– Константин Михайлович Скворцов, интендант он, капитан, а служит под Воронежем, – ответил он, немного успокоившись.
– Чтобы за интендантом да грехов не найти? – рассмеялась я. – Устроят ему проверочку по всем статьям, и сядет он как миленький! Или переведут с понижением к черту в зубы! Нет! Генерал этого так не оставит! – уверенно заявила я. – Он свою сноху знаете как любит? Надышаться не может! Он за нее кому угодно голову свернет! Так что ты, Таисия, сыну-то позвони и сообщи, что веселые времена его ожидают! А еще не забудь сказать почему! Ох, и отблагодарит он тебя!
– Не трогайте Костика! – умоляла меня насмерть перепуганная Скворцова. – Он же ни в чем не виноват! Это я! Я одна во всем виновата! – кричала она. – Точнее, она! – Она ткнула рукой в сторону угла. – Это она уговорила меня проследить за тем, чтобы Витя ни на ком в Тарасове не женился! Это она, когда сначала про Тамару, а потом про Анну узнала, просила меня отвадить их от него!
– Ты еще страдалицей себя изобрази! – ехидно сказала я. – И к Марине ты по доброте душевной ходила, и внушала ей, что Виктор никуда от нее не денется и вы ей всячески поможете его заполучить? Это ты ей, когда она к тебе в больницу прибежала, все ей про Анну рассказала?
– Да кто же тогда подумать мог, что она на такое решится? – запричитала она. – Знала я, конечно, что она больная, но не настолько же! А ходила я потому, что она просила! – Скворцова снова ткнула в угол.
– Чем она с тобой расплачивалась? – грозно спросил Чернов. – Отдавала что-нибудь из того, что от Маринкиной матери получала? Ты же бесплатно шагу не ступишь!
– Да что я брала-то?! – всплеснула руками Таисия. – Посуду старую да тряпки ношеные! Что получше-то она себе оставляла! А я исключительно по-родственному помогала!
– Пошла вон! – брезгливо поморщился Чернов. – И чтобы духу твоего здесь больше не было!
– Иду, Сашенька! Иду! Только вы уж Костика моего не трогайте! Он-то за что страдать будет, коли у него мать дурой оказалась? – затараторила она, пятясь к двери.
– А это уже свекор Ани решать будет: трогать или нет! – сказала ей я, и она выскочила из квартиры.
Мать Виктора осторожно пошевелилась в углу, испуганно глядя на нас, и я с горечью сказала:
– Что же вы наделали? Неужели вам тряпки с сервизами так глаза застили, что вы родного сына на заклание отдали? Сколько человек вы несчастными сделали только для того, чтобы Виктора выгодно, с вашей точки зрения, женить! Тамару! Анну! Ее бабушку, которая могла бы еще жить да жить, причем полноценной жизнью! А, главное, Виктора! Если вам за счастье было крохам с барского стола радоваться, то почему вы думали, что Виктор такой же, как и вы? Что он ради жирного куска тоже будет на все глаза закрывать? – Она тихо заплакала, и я безжалостно добавила: – Вот они, горькие слезы чужого несчастья! Сколько человек по вашей вине страдали, а вот теперь вам эту кашу расхлебывать придется! Причем до конца жизни!
– Никогда тебе этого не прощу! – с ненавистью сказал Чернов и бросил: – Приберись, а я пока к Носовым схожу! Скажу им пару ласковых!
– Можно мне с вами? – попросила я.
– На Маринку посмотреть хочешь? – усмехнулся он. – Да там смотреть-то не на что! Ну что ж, пошли!
Мы спустились во двор и, перейдя его, вошли в подъезд соседнего дома и поднялись на третий этаж. Чернов позвонил в дверь, нам открыла увешанная золотом немолодая женщина с изможденным лицом и больными глазами.
– Проходите, Александр, – пригласила она и посмотрела на меня ничего не выражающим, равнодушным взглядом.
– Я к вашей дочери, – объяснила я.
– Проходите, – снова сказала она без всякого интереса.
Мы с Черновым вошли, и я увидела в кресле в углу тонкую фигуру в черном, которая сидела, уронив руки на колени и опустив голову.
– Марина! – позвала я.
Она медленно подняла голову, и я, увидев ее серое лицо и потухший взгляд, на какой-то момент даже пожалела ее, но тут же вспомнила повесившуюся Агееву и невинно осужденную Феоктистову, и это чувство испарилось без следа.
– Я приехала из Тарасова и привезла вам привет от Анны Соколовой, – громко сказала я, и тут она уставилась на меня во все глаза. – Вам не удалось испортить ей жизнь ни в первый раз, когда вы по ошибке другой женщине плеснули в лицо уксусной эссенцией, ни во второй, когда ради вас Скворцова ее бабушку довела до того, что она слегла! У Анны все замечательно! Свекор – генерал, муж – капитан первого ранга, и у них трое детей, здоровых и полноценных. Она счастлива! Очень счастлива! А вот с чем остались вы с вашей маниакальной любовью? Где ваш муж, которого почти силком на вас женили? Где ваш сын, которого вам категорически нельзя было рожать?
– Пошла вон! – Она взвилась из кресла.
– Я-то уйду, а вот как ты теперь жить будешь? – усмехнулась я и повернулась, чтобы уйти, но Чернов остановил меня:
– Погоди, дочка! – и обратился к Носовым: – Я ведь чего пришел? Я насчет развода Витькиного! Хватит! Покуражились над ним – и будя! Ему свою жизнь строить надо, семью заводить, детей рожать, род наш продолжать! У него там с Тамарой все вроде бы снова начинается, так что ему свобода нужна!
– Я не дам ему развод! Он мой! Только мой! – яростно кричала Марина, и мать бросилась к ней и обняла.
– А куда ты денешься? – удивилась я. – Общих детей у вас теперь нет, так что любой суд мигом разведет, чтобы в ЗАГСе время не терять. А будешь упрямиться, так попадешь в психушку, потому что у меня есть способ заставить Нину написать заявление в милицию о том, как ты человека изуродовала и этим до самоубийства довела! Так что выбирай: или развод, или дурдом, причем если не навсегда, то очень надолго!
– Нет! Никогда! – орала она. – Я не дам Вите развод!
– Раз дочь сказала, что этого не будет, значит, не будет! – решительно заявил невысокий и жутко пузатый мужчина, вероятно, отец Марины.
– Тогда будут психиатрическая экспертиза и суд! – добавила я. – Я юрист и все эти тонкости не понаслышке знаю. А поскольку в этом деле замешаны люди очень влиятельные, то я настоятельно не рекомендую вам брыкаться. Поверьте, я говорю все это совершенно серьезно! Пусть ваша дочь подает заявление в суд, а Виктор вышлет заверенное нотариусом письмо, что не возражает против развода, и заканчивайте эту гнусную историю, потому что на чужом несчастье свое счастье не построишь!
Мы с Черновым вышли, спустились во двор, и он проводил меня до машины.
– Спасибо тебе, дочка, и счастливого пути! – сказал он мне на прощание. – А я пойду с женой разбираться. Ох, дура! Каких же дел она наворопятила! Счастье великое, что я благодаря тебе правду узнал, а то так бы и считал сына подлецом и выродком!
– Ничего! У вас теперь все хорошо будет! – приободрила его я. – Счастья вам!
– И тебе того же! – кивнул он.
Всю обратную дорогу до Тарасова я думала об этой истории и, в частности, о Носовых и их исступленной любви к дочери, ради которой они готовы на любую подлость. А ведь если бы они вовремя обратились к врачам, то ее болезнь не была бы так запущена, и она могла бы нормально жить. Ну, лежала бы периодически в клинике, но в остальное время была бы человек человеком. Что их тогда удержало? Опасение, что в случае огласки могла пострадать карьера ее отца? То, что она стала бы предметом насмешек окружающих? Кто теперь разберет? Дело-то уже сделано – и назад ничего не вернешь!
Домой я добралась, когда было уже совсем темно. Я рухнула на диван как подкошенная – сил у меня не осталось даже на то, чтобы выпить кофе.
На следующий день я грустно посмотрела на свою любимую сумку и переложила из нее все вещи в другую, а ее забросила на антресоли в надежде, что вдруг получится ее починить. Позавтракав, я позвонила генералу Максимову. Узнав, что я готова отчитаться, он пригласил меня приехать. Войдя, я очень удивилась: вокруг стояли различные коробки и сумки, в воздухе явственно чувствовалась пыль. Квартира имела вид самый нежилой, а сам генерал и его сын были в тренировочных костюмах, взлохмаченные и с грязными руками.
– Ремонт у вас, что ли? – спросила я.
– Какой ремонт! – отмахнулся генерал. – Просто из моего кабинета всю мебель и книги вынесли – детская там будет. Часть вещей мы в пустую квартиру Люси увезли, а сейчас вот книги расставляем – мы шкафы в гостиной поставили.
– Это все книги? – я кивнула на коробки с сумками.
– Они самые, – подтвердил Максимов. – Всю жизнь эту библиотеку собирал.
– Помню я, как солдаты мучились, ящики с ней таская, – усмехнулся его сын. – Она же как на дрожжах пухла.
– А что бы ты тогда читал? – возмутился генерал. – Тебя же от книжек оторвать было нельзя!
– Так где же нам поговорить? – спросила я, возвращая их к цели моего визита.
– Пойдемте на кухню, что ли? – предложил Максимов, и я не стала возражать.
