— О'кей.
— А как насчет выходных? Надо бы встретиться, обсудить ответ на ходатайство. — Я похлопал по пачке бумаг.
— Завтра Гарри берет меня на слежку за Джессапом, у его дочки вечеринка с ночевкой. В остальное время — могу.
— Не пойму, зачем тебе это. Полиция вполне справляется.
— Я уже объясняла: хочу посмотреть, как ведет себя Джессап, когда не работает на публику. Тебе тоже не вредно было бы съездить.
— Нет времени… Кстати, передай заодно Босху копию ходатайства. Ему придется поработать с некоторыми свидетелями, проверить показания. В материалах для ознакомления, которые прислал Ройс, кое-кого не было в списке.
— Да, он хитрит. Если судья отклонит ходатайство и предоставит присяжным решать, можно ли доверять Саре, в свидетельском списке тут же появятся новые имена — мол, они должны выступить перед присяжными по этому вопросу.
— И судье придется их одобрить, чтобы не противоречить своему же решению. Ловкач верен себе.
— Хорошо, дам Гарри копию, но думаю, он пока слишком увлечен своими новыми идеями.
— Это нас не касается, процесс на первом месте. Свидетелями надо заняться срочно. Мне поговорить с ним, или ты сама?
По нашему соглашению, свидетелей защиты должна была курировать Мэгги. Я оставил себе только Джессапа — если он решит дать показания.
— Справлюсь, — кивнула Мэгги.
Наморщив лоб, она уставилась в стол.
— Ты что? — спросил я.
— Да вот думаю… а если подать ходатайство in limine — потребовать, чтобы защите запретили разглашать сведения, компрометирующие свидетеля. Заявим, что подробности жизни Сары не имеют отношения к надежности ее памяти, поскольку результаты опознания совпадают с первоначальными.
Я скептически покачал головой.
— Любой защитник в ответ обвинит нас в посягательстве на конституционное право его клиента задавать вопросы обвинителю. Судья может ограничить вопросы, если они будут повторяться, но не запретить.
Мэгги неохотно кивнула.
— Тем не менее попробовать можно, — сказал я. — Пригодится все, что угодно. Вообще, я собираюсь утопить Ройса в бумагах. Пускай копается до Второго пришествия, сволочь!
На ее лице мелькнула улыбка.
— А что тут смешного? — спросил я.
— Люблю смотреть, когда ты в праведном гневе.
Я улыбнулся в ответ.
— Я еще и круче бываю.
Она смущенно отвела глаза, поспешив сменить тему:
— А как же Хейли? Ей вряд ли понравится, если мы просидим над делами все выходные.
Я задумался. Хейли обожала кино и еще больше — музеи. До такой степени, что я изнывал, болтаясь в сотый раз по одним и тем же залам. Надо будет взглянуть, что нового идет в кинотеатрах. А пока…
— Давай так, привози ее завтра утром и захвати с собой работу. Я схожу с ней днем в кино, а вечером ты поедешь с Гарри следить за Джессапом.
— Ладно, договорились.
— Или знаешь что…
— Что?
— Можете приехать сегодня вечером, отметим все вместе ее второй приз, еще и поработать успеем.
— И я останусь ночевать… Ты это имеешь в виду?
— Конечно, если захочешь.
— А ты хочешь?
— Да.
— Кстати, приз у нее первый. Ты уж, пожалуйста, выучи до вечера.
Я улыбнулся.
— Значит, сегодня?
— Думаю, да.
— Тогда не беспокойся, я не подкачаю.
Суббота, 20 марта, 20:00.
Услышав, что помощник прокурора хочет присоединиться к наблюдению за Джессапом, лейтенант Райт сказал, что будет за рулем сам. Встречу назначили на Венис-Бич, на общественной парковке в шести кварталах от пляжа. Заметив Мэгги Макферсон, Босх сообщил по радио, что они готовы. Через четверть часа на стоянку въехал белый внедорожник. Макферсон села на переднее место, Босх устроился позади, чему был искренне рад — длинное заднее сиденье позволяло хотя бы вытянуть ноги во время утомительного ночного дежурства.
— Стив Райт, — представился лейтенант, протягивая руку.
— Мэгги Макферсон. Спасибо, что согласились взять меня.
— Нет проблем, наоборот, очень рад интересу со стороны окружной прокуратуры. Надеюсь, сегодня будет интересно.
— Где сейчас Джессап?
— В «Бриге», на бульваре Эббота Кинни. Он предпочитает людные места, и это для нас удобно. Двое наших дежурят в самом баре и еще несколько на улице. Мы уже изучили его привычки. Заходит, ждет, пока его узнают и закажут выпивку, потом идет дальше. Если не узнают, уходит сразу.
— Мне интереснее взглянуть на него ночью, — сказала Макферсон.
— Хорошо, что он сегодня пьет, — заметил Босх с заднего сиденья, — в такие ночи его чаще тянет на Малхолланд.
Райт кивнул, соглашаясь, и тронул машину с места. Он совсем не походил на полицейского, а потому был идеальным агентом наблюдения. Уже лысеющий, за пятьдесят, в очках и с двумя-тремя авторучками, вечно торчащими из нагрудного кармана рубашки, он скорее напоминал бухгалтера. Никто не поверил бы, что этот человек двадцать лет проработал в особом отделе и участвовал во множестве рейдов, в том числе и таких, когда преступников живыми не брали. «Лос-Анджелес таймс» каждые несколько лет поднимала шум по поводу кровавой истории отдела, и в последней статье, которую Босх запомнил, Райт был назван «главным полицейским головорезом». Однако то, что пресса считала оскорблением, Райт воспринимал как знак отличия и даже напечатал соответствующую цитату из газеты на своей визитке. В кавычках, разумеется.
Он проехал по бульвару мимо «Брига», занимавшего двухэтажное здание на западной стороне улицы, через два квартала развернулся, поехал назад и остановился чуть поодаль, у пожарной колонки. Освещенная вывеска перед входом в «Бриг» изображала боксера на ринге в ярко-красных перчатках, что было связано с бывшей профессией одного из владельцев, но решительно не сочеталось с названием бара. В молодые годы Босх жил неподалеку и хорошо знал эту историю. Где-то на наружной стене даже сохранилась роспись с портретом боксера и его жены, но их самих давно уже не было в живых.
— Я пятый, — произнес Райт, — доложите обстановку.
Он говорил в микрофон, прикрепленный к солнечному щитку над головой. Связь включалась кнопкой на полу, а динамик был установлен на приборной панели. Такая конструкция давала возможность переговариваться на ходу и не вызывала лишних подозрений у «клиентов». Особый отдел работал слишком профессионально, чтобы пользоваться ручной рацией.
— Я третий, — раздался ответ. — Ретро на месте, с ним первый и второй.
— Принял.
— Ретро? — удивилась Макферсон.
— Так мы его зовем, — объяснил лейтенант. — Наши частоты в стороне от обычных и в регистре значатся как специальные, но береженого Бог бережет. В радиоэфире мы стараемся не упоминать имен.
— Ясно.
Еще не было девяти. Джессап вряд ли собирался скоро уходить, особенно если ему наливали. Помощник прокурора вызвала явную симпатию Райта, и он принялся подробно описывать тонкости полицейской слежки. Если Макферсон и было скучно, она этого никак не показывала.
— Знание постоянных привычек объекта, — объяснял он, — позволяет действовать гораздо быстрее. Возьмем, к примеру, этот бар или другие — «Таунхаус», «Джеймс-Бич», где Джессап бывает чаще всего. Мы распределили людей по двое на каждый, и они стали ходить туда каждый день. Ретро вспомнит, что видел их здесь раньше, и будет считать завсегдатаями именно этого места. Если же он будет замечать в разных местах одного и того же человека, то заподозрит неладное.
— Ясно, лейтенант, спасибо. Я вижу, все у вас отработано.
— Зовите меня Стив.
— Договорились. А те, что внутри, могут общаться?
— Да, но вглухую.
Макферсон подняла брови:
— Это как же?
— У каждого микрофон на теле — ну, как у разведчиков, — но наушниками пользоваться нельзя, это слишком заметно. Они докладывают, но ответа не слышат, хотя в крайнем случае могут достать из кармана приемник.
— А, вот что. Интересно, а что ваши люди заказывают в баре?
— Ну, если бы они заказывали только воду, это было бы подозрительно. Спиртное, конечно, но не пьют потом, только делают вид. К счастью, вокруг Ретро почти всегда толпа, легко спрятаться.
Слушая беседу вполуха, Босх достал телефон и стал набирать сообщение дочери. Он знал, что за Джессапом следит несколько пар глаз, но все равно не мог удержаться и то и дело поглядывал на двери бара.
Как дела? Веселитесь?
Мэдлин пошла в гости к своей подруге Авроре Смит и оставалась там ночевать. Подружка жила в двух кварталах от дома, но Босх так или иначе не успевал подъехать, случись что-нибудь. Согласно уговору, Мэдлин должна была отвечать на звонки и сообщения под страхом серьезного укорачивания ее, как она выражалась, поводка. Ответ пришел через несколько минут:
