, загубившего Ласточкина. Вот она стоит против него — сильного, широкоплечего, нагло ухмыляющегося, и в ужасе понимает — над её несчастьем смеется он — Глеб Борисович, жених Полины! Загадочно исчезнувший напарник Андрея. Бедная девочка! Что будет с ней, если выяснится причастность Глеба к преступлению? А если этот ловкий, не знающий стыда парень цинично завлек дочь генерала, рассчитывая разыграть с ними жуткий спектакль? Где сейчас Полина? Что сумела узнать? Соню окатило волной леденящего ужаса: девочка была бы здесь, если бы не произошло нечто экстремальное… Бандиты избавятся от нее, они обязательно сделают это, стоит Полине проявить непокорность и стремление поквитаться за нанесенный отцу удар.
— Извините… — окликнул Соню появившийся неслышно за её спиной доктор. — Софья…
— Софья Матвеевна… — подсказала она вмиг оледеневшими губами.
— К сожалению, нам не удалось спасти больного. Мы сделали открытый массаж сердца. Увы… Вещи и документы получите на первом этаже, в приемное отделение. Там все объяснят. Вам лучше поторопиться, через полчаса у них обеденный перерыв.
На раскладном столике из комплекта «Турист» остывали две тарелки с каким-то супом типа «харчо», судя по запаху, и с жареным мясом, тушеным в грибном соусе. Совсем неплохо для тюрьмы.
Глеб лежал на раскладной кровати, закинув руки за голову, и в сотый раз просчитывал предложенные ему варианты сделки. Под потолком светилась типичная подвальная лампа в металлической оплетке, в углу довольно большой комнаты свалены ящики с тренажерами. Очевидно, здесь предполагается оборудовать спортивное помещение. А пока подвал под особняком Красновского пригодился в качестве места для содержания узника. Гостем Глеба назвать трудно, хотя именно с этого определения и начал беседу Россо. Тогда они сидели возле камина и потягивали джин с тоником. Россо сказал:
— Ты вел себя весьма легкомысленно, старик. Надеялся, что никто не выследит твои махинации… Увы, милый, ты не Дэвид Копперфилд. А в публике сидят такие асы… — Красновский с глубоким вздохом сокрушенно покачал головой. — Проснусь среди ночи — мороз по коже так и продернет, а потом в жар бросит. Бегу на кухню, налью стакан кефира и сижу, с трудом соображая, на каком я свете… Фредди уверена, что я употребляю ночами кефир в связи с неполадками пищеварения… Вот так-то, старина… А за мной-то все чисто.
— Я действовал в соответствии с договоренностью. Мой процент от сделок был оговорен Самим. — Глеб решил темнить до конца. Ему удалось провести за спиной пайщиков масштабную махинацию. Никто, даже Ласточкин, не догадывался, что крупная партия проданного в Индию оружия предназначалась для реэкспорта в Ирак. Цепочка сработала отлично. На личном счету Сарычева в Американском банке должна была оказаться сказочная сумма.
— Тебя подловили с индусами. Решили наказать. И сейчас ты не в гостях, дорогой, ты в плену… — Россо виновато развел руками. — Я лишь винтик в запущенной машине. С утра, в святой праздник Первого апреля, закрома «Оникса» начали пустеть. Такая вот вышла шутка. На данный момент… — Он взглянул на циферблат огромных напольных часов, — на данный момент, думаю, ты не только банкрот, ты — крупный расхититель государственной собственности и теневик, играющий в опасные игры с серьезными партнерами. Причем — грязными руками.
Глеб потягивал джин, соображая, что из сказанного блеф, а что леденящая душу правда. Час назад его вызвал Красновский по срочному делу, произнеся те слова, пренебрегать которыми никокто бы не решился. Когда Глеб появился здесь, отменив встречу с партнерами в загородном ресторане, сумерки уже сгущались. Вышедший встречать гостя Травка любезно отогнал его машину в гостевой гараж. Глеб понял, что попал в ловушку лишь после того, как тем же молчаливым громилой у него был изъят мобильный телефон, а ладони тщательно охлопали тело, отыскивая оружие. Пистолет Глеб прятал в тайнике под сидением автомобиля. К Россо он явился абсолютно чистым.
Ему не надо было разъяснять ситуацию, смысл дошел сразу же. Крафт для того и способствовал созданию «Оникса», чтобы посылать к Глебу своих клиентов. Поддерживаемый авторитетом Крафта, Глеб заключал крупномасштабные сделки. В свой карман он отстегивал лишь личный навар — те деньги, которые изловчился урвать сам. Но тот, кто ограбил счета фирмы, разбогател на пару миллиардов долларов. За полчаса. — Совсем неплохо. Что же дальше? Напрашивался нехороший вывод.
