Ознакомительная версия.
— Не надо плакать, — Алейников отстранился, взял мое лицо в свои ладони и, едва касаясь кончиками пальцев, вытер слезы с моих глаз. — Такие прекрасные глаза… Я не хочу, чтобы в них было столько муки…
Как завороженная, я стояла и смотрела на него, не в силах шевельнуться. Нежность, лившаяся из его глаз, словно околдовывала меня, лишая воли и способности рассуждать разумно. Мне вдруг со страшной силой захотелось вновь почувствовать на себе тепло его рук.
Не помню, что двигало мною в тот момент.
То ли желание ощутить себя неуязвимой в сильных мужских объятиях, то ли двигал первобытный инстинкт изголодавшегося тела, но я, почти не понимая, что говорю, еле слышно выдохнула:
— — Поцелуй меня…
* * *
Электронное табло будильника показывало половину четвертого утра. Алейников спал, по-хозяйски обвив меня правой рукой. Я осторожно отвела его руку в сторону и спустила ноги с кровати.
«Что я наделала? — Этот вопрос, которым наверняка казнит себя каждая вторая женщина, совершившая грехопадение, не давал мне покоя уже второй час. — Как я могла?»
Запоздалое раскаяние стучало в висках, заставляя щеки мои покрываться краской стыда.
Я встала и на цыпочках пошла к двери.
— Анна! — Тимур приподнял голову с подушки. — С тобой все в порядке? Ты куда?
— Все хорошо, спи, — промямлила я, старательно отводя от него взгляд. — Я в ванную…
Но ни горячая вода, ни жесткая губка, которой я едва не до крови растирала тело, не были способны очистить меня от ощущения, будто меня вываляли в грязи.
«Порочная! Порочная! Порочная! — казнила я себя, стоя под обжигающими струями. — Что я натворила?»
В довершение ко всему в памяти вдруг всплыло улыбающееся лицо моего мужа, каким я видела его в день гибели перед отъездом из дома. Он, как всегда, поцеловал меня, щекотнув усами шею, пошутил и, махнув рукой на прощание, вышел за дверь. Больше я его не видела…
Не выдержав эмоционального напряжения, я заплакала. Усевшись на край ванны, я отчаянно пыталась найти оправдание своему безумству, но не находила его. Чувство вины перед погибшим Тимуром, перед самой собой душило меня, вызывая все новые и новые потоки слез.
За этим занятием и застал меня Алейников.
Распахнув дверь ванной, он встал на пороге, кутаясь в темный шелковый халат, и с едва заметной хрипотцой в голосе спросил:
— Я настолько противен тебе?
— Нет, — качнула я головой. — Я противна самой себе…
— Почему?
— Я предала память о нем… Я не должна была этого делать… — выдавила я сквозь рыдания. — Это безнравственно…
— А-а-а, — насмешливо протянул он, приближаясь. — Вот в чем дело! А я-то думал, что тебе что-то не понравилось. Может, думаю, я был чрезмерно агрессивен, груб…
— Нет! — против воли вырвалось у меня. — Это не так…
Это действительно было не так. Он не был груб. Как раз напротив… Его ласки едва не спалили меня дотла. Я выкрикивала что-то, подвигая его на все большее откровение со мной.
Безрассудство, коим я раньше уж никак не обладала, затмило все остальные чувства. И случись в тот момент разуму наставить меня на путь истинный, вряд ли бы он сумел до меня достучаться.
— Анна, — мягко позвал меня. Алейников. — Прекрати казнить себя. Что случилось, то случилось. Поверь, но это не было просто сексуальным голодом. Во всяком случае, с моей стороны…
Оставшись в белых спортивных трусах, он снял с себя халат и, завернув меня в него, осторожно взял на руки.
— Не скажу, что влюбился в тебя с первого взгляда, но… — тихо шептал он мне на ухо, медленно продвигаясь к спальне.
— Что «но»? — глухо спросила я, боясь поднять голову.
— Интерес, который ты, как личность, вызывала во мне, скажем так, становился день ото дня все сильнее. Уже много позже я рассмотрел, что ты поразительно красива…
Господи, как давно я не слышала таких слов! Внимая его тихому, нежному шепоту, я вновь ощутила себя просто женщиной, и состояние блаженного покоя и тепла снова тихим облаком опустилось на меня.
— Ты прекрасна… — выдыхал он вместе с поцелуями, высвобождая меня из своего халата. — Твое тело… Оно восхитительно…
И мое восхитительное тело млело под его руками, становясь мягким и податливым, словно пластилин. А когда спустя полчаса Тимур в изнеможении откинулся на подушку, я не сразу поняла, что он только что сказал.
— Я не расслышала, — пробормотала я срывающимся голосом. — Что ты сказал?
— Я сказал, что никогда и в мыслях не допускал, что когда-нибудь буду любить его жену…
Хотела я того или нет, но в его словах мне послышалась какая-то жесткость.
— Я не совсем понимаю… — начала я, — что ты хочешь этим сказать?
— Я?! — Голос его вдруг приобрел металлические нотки. — Я сказал, что никогда не думал, что буду трахать его жену!
С этими словами он резко вскочил с кровати и, подойдя к окну, рывком распахнул тяжелые портьеры. Яркое солнце раннего утра время ослепив меня. Когда же глаза мои немного попривыкли, то первое, что я увидела, это уродливо изогнутый кверху хвост скорпиона…
— Ты?! — выдохнула я, поначалу до конца не осознав, что же произошло на самом деле. — Откуда это у тебя?
— Это?! — Тимур ткнул пальцем в татуировку на левом предплечье. — Это у меня с армии, милая Анна! Именно там мне ее сделал мой лучший друг Александр Минаков, после того, как я его едва живого, с разодранной до костей спиной вытащил из драки…
— Кто это? — машинально спросила я, не в силах оторвать взгляда от его плеча.
— О! Это был мой самый лучший друг!
Единственный и последний! После него разве только твой муж…
— Замолчи! — завизжала я, вся сжавшись на кровати. — Я ничего не хочу слышать!
Кровь, мгновенно прилившая к голове, не позволила мне вскочить и вцепиться ему в горло. Все, что я могла, так это взирать на него с нескрываемой ненавистью. Это чувство, когда-то старательно мною захороненное, вновь хлынуло из глубин души наружу и затопило каждую клеточку моего тела.
— Ненавижу! — прошипела я. — Как я тебя ненавижу! Тебе мало было убить его! Так ты еще постарался уничтожить и меня! Мразь!
— Ты не так меня поняла, — устало произнес Алейников, обхватив голову руками. — То, что я сейчас наговорил, — это было очень грубо, но это ревность, поверь мне…
— Заткнись! — рявкнула я, лихорадочно натягивая на себя одежду. — Это ты убил их всех!
Ты! Непонятно только, почему ты прятал лицо, фотографируясь? Почему, ответь мне?! Ты заранее знал, что придет время, когда тебе придется скрываться?
— Нет! Прошу тебя, успокойся!
— Почему? Почему ты все время отворачивался от объектива?
— Потому что, черт тебя побери, я не фотогеничен! Я ни разу с самого детства не вышел хорошо на фотографии! Тебе понятно?!
— Нет! Ты врешь! Я не верю тебе!
Я что-то еще кричала, вырывалась из его рук, пытающихся меня остановить, но до конца понять весь трагизм случившегося я смогла, лишь оказавшись у себя дома. Как это произошло, до сих пор помню смутно, но едва я переступила порог своей квартиры, как силы покинули меня и я со стоном рухнула на пол…
* * *
— Ань, — позвал кто-то от входной двери. — Ты дома? Что-то дверь у тебя приоткрыта?
Отвечать не было сил, поэтому я лежала и смотрела распухшими от слез глазами прямо перед собой. Через пару минут в поле зрения появились Лизкины красные тапочки с огромными помпонами лимонного цвета.
— Анна! — закричала соседка, бросившись передо мной на колени. — Что с тобой? Ты за-. болела?
— Нет, я здорова, — на удивление твердым голосом ответила я. — Чего тебе нужно?
— Тогда чего валяешься на полу? — недоверчиво поинтересовалась она. — Простудишься…
— На дворе конец июля, — равнодушно констатировала я. — Жара за тридцать по Цельсию…
— Все равно, ни к чему это, — не успокоилась Лизка и, подхватив меня под руки, поволокла к дивану.
Она подложила мне под голову подушку и метнулась на кухню. Через какое-то время вернулась, неся на крохотном подносике рюмку коньяка и пару долек апельсина.
— На вот, выпей. — Лизка подсунула под подушку руку, приподняв мою голову, и влила в меня содержимое рюмки. — Коньячок, он никогда не подведет…
Она оказалась права. Хмель мгновенно ударил в голову, тепло разлилось по телу, и мне немного стало легче дышать. А после второй и третьей рюмки все произошедшее уже не казалось мне столь трагическим.
— Ань, будем! — Лизка устроилась у меня в ногах и усиленно помогала докончить бутылку армянского коньяка.
Я посмотрела на нее мутным взглядом и впервые за все время соседства испытала к ней что-то вроде симпатии.
— Лизка, а ты неплохая баба, — выдала я ей через минуту. — Не была б еще столь любвеобильна, цены бы тебе не было.
— А что в этом плохого? — совершенно искренне удивилась она.
— Ну… Женщина.., она должна блюсти себя… Не опускаться до уровня… — Тут я вспомнила, что не далее как несколько часов назад возлежала в объятиях своего лютого врага, и невольно заткнулась. — Н-да…
Ознакомительная версия.
